Adhaesit pavimento anima mea

Я стоял под полуденным небом;
Я вдыхал безмятежность полей
Необъятных, затопленных светом.
Видел зелень повисших кудрей

Исполинов-лесов. Но мне мнилось
Травянистое море чужим.
Что заместо святого эфира
Я глотаю отравленный дым,

Задыхаюсь им, мучаюсь стоном
Перед сном под крылом звёздных ниш...
И я проклял цветные просторы,
И я проклял их мирную тишь!

Сквозь живую толпу пробираясь,
Я глаза закрывал, - темнота
Мне роднее их взглядов казалась.
Возвышались, цвели города;

Расстилались волнами дороги;
Но куда бы по ним ни пришёл -
Не сбежать от тоскливой тревоги,
Что сулит их лицо. Пусть тяжёл

Серый камень, цепями овитый,
У любого из этой толпы,
Но я предал их род позабытый,
И я проклял людей и мольбы!

Я сидел в полудрёме вечерней,
Слушал города жизненный ток
Из-за стен, нерушимых и верных,
И забыл, что я стал одинок.

Пока гнёт тишины не подкрался,
Не задернул вуаль пустоты,
Скрежетая когтями. Остался
Я один посреди темноты -

Ни души, кроме собственной тени,
Ни огня. Только страхом ведом,
Я разрушил неверные стены,
И я проклял свой собственный дом!

Я прокладывал путь через время,
И в его скоротечных ветрах
Все пытался найти то ли племя,
Как и я потонувших впотьмах;

То ли сон вековечный в покоях;
То ли место в цветущих садах;
То ли мир; то ли небо ночное,
Но везде находил только прах.

Я бродил и искал в наваждении.
Повзрослев, ничего не нашёл,
И я проклял своё же рождение
И пути, по которым я шёл.

Грань миров, где шагал я, сужалась.
От полей до бесцветных домов
Только скорбная пустошь осталась
Шириною в десяток шагов.

Не осталось ни пяди в изгнание -
Рухнул мир, чёрным вихрем горя!
Ведь я проклял само мироздание,
А теперь проклинаю себя.