***

Вгляни-ка!,
в зрясле травянистой,
на почиве каменистой
почивает в яслях
земляника
сочинённая,
жилистая,
зернистая.
Шмат сервелата.
Кровь с молоком.
Загнанная собака слизнула росу ошпаренным языком.
Топнул разбитой подковой пришпоренный конь Салавата.
Жирный чернец материнской струёй подпоясан.
Такова Великая Яса,
широкогрудой землёй и вспотевшим небом дарованный закон.

А ты, что вскормлена тучными коровами,
не замыканная замком,
борзая, грозовая,
я с тобою вовсе незнаком,
только дозреваю.
Взгляни-ка!,
свежая могилка,
промозглая землянка,
в какой партизанил Ковпак,
погостыгопстопыгестапопогоныпогонигостыпосты,
рваные знамёна из завшивевших простынь,
запылённые звёзды в зубастых ковшах,
среди лебеды - лебединые августы.
Позатерялась тропа,
тропинка,
я просто соломинка, выпавшая из снопа.
Одичавший шиповник,
христовых страстей виновник,
скомороший колпак
нахлобучил.
За стопой стопа
одна и та же ката-строфа,
разве есть в этом взбухшем бучале,
хоть уголёк среди прогоревшего торфа,
разве можно дождаться бучи?
В одних только сказках ледяную избушку взлымывают ручьи,
забияку-лубянку бичуют зайчики,
солнечные лучи.

Если смотреть против солнца,
всё черным-черно,
всё обречено,
я повстречал тебя вот таким же обычным привычным завалящим ничего не значащим вечером.
В платье подвенечном,
Харон домчит меня до конечной,
терять мне почти что нечего,
это всё так заманчиво,
так обманчиво,
так что нечего меня подначивать,
подтачивать,
иначе вам
что-то случится,
почвенно кончится.
Руки связала окровавленная бечева.

Это только начало.

На авось уповала Кончита,
но умаялись навеки
человеки на часах,
на горизонте чисто,
лишь волнам несть числа,
как это не печально,
я так легко разомлел.
Тело моё предадут земле,
а слова - не граниту, не бронзе,
но трепетному воску,
пусть летит листва сухая
по российским по шанхаям:
я люблю тебя, лёгкую, как пёрышко,
как Перовскую,
с собственной прядью вместо фитиля,
милое дитя,
неприкаянная Золушка,
взлетит на воздух коронованная тефтеля,
хватит на всех требухи и кишков,
выйдет наружу наше потрёпанное войско,
вместе с нами,
анпиловские бабки с пращами-авоськами,
злые работяги с прыщавыми подростками
прочь из тиснёных гербами,
стеснённых стенами стенаний заводов и школ!

Над головой разломят шпагу,
я не могу ступить и шагу -
как папарацци, потрясают серой изнанкой ладошки осин.

Но сколько в НИХ сил!,
сколько вынесли!,
сколько с собой принесли!,
им ли зябнуть напрасно в кресле?
Сможет ли сердце вместить?
Это неважно, покуда мы вместе,
и как бы кто не был мастеровит и мастит,
баста!,
крышка!,
знаем не понаслышке!,
свежий поток сметёт бастионы бастинд,
растопит самые залежалые ледышки.
В безоглядную даль друг за другом плывут журавлиные клинышки.

Если смотреть против солнца,
всё черным-черно.
Но я повстречался с тобой вот таким же вечером,
гляжу тебе вслед.
мне брезжит,
полный надежды,
тобой сбережённый свет.