Время дарит нам память не зря

 ВРЕМЯ  ДАРИТ  НАМ  ПАМЯТЬ  НЕ  ЗРЯ

      Быстрым шагом, с сумками набитыми подарками и разными вкусностями, иду знакомой дорогой. Каждый дом здесь с детства знаком. Поворот, ещё один, вправо, и, наконец, явно отчётливо видимый на углу электрический столб. Ещё раз направо, и вот она - родная улица, со штакетными и узорчатыми металлическими заборами, выкрашенными, в основном, в зелёные и серые тона с белыми узорами; не асфальтированная, в белом варианте, с глубокой колдобиной посередине, но мне люба каждая тропинка, каждый камешек, что к порогу родному ведёт. Прохожу мимо крытого соседского колодца в огороде, что когда-то был родительским. Около сорока лет назад, построенный по нашему с отцом проекту просторный дом для брата Ивана – офицера Советской армии, и на его средства, крытый шифером, с уже готовыми окнами и дверями был продан вместе с половиной огорода. За ним роднюсенький, где каждая десятая штакетина белого цвета и с такими же белыми фигурными наконечниками, высокий зелёный забор. В конце забора - выбеленный, примерно на метр в высоту, электрический столб. Около него, под свисающими ветками сливы, - металлическая чистилка для ног, чтобы очистив в непогоду от грязи обувь, можно было легко и спокойно войти в огород.

      Сердце колотится так, словно сейчас вылетит из груди. Зелёная, с белыми узорами, родная железная калитка на щеколде, знакомая ручка, перекинутая через неё тонкая железная цепочка, обмотав столб от ворот, предупреждает о том, что хозяев дома нет или работают далеко на огороде.

      Снимаю цепочку, открываю калитку. От стука просыпается возле будки Дружок. Завидев меня, начинает вилять хвостиком, ластиться, скулить от радости, знает, что несу любимые косточки.

       Пока поглаживаю Дружка, краем глаза примечаю соседскую кошку, которая всякий раз, заслышав мой голос, бежит навстречу, мяукая, словно сообщает, на понятном только нам двоим языке, последние новости.
Беру на руки, поглаживаю вытянутую спинку, и понимаю, что меня тут ждали.

        Прохожу мимо окон, на ходу запоминая: надо снять полиэтиленовую пленку, которой муж на зиму утеплял, пусть подсохнут рамы и не мешало бы их подкрасить.

        На повизгивание собачки из-за угла дома выглядывает знакомая фигура отца. Стройный, с улыбкой на губах, в рабочих брюках и заправленной в них клетчатой рубашке. Рукава, как всегда, по локоть закатаны, чтобы не мешали при работе (не любит он рубашек с коротким рукавом). Твёрдой, уверенной походкой идёт навстречу, на ходу вытирая руки полотенцем. Обнимаемся, и я с жадностью вдыхаю родной с детства отцовский аромат. Как же я соскучилась по этим умным карим глазам, пристальному и внимательному взгляду, сильным рукам и мозолистым долоням! Присаживаемся на покосившуюся деревянную скамейку под орехом, у дома, и говорим, говорим, говорим и не можем наговориться. Я так истосковалась по этим мудрым словам и вежливым вопросам, касающимся всех сторон моей жизни, по отцовской заботе и рассудительности, по его живому и образному уму, что стараюсь запомнить каждое слово, каждый жест, тонкую улыбку и ласковый взгляд. Так бывает каждый раз, когда я приезжаю домой. Мы можем проговорить всю ночь, до третьих петухов…

      Что-то мама не показывается, хотя дверь в дом приоткрыта. Захожу. Всё здесь мне до боли знакомо, до дрожи родное. И веранда с большим окном по левую сторону, газовая плита, маленький самодельный столик, пошатнувшийся стул, дверь голубого цвета с белыми узорами и тюлевой занавеской. И комната, где всё радует глаз: красный  «персидский» ковёрчик над диваном со сломанной ножкой, покрытым плюшевым покрывалом, с маленькими жёлтыми, тоже плюшевыми, подушечками по углам. Возле дивана, на тумбочке, телевизор. На окнах белые тюлевые занавески. Пару лет назад я их прикупила и рада, что маме они очень нравятся. У окна - квадратный стол, покрытый белой скатертью, поверх неё - клеёнка: и красиво и практично. Под печкой-грубкой, разделяющей большую комнату на две, диванчик «Юность». Муж привёз маме. Он удобен тем, что занимает мало места, а при необходимости раздвигается. В стенном шкафчике, придуманном мамой, красуется знакомая посуда. Над ним – вышивка крестом «Ванька-встанька». Под ней – семейные фотографии. Всё, до мельчайших тонкостей, мне знакомо и дорого. Сколько раз за минувшие годы было побелок, ремонтов, покрасок! И всё снималось, стиралось, чистилось, красилось и на место ставилось! А сейчас здесь какая-то пугающая тишина. Ходила, глазами по стенам водила, вглядывалась в каждую деталь, будто кого-то искала. Да, искала. Маму!

        И вот дверь из передней медленно приоткрывается и показывается её седая голова. В моей груди шевельнулась радость. Слышу её чарующий голос:

        - Ой, а я і не чула, як ти увійшла. Ти, мабуть, з дороги, втомилася і голодна?

      Ласково смотрит, слегка щурясь, словно хочет разузнать всё и сразу. На нежном тонком лице, с ямочками на щеках, играет улыбка, а в глазах цвета изумруда и волнение, и воодушевление, и счастье.  Тонкие, морщинистые руки обвивают мою шею. Я ощущаю знакомое тепло, обнимаю маму, прижимаю к себе, чувствую её ровное дыхание, и мне не хочется разнимать рук. До боли в сердце мне жалко её, стареющую, и хочется, как в детстве, разреветься, не сдерживая себя, взахлёб, размазывая кулачками слёзы по щекам.
Я склоняю голову на родное плечо, смахиваю слёзы, вдыхаю полной грудью уже знакомый мамин аромат и не сразу чувствую, как её заскорузлая рука легла мне на голову, нежно коснувшись моих поседевших волос, и слышу, как сильно бьётся моё сердце.

      - А де Ванюша, мамо?

      - Пішов з Димкою гуляти. Покличу:
"Ванюша-а-а-а. Ідіть у будинок, зустрічайте гостя! "

      - Иде-е-е-м.

      Знакомый до боли глуховатый баритон гулко отдаётся в комнате. Я  вздрагиваю. Просыпаюсь. Ловлю момент просыпания, когда уже нет сна, но глаза всё ещё закрыты. Медленно их открываю и долго не могу прийти в себя. Пальцы сами сжимаются в кулаки до побелевших костяшек. Пытаюсь осознать происходящее и одновременно корю себя за просыпание, ведь там было необыкновенно сладостно и хорошо. Я ещё чего-то жду, вглядываюсь в сумрак рассвета, где узкой полосой светится заря, стремлюсь задержать мгновения счастья, что коснулось меня своим крылом. И вдруг, как внезапный ветер по затрепетавшим листьям дерева, по всему моему телу проходит осознание: это – сон. Отца нет в живых уже сорок два года, сына Димки – тридцать семь, брата Ивана (в семье его ласково звали Ванюшей) – десять, мамы – около пяти, а я всё не могу задушить душевный сплин. Дорогие лица и родные голоса не стираются с годами. Крохи-мысли  не дают мне покоя. Душа болит. В последнее время состояние моё такое, что всё чаще чувствую, как тлеет связь между мною и окружающим миром, как всё больше  отрешаюсь от него и ухожу в свой, замкнутый. Прежней меня уже нет, да и не может быть. Я мысленно смотрю в то время, когда была большая семья, и понимаю, что, жизнь – строгий судья и учитель, у неё – свой расклад и Божий промысел.  Из книги жизни нельзя стереть своих родных. И время дарит нам память не зря. Да, оно не даёт ответа на все вопросы, но заставляет задуматься о том, что надо достойно пройти отмеренный Богом путь, совершая то, что предназначено сверху.

      Где-то там, в небесном чертоге, витают души моих родных. И очень хочется, чтобы им там было покойно. В сущности, все мы, живущие на земле, испытывающие одни и те же земные радости, видящие одни и те же небо и  солнце, поголовно обречены на одно и то же – исчезновение с лица земли. Придёт время, и мы обязательно встретимся. Теперь уже навсегда...

8 октября 2019.