формула Штейнмайера

Штейнмайера я нашёл на окраине маленького чистенького немецкого городишки где-то в Нижней Саксонии.
 
Трое беженцев-сирийцев и двое афганцев преследовали меня из самого Мюнхена, но я оторвался.
 
Штейнмайер сидел в подвале без окон, почти в бункере.
 
Старик был напуган, но держался молодцом.
 
Толпы журналистов наводнили Германию в поисках Штеймайера.
 
Мне пришлось подключить резидентов нескольких разведок и ряд контактов на грани провала.

На третий день мне передали записку, написанную левой рукой по-французски.

Пароль и отзыв.

Здесь продается бумага в Минском формате?

Да, но теперь поставки идут из Нормандии...

Формула?, – спросил Штейнмайер.

Да, – ответил я, – формула. Как вы додумались?

– Сокращал множители и отбрасывал одинаковое справа и слева.
 
Гений! Холодный немецкий гений Гаусса и Ницше слился в этом мощном человеке, пророс и дал плоды, точнее плод.

Выборы, – сказал я.

Выборы, – эхом отозвался Штейнмайер.
 
Но Гитлера тоже выбрали, – усомнился я.

Бесноватый был фюрер, – задумчиво отозвался Штейнмайер.
 
Тень нацизма омрачила  его лицо, но усилием воли Штейнмайер прогнал её.

Сильный старик!
 
Арбайтен, – сказал я, единственное слово, которое знаю на немецком без словаря.
 
Арбайтен, – обрадовался Штейнмайер – много арбайтен на Великий Хермания, хотел сказать Штейнмаейр, но вовремя остановился. У него получилось Великий Хер-Украина.


– Есть вещи в русском мире, друг Штейнмайер, что и не снились вашим мудрецам, – сказал, я, пытаясь заставить Штейнмайера выдать формулу Брексита.

– Например?, – насторожился Штейнмайер.

Я дал ему книжку Пелевина.

Жестоко, думаете? Да, мне тоже жалко Пелевина, но истина дороже...

Шнапс, – вспомнил я.

Нихт ферштейн, – сказал Штейнмайер.
 
Старик колебался или лукавил.

На брудершафт, – предложил я компромиссный вариант, граничащий с особым статусом Донбасса в составе Украины.

Чьёрт с топой, – сказал Штейнмайер по-русски.
 
Мы выпили.

Ты не выдашь меня журналистам?, – жалобно спросил Штейнмайер – я живу в страхе, меня преследуют. Требуют формулу. Я даю им формулы одну за одной, но никто их не понимает.

– Не хотят интегрировать, – понимающе кивнул я.

– Да, да, – горячо заговорил Штейнмайер – мои формулы нужно интегрировать и арбайтен, арбайтен.

– На благо Великая…

Старик Штейнмайер нас заметил..., пронеслось в моей голове, но сходить в гроб и тем более благословлять он не собирался.

Да и какие мы лицеисты, если уж начистоту!

Старик вдруг что-то заподозрил.

Твоё любимое из немецкой поэзии?, – строго спросил он.

100 лет назад этот вопрос звучал иначе – ты еврей?, но в эпоху толерантности и обрушения института традиционного брака приходится маскироваться.

Или он просто хотел проверить.

По легенде я окончил десятилетку в Конотопе и должен знать только Горные вершины спят во тьме ночной.

– Генрих Гейне, – доверил я Штеймнайеру мой секрет.

Это известный приём разведчиков.

Теперь если я выдам Штейнмайера, он выдаст меня, а если он выдаст меня, то я выдам его, и никто никого не выдаст.


x x x


Какая дурная погода!
Дождь или снег, - не пойму.
Сижу у окна и гляжу я
В сырую, ненастную тьму.

Чей огонек одинокий
Плывет и дрожит вдалеке?
Я думаю, это фонарик
У женщины старой в руке.

Должно быть, муки или масла
Ей нужно достать поскорей.
Печет она, верно, печенье
Для дочери взрослой своей.

А дочь ее нежится в кресле,
И падает ей на лицо,
На милые, сонные веки
Волос золотое кольцо.