Поход за дерезой

6 часов утра, лёгкая прохлада, воздух такой, что не только дышать, его пить хочется. Красный восход, красный ясень и клёны, сухая трава как зеркало отражает в себе восходящее солнце, красные сараи, все красное, и кажется, что я не на земле, а где-то в глубине бесконечного космоса на марсе. Иду осамтриваю двор:
- Кво, квы, кву, доносится из под двери курятника. Это не свет, не заря проснувшиеся куры столпились у двери желая вырваться на свободу. Открываю дверь и они врассыпную. Чистое синие небо "режет" пролетающий самолет оставляя свой ярко белый шлейф. И возникает вопрос, а может небо и в самом деле застывший океан, невольно рождаются такие вот наивные строки.

Словно конькобежец,
В небе самолёт,
Шлейф свой оставляет,
Будто режет лёд.

Синье, синье небо,
Беленькие тучи,
Свиду не большие,
А вообще могучи.

Солнце озаряет,
Синий небосвод,
Может небо море,
Безграничных вод?

Выпив наскоро чашечку чая беру секатор, веревку через плечо и отправляясь на курганы за дерезой ( сибирьком ) чтобы вязать веники и метёлки. Иду по улице, кто то открыл ворота и выпустил гусей, и они гогоча расправив веером крылья понеслись, и скрылись в неизвестном направлении.
Кто то затопил печь, и светло серый дым ровным потоком устремился в высь, пытаясь во чтобы то не стало попасть на небо, ну или хотя бы прикоснуться к нему. Свернул в улочку, иду по узкой тропинке зарослей разнообразным бурьяном, мимо старых верб, жестоко поломанных сильными ветрами. Их мошьные "руки" ( ветви) беспомощно висят над землей, и безмолвно просят о помощи. Мимо брошенных домов, печально зияющими пустыми проемами окон. В них давно уже никто не живёт, разьве что сквознячек не редко посещающий пустые комнаты. То тут, то там кричат железным голосом пролетающие фазаны. Мимо поникшего журавля, никогда не покидающего свой пост от сруба колодца из которого уже давным давно никто не берет воду. Журавль терпеливо ждёт, что кто нибудь подойдёт и погладит его, по говорит  с ним, спросит как живёшь дружище, что я и сделал. Журавль был очень доволен, и даже поскрипел мне в знак благодарности. Он бедолага был в плену ненавистного хмеля, который опутал его с ног до головы, а на самой макушке связал ему мохнатую зеленую шапку. Я оборвал его "оковы" на сколько смог, уж больно крепкие все же его " цепи". Мне было жалко одинокого журавля, я даже увидел его желание, и душу. ( фото прилагается ). Я представляю как ему больно смотреть на пролетающие над головой косяки журавлей стремящихся к югу. Поднимаюсь дальше по крутому склону, на грунтовую дорогу накатанную тракторами, любуюсь ей, она словно полотно художника исписанна разнообразными узорами от потоков воды прошедшего накануне сильного дождя. Прохожу мимо "останков" бывшей колхозной кузницы, нет больше тех людей которые стояли у горнила, и улыбаясь стучали молотом, нет тех светлых и мудрых голов с золотыми руками, они ушли в мир иной. Лишь один ранет ( райки ) остался со своими маленькими но вкусными яблоками. Ну вот и курган с многочисленными полянками дерезы. Густая трава в которой полно ловушек, это покинутые байбаками норы надёжно укрытые травой, зазевался и попался. Благо если плавно наступил, а ведь можно запросто поломать ногу. Повсеместно " дедовы воши", это такая мелкая упрямая колючка, которая очень любит путешествовать и кататься на человеке. Пока он их не оставит для житья и размножения в каком нибудь для них новом месте, т. е. уберет их с себя. Куда не глянь всюду серебрится от росы паутина, мастерски сплетенная пауками. У дерезеы на каждой поляне свои порядки, свои законы. Горбатая дереза не пускает к себе ровную, а ровная не допускает к себе горбатую. Ну вообщем на одной поляне растёт только горбатая и кривая, на иной маленькая и очень колючая, на третьей стройная и красивая, любо дорого посмотреть, вот её то я и беру. Растелю веревку на траве, и аккуратно нарезаю стебли секатором, и укладываю их на нее. Нарезав достаточное количество ровных веток, затягиваю петлей, взваливаю на плечо, и довольный сделанной работой, мокрый до колен от росы, иду в обратный путь.