обер-шенк

Трубят органы, трутся органы.
Левински шире открывает рот.
Штайнмайер впихивает формулу -
и безголосый хор ревёт,
и попугаи попугаятся
внутри услужливых шеренг,
не каются, а пресмыкаются,
когда на троне обер-шенк.
А что сказать несчастной матери,
чей сын навеки в землю врос,
глазницы чьи - два черных кратера
от ядовитых слёз.
Скажу: - Матуся, Мама, Мамочка,
пусть рот заполнил чернозем,
Вы мне простите, уж, пожалуйста,
что обнимал не каждым днем...

Гудуть органи, труться органи.
Лєвінські рота роззява.
Штайнмайер просуває формулу -
і безголосий хор співа,
як ті попуги-блазені, не каються,
тримаються за міць шеренг,
і зрада незабаром звабиться
коли на троні обер-шенк.
А що мені сказати матері,
чий син навіки в землю вріс,
чиї два ока - кратери
від божевільних сліз.
Скажу Вам, Мамо, Нене, Мамочко,
дарма у роті чорнозем,
Даруйте Ви мені, будь ласочка,
що обіймав не кожним днем...