Секрет Счастья

Счастье - если человеку безралично до себя.
Сущему - не безразлично! Раз ты жив, благословя.
Так любовь познаешь Бога - бесконечную Любовь!
Если хочешь быть счастливым - умножай себя на ноль.



***
Эта идея практического достижения бесстрастия как пути к Богу и счастью, когда человек понимает, что он - только часть, созданная из ничего и могущая стать ничем, а Бог - всё. И таким образом, человек - Одариваемый, а Бог - стопроцентный Донор или Даритель, а Одариваемый - всегда благодарен и поэтому счастлив!
Это самое чистое и истинное Счастье.
Этот момент надо уловить и продлевать постоянной практикой.
Практически это достигается постоянным отрицанием своих страстей, памятью о своем потенциальном ничто (memento mori), и что Творец все и нет ничего, кроме Него.
Это не приводит к уничтожению личности, а приводит к снятию иллюзий и сетей с ума, покою и Просветлению.
Я сама дошла до этой идеи, хотя она лежит на поверхности всех религий, но видимо познается только личным опытом.

Позже я нашла у Бальмонта более глубокое её поэтическое воплощение.
Прекрасно и высокохудожественно состояние бесстрастия и эту предварительную безразличность передал Константин Бальмонт, когда "я тот же и никто". Любовь в его стихотворении выражают самые высокие и позитивные эпитеты-символы и троекратное "люблю":

БАЛЬМОНТ
Великое ничто
1
 
Моя душа — глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон — владыка солнца и весны,
Единорог — эмблема совершенства,
И феникс — образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая,
Застывшую, как иней, красоту,
Как иней снов, что искрится, не тая.
Симметрия — их основной закон.
Они рисуют даль — как восхожденье,
И сладко мне, что страшный их дракон -
Не адский дух, а символ наслажденья.
А дивная утонченность тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство основ,
Лазурь в лазури, красное на красном!
А равнодушье к образу людей,
Пристрастье к разновидностям звериным,
Сплетенье в строгий узел всех страстей,
Огонь ума, скользящий по картинам!
Но более, чем это всё, у них
Люблю пробел лирического зноя.
Люблю постичь сквозь легкий нежный стих
Безбрежное отчаянье покоя.
 
             2
 
К старинным манускриптам в поздний час
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков — и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то,— я не знаю кто,—
Ронял слова печали и забвенья:
«Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты — мелькаем на мгновенье.
Проходит ночь — и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском дня той дружбы больше нет,
И каждая летит к своим усладам.
За тьмою — жизнь, за холодом — апрель,
И снова темный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель.
Иду на Запад, умерли мечтанья.
Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и небо — свод немого храма.
Я тихо сплю,— я тот же и никто,
Моя душа — воздушность фимиама».