В городском парке

Припорошены пухом аллеи          
Городского июньского парка,
Фонари жухлым светом горели, 
Ночь меж ними скользила дикаркой.

В меру трезвый, задумчив, спокоен,
Шёл он, мягко пружиня походку,
Ростом среднего, ладненько скроен
И характером – видно не робкий.

Каблучками играя как жалом,
На скамейке девчонка сидела.
Нож в руке, за скамьёю лежало
Бездыханное темное тело.

Он замедлился, пристальным взглядом
Оценил безупречность фигуры,
Мда. Такую в подруги бы надо,
А повяжут легавые шкуры.

- Угостишь, паренёк, папироской?
Голос бодрый с задорной искринкой,
Взгляд спокойный с ухмылкою жёстокой.
- Анатолий.
- Зови меня Зинкой.

- Ты за что мужичка завалила?
- Оборзевшие стали мажоры.
- Хм. А «перышко» выровнит силы.
- Сокращает по времени споры

- А кента замочила за дело?
- Не держал бабе данного слова.
- Полюбовно решить не хотела?
- На допросе? Мне это не ново.

Говорили, курили, молчали.
Он в неё погружался всё глубже.
-Ты, дружок, мне поможешь едва ли.
-Ты сама себе делаешь хуже.

Липкий нож в пух себя наряжает
Не смущаясь прохожих случайных.
- У меня ведь судьбинушка злая.
- Хоть на плаху с тобой. Отвечаю.

Их сближала прохлада рассвета.
Кожа к коже. Их в мире лишь двое.
- Ты потом пожалеешь об этом.
- Не решай за меня, не малой я.

Труп тяжелый, но всё же тащили.
Награждает фортуна отважных.
- Я погибель твоя, друг мой милый.
- А разок умереть и не страшно.

***
Припорошены снегом аллеи
Городского замерзшего парка
Фонари сквозь снежинки смотрели,
Ночь дремала в обители яркой.

На скамье посеревший мужчина
Папиросу смолил в одиночку.
Шрам на горле, в душе паутина,
И на сердце следы от заточки.