Цвет воронова крыла

Есть ли предел падению в бездну? Ты, мой друг…
Если ты пал, то скатываешься туда непрерывно, туда, где черно, и мощны окружающие слоистые уступы, и всё призрачнее горний обрывистый край, с которого ты сорвался. Будет му;ка, будет невмоготу, будет холод внутри, и в болотной ночи; заденут лицо твоё то ли крылья диких птиц, то ли ощущение медленного ужаса.

Зерно твоих белозубых дней склюётся, истлеет, станет призрачным воро-бьём, высиживающем песок на домовитом солнышке.
Любовь – молчаливая ворона и огонь в неустанном камине – обчихнётся и застолбит собачливым облаком, из развороченных дровишек запылит опоздавшим пеплом…
Мечты о лучшем мясе, о величественной взбитой сметане в стихотворном небе, о кузнечном вкалывании на славу понятливых детишек – всё пре-вратится в ослепительную копеечку, закатившуюся под древесные кор-ни…

Ты и пострел и песня,
ты – зима и яблоня в наливающейся свежести,
ты – вот как поселишься в бездну – вспомнишь бунтующий колокольчик оторванной юности,
нежные ладони любимой с тончайшими реками,
честные ночи дождя с бесприютными кораблями,
пограничный, с законами Хаммурапи, столб золотого дня…
 
Если падаешь в бездну, хлыщ и наг, без стыда и семени, скрученный в пожухлый лист, ты, отяжелевшая осень крупитчатого счастья, ты понима-ешь, что смерть – это ничего, кроме мыслей о ней и о том, как ты не зря…

Поселившись в сердце темени,
разгибаясь в само;м падении навстречу сердобольному голоду,
та;я вольфрамовой паутинкой в подстроенном вакууме,
оставляя червивый запах последнего утешения,

ты нигде настолько и ослеп настолько вокруг,
что в самом отчаянии рождается свеча,
что начинается звезда из подуманного слова,
что бездна – не бездна, а настроение, не замечающее далёкого утра…

Ты скатился вглубь, а на деле – вывернулся наизнанку,
ты накинул одеяло, а на деле вынырнул с другой стороны,
ты закрыл глаза, а увидел ореховый мозг планеты,
ты рассыпался в ворох, а на деле порох и слово…

Слово, выщербленное тобой в изгибчивый звук,
растопило кромешное ничего, где ни верха, ни запаха,
ужас обратился в печную сажу в подзорной трубе,
«невмоготу» оказалось пружиной, стрельнувшей обратно.

Это как быть идиотом с заботливым взглядом.
Из луны отчаяния, из рискнувшего тёмного времени,
ты даёшь ответ о пределе дыры и бездны,
хоть забыл вопрос, и нет ни тебя, ни вопроса.

Ты пострел и песня, дурак беспокойной мысли,
видишь, как хорошо – хотя бы и в том, что плохо.
Край, откуда сорвался, дымит под твоими ногами,
потому что ты есть везде, как и эта бездна.