Наброски первой главы.. официально, изменениям под

«ЧЕРНЫЙ ПРЕДЕЛ. ГЛАВА 1»
           «Первый день, или, с чего начинается Небо»

«Если бы я был художником, то весь мир бы узнал, истинную палитру красок, переходящую из теплых и мягких, но наводящих почему-то тоску, тонов, в холодные, и мрачные оттенки осени, приводящие рассудок в состояние беспокойства и смятения, толкающие в великое путешествие даже самый трезвый из умов, постигать заставляя неумолимое приближение конечного, и не находя покоя, сотворяя мир совершенный и гармоничный. Но, я не художник, суждено стать мне политиком и тираном, суждено не сбыться самым потаенным мечтам. Быть может, лет через семьдесят, родит мир нового протеже, и он станет основателем нового порядка. А кто я, даже не художник, обыватель, смотритель»
(Сэйджа Айннах, сорок седьмой год, новое время)

«Единственное законное право каждого свободного человека – трезвый ум, свобода мысли, братство, в котором он состоит. Знамена развеваются над морями из капель и точек, сливаются они в русло единое, объединяясь под началом имен, нерушимых и великих. И там, где развевается знамя свободы – мой дом, тем лишь буду служить, и обязан всем, ради чего появился на этом свете»
(Сэйджа Монмарте, 16 год, время уходящее)

«И я есмь Закон, и все, что кроме меня, время. И угода его в том, чтобы нарушать течении первооснов, унося из линии Порядка свободу и братство, дух его скован свободой, и ей же нерушим. И все что есть в мире, ровно также свободно, сколько не имеет ее. Едино мироздание, но в месте в которое устремляешь взор, устремляется вся энергия, и этим завершается ее подача в места, не разработанные сознанием, нарушается в том, свобода выбора»
(Извечное пламя Стражи Пяти Основ)

Три выдержки, взяты с описания трех гениев, что когда то населяли этот и мой миры, что примечательно, вся троица, правила не только в этом мире, но и в мире, о котором знают единицы, и в который уверовали миллионы.
О нем же, большая часть повествования соблюдается. И, не вижу причин, разделять мир сей, от мира живых. Ибо все превосходящее приходится в восходящем, и отрываясь от единожды взятого порядка, приходит все во множестве. Не вижу также, право, и деление меж нами и человеками, все едино во множестве своем, все единообразно, и совершенно в конечной экзальтации своей. И, было бы не уместным и праздным, описывать некую, мало кем известную расу, как представителя рода пусть не древнейшей, но самой что ни на есть, совершенной из всех, форм жизни. Никто не может предполагать, что из себя будет представлять конечный продукт, взять даже отдельно взятую на себя роль гоминидов из Апполосля, или же, человека во всем превосходного, Homoe Sapience. Конечно, изначально, предполагается для каждого вида определенное количество субстракта, из которого состоит исходный код. И в силу того, что в мире постоянно сонаправленно происходят два равноускоренных процесса, способствующих последовательному усовершенствованию видов, они не распадаются, если же происходит сие, вид сливаются с более превосходящим по отношению к нему по параметрам, классу.

Посему, и тут, и там, не спешу утверждать, что некий из видов уже существовавших, был или будет более устойчив к изменениям внутри своей системы, либо при слиянии ее с другими, наивысшими субстанциями, называю кои я негласно, Пределами.
Итак, Черный Предел есть некая Система, которая не захотела входить в общие рамки представления, и настолько глубоко она ушла в самопостижение, что обрела способность пожирать не только подобие себя, но и любую форму органической, или неорганической жизни.

Строение мира. Первоосновы Генезиса, по кодексу народа нашего, и описания с первого лица, наследного принца Сейд-Айннах (все описание через призму цензуры и праведности не пропускал, эмоциональность описания прошу опустить, и далее, следует сама история)

Первый день:
Я, есмь Саэрон, основатель нерушимого брега, названного Бездной Огненной. Мы берем свое начало от перворожденных, от великого Древа, что пустило корни свои у Истока чёрных вод. Первоначально, были созданы мы по образу и подобию первых существ, населяющих дом наш. Но будучи преданы клятве, растоптаны сильнейшими из породивших нас, путем интриг и противоречий, утратил дом наш свободу, истинное значение, и силу.
Никто не может утверждать, что первым взяло начало в сотворении сущего всего. Кто-то из нас и до сих пор, уверен в том, как и я, что мир начинался с основания Бездны. И не было силы более суровой и не покорной, чем стихия огня духа нашего. Но, все бывает находятся в заблуждении. И даже после множества потерь, не могут увидеть истинную принадлежность противостоящих им структур. Теоретически, с рождения своего, и вплоть до отречения, не мог предположить даже, что наша сила единственная, что может приводить любого, кто встретит нас на пути своем в трепет и ужас слепой. Всегда, даже на самого кровожадного хищника, найдется такой же ловец, как и он сам. И нет той силы, которую нельзя было бы сломить, сломать, или прибрать к своим рукам.

Мой отец, к чему это сейчас скрывать, являлся некогда одним из яростных сторонников прежних порядков. Он не нарушал свободы, относительно нашего рода, подавно. Конечно, его политика ведения внешних дел, была тотальной тиранией. Приправленная отдушкой лихих варварских рейдов вглубь как мне казалось, ни в чем не повинных, и потому, вполне безобидных народов. При этом, он никогда не скрывал, ни перед кем, своего истинного лица. Он всегда со всеми был предельно откровенен. И честен. Он был чист перед нашей семьей. Но, разве мог бы понять это тогда, четвертый сын правящего порядка?

Я назван так не потому, что родился под этим именем, что стало как для меня, так и для всего моего рода, роковым проклятием. Нет. По нашим обычаям, наследник перенимает от родителя не только его силу, особенности характера, продолжительность странствия. Изначально, в то время, с которого веду свой отсчет, не было особенности в строении материи. И мир, был не настолько привлекателен, нежели сейчас. Если бы уважаемому читателю, улыбнулось, когда поглядеть на мир тогдашний моими глазами, он был бы сражен наповал, огромным масштабом картины, разверзнувшейся пред ним. Человек, привык смотреть в Небо, изучать его, нам также свойственно думать о полетах. В видении небес, видим свои взлеты и падения. Кто думает о том, что падет? Только тот, кто никогда не взлетал вверх, и не брал на себя ответственности за чужие поступки. Кто падал, не боится подниматься все выше, так как упасть ниже той ямы, в которую погружался, вряд ли получиться. Или подъем на самый верх, или мгновенная погибель для того, чтобы сделать паузу между новым подъемом.

На что походил наш мир, наше Бытие, которое с точки зрения существующего порядка, не вызывает уважения, и отторгается сознанием? Существующий строй, как политический, так и осознанный поток эволюционного построения общественно-видовой номенклатуры сводится к избеганию любыми путями, всех рискованных замыслов и предпринимаемые решения, главенствующими видами на этой планете, и даже, в пределах данной системы, сводится к репродуктивному, иррациональному мышлению. Касаемо мира, в котором на данный момент прихожусь физически, и не могу даже предположить, сколько времени прошло с момента моего появления здесь, и сколько времени отмерено еще. И существую ли я в принципе, или моя плоть, кровь, и обличие, есть лишь утраченная поколениями идея. Сковавший все уцелевшие с времен последних стычек нашей с ними, страх безудержный и путь отрицания.

Кто смотрит в Бездну, сам начинает походить на нее, внутренне, и внешне, олицетворяя имя её, и голос пустоты воцаряется во душе его, становясь единственным мнением. Одинаков глас вечности во всех, коснувшихся её. Для кого то, голос наш, является сумасшествием, и отождествляет не более, чем страхи, и скрытые патологии внутри сущности. Они начинают верить, что ими глаголет Бог, или сам Диавол. Если личность переживает это не в первый раз, она начинает пытаться использовать эту практику страдания, в пользу приносящую. Не мало народа, успешно репродуктировало свои собственные идеи и убеждения, утверждая, что работают они, от сил превосходных. Идеи, сталкиваясь о чуждые им панацеи догматов, имеют свойство расщепляться на течения, интерпретация данных влечет за собой тысячелетия развития в лоне грядущих перемен. Во всем вижу изменение, если же замораживается какая парадигма восприятия, не имеет под собой утвердившейся основы, и имеет множество несостыковок и противоречий.

И Бездна, есть набор самых красноречивых противоречий, потому и, в данность своего восприятия, ни один адекватный человек, в сознании трезвом, не будет даже пытаться нас воспринимать как данность, и названо было племя наше, Небытие. И дом наш, обозначен слогом звонким, и глухим. Мы - Бездна. Все догмы, законы, и иллюминации, установили единую меру воззрения. И вес сей - чем дальше, тем мы лучше. Тысячи лет назад, не было никакой развитой цивилизации, были лишь пещерные люди, и мамонты, которыми они питались, еще были громадные кошки, с клыками трех дюймовыми, бич всех предков подобия разумных созданий.

И не смотря, на единство во мнении всех мистически и паритически настроенных воззваний, что гласят, что все мы произошли от всесильного Бога, и конец в развитии любого народа, и его начало, одинаково равен, тождественно сложён, и равноценен. Существующее воззрение, продолжает верить в то, что убеждает современный свет прогресса, все изобретенное нами здесь и сейчас, не имеет ни равного себе, ни лучшего, а потому дальнейшее развитие цивилизации, без оного невозможно.

И было Небо, и священные стрелы Саратхи, раскололи его на двое, и были это силы великого противоречия, и были они величайшими любовниками во все века, как два противоположных магнита, притягивало их друг к другу, стоит им забыть о существовании своей второй половины. И также, расходились они, как две глади морей, будучи во мнениях и взглядах своих схожи, и притом, мгновенно. День первый. Устремилось море к вершинам лазурного брега вод Сатоп-Амон-Чи. Стремилось море закрыть собой все вокруг на много дюн, и море это было Бездною Неизреченной. И также, как человеку, мешает мыслить болезнь, море сие пожирало мир, подобно проказе. И не было спасения от него никому из живущих вне. Ненасытный аппетит, множество клят и признаний, ничто не могло уберечь мир от непосильной, и постоянной верины. Волею которой, обязан был каждый сущий во небеси, и каждый приходящий по земле, отдать все, ради чего и жил, что смог нажить, и чего не было у того никогда. Но равно, и после, отдавать каждый должен был то, что дало ему само Небо с самого его рождения. То, что он должен был приобрести. И то, что передали ему в дар другие, такие же как он. Пытались десятки и сотни поколений помешать судьбоносной длани совершиться. И были попытки эти тщетны, хоть не оспоримо важны, в дальнейшей борьбе двух стихий. И было Небо, и был голос. Первый день.

- Слышу голос я тихий, он струится во мне,
Слышу матерь. И кровь закипает в огне:
Её очи чисты, серая гладь
Не покорна судьба,
В попытках все под себя подмять.
Не спокоен и я, в силе своей,
Все сметает с пути, безумный лакей.

Шел нескончаемый, серый день. И потому тягостно было очарование его, что красок окромя серых тонов не было. Свет этот был настолько мягок, насколько отличен блеск жемчужины черной от белой. В отличии от второй, первая же, не отражает света, и не создает ни бликов, ни любого другого, волнующего шума. Было тихо, и светло.

- Небо.. чарующее, и чем то подавлено. Чарующее небо, взор. Могу всю свою жизнь смотреть на тебя, и поразило ты меня, в самое сердце..
- А сразиться за меня сможешь, рыцарь?,- хитро улыбнулась рыжая бестия
- Сразиться? Постой. Сражаться то, за что? Небо, есть Небо. Оно так прекрасно, что и быть не может. Разве можно биться и рвать кого клыками, если оно само совершенство.. поверишь ли, глядя на Тебя, потерял всякий разум.
- Так бывает,- отвела взгляд в сторону, и слеза ее упала оземь,- Правда, ты еще мал, и не понимаешь развернувшейся картины всей. Но так правда, бывает. И взрослые, утонченные умы, верящие кроме глаз своих, голосу правды. Убиваются ради того, что они не могут осознать. Словно дурман, не спадает с лица их,- в задумчивости, проговорила рыжая, срывая такие же, серые полевые цветы.
- А как еще бывает, моя сестричка? Сколько не слышал, не мог понять, что такое эта, жизнь. Там, за пеленой времен, я не могу разглядеть ничего кроме этого безмолвного сгустка из света. Я там, куда лежит глаз, не вижу ничего, кроме темного пятна, и не понимаю, смогу ли когда оказаться на той стороне. Едва ли ступлю шаг когда из гнезда родового. Мой атам, не велит. И сам, я не хочу ступать никуда более. Ведь хорошо и тут.
- Нас не спрашивают, хотим того, или нет. В будущем, ты поймешь. Чем старше становится наш дух, тем больше впитываем мы тепла, и тем проще его отдать без остатка. В этом смысл нашего существования. Дарить свет, при этом, одни дарят его без раздумий. Просто оттого, что День их сущность. Другие же дарят, чтобы получать взамен что либо. В этом их сущность, и называется она Ночью.

Мы не знали тогда, что есть сон, что есть явь,                Все единым безмолвием было внутри.
Отголоском времен полоснуло в душе,
Вспомнить только нельзя о забытом пари.

Что есть сон, посреди яви? Что есть навь? Все пустое. Но, сны не снились мне давно. И все же, забыться сном порой, прекрасное развлечение для утомленных умов. В период, когда не отвечаешь за свои действия, мысли, способности не контролируешь, проносится все буйство красок. Раскрывается характер, все теневые и не вполне заметные оттенки души, все проносится перед глазами без остатка. И самое главное, в период когда разум разобщен с духовным началом, меня никогда не мучают сомнения, и каждое действие неумолимо приближается к действительности. Навь? Пожалуй, это наша разбушевавшаяся фантазия. Мне снится Небо. Я и есть оно. Но Небо не серое, как обычно. Оно черное. Чернота его не может просматриваться ни изнутри, ни снаружи. Отныне я беру себе новое отождествление. Я – Бездна. Я – Саэрон.

И снится мне каждый раз, один и тот же сон:

 Мы шли безлунной тропой, рука об руку, склоняя головы, защищались как могли от палящего зноя. И созерцание наше, занимало умы. Мы могли без устали обнимать друг друга, и восхвалять день грядущий, потому что он никуда не денется от нас, и всегда будет вознаграждать щадящим и не опаляющим зноем. Мы знали, что впереди есть свет, и позади нас тоже он. И всегда наше существование будет столь же безмятежно, и всегда мы будем приносить миру, в котором суждено родиться, соизмеримую пользу. Получать хорошее от славного видов, довольствоваться малым. Вот был наш девиз во всех начинаниях. Я вижу этот сон, во всем. И я вижу, как Небо расчертила молния и из слепящей глаз фиолетово-розовой вспышки, рождаются новые миры. И следующим кадром же, вижу я, как погибает мир наш, родной наш мир. Я слышу голоса счастья, где то там, вдалеке, и в глубине души своей, слышу я голоса оставленные без пощады, голоса сраженных без боя, слышу я, безмерные страдания и печаль в голосе моем. В этом сне, я исполняю свой последний танец. Мои лапы покрываются пеплом, и огонь начинает зацветать в уголках моих глаз. Мне противен и ненавистен крик страданий, и силой своей, в попытках остановить их, становлюсь невольным исполнителем наказания, Небесным судьей. Жнецом. Созерцая себя со стороны, разве мог угадать свою грядущую участь? Разве помыслить мог ли, что силы будут столь безграничны.

И каждый раз, в невозможной попытке к пробуждению, трясет меня изо всей силы, мой дядя, старший брат моего отца.
- Снова мрачный слов, друг мой? Если во сне крайне чуток ты, отрешись от всего. Надо ли нагружать себя, и в самом деле. Знатно ты радуешься чистому взору. Чудно все ему, чудно. Ты, чье происхождение предсказано Небом. Веришь ли, что станешь для него завершающим штрихом? Ведь все, что совершенно, не нуждается в поправке. Оно, обречено, в тот момент, когда затаилась печаль, и судорогой свело огнем суставы. Когда мир полон. Ему нечего брать. И нечего же, давать. Что будет тогда, когда сосуд переполнится? Все реки, в море текут. Но море не переполняется. Потому как, воды в нем никакой нет. Как и страданий, что будет суждено испытать, так же нет и той гордости, в душе что твоей, в созерцании серых цветов.
- Что же делать мне, брат мой, коли всему быть суждено? Отчего, мне картина кажется эта знакома до боли? Кто я такой?
- Ответ, более, чем очевиден. Ты – вейд. Тот, кто приходя последним, уходит первым. И твой удел, создать свой народ, и повести за собой, столько миров, сколько сможешь осилить. Видишь ли, все что мы делаем, так суждено. Все равно что ты делаешь сам, тебе не все равно, поступки главное делать обдуманно, осознавая что за ними последует. Но горе тем, кто делает как множество поступают, не осознанно, слепо, нехотя, только потому, что обычаем суждено делать так, не иначе. С ними, ты и будешь бороться. Их надобно уничтожать, в порыве неистовом, искрометным дождем устилая дорогу для Неба. Для грядущих сынов и дочерей Его.
- А осилит ли, дорогу идущий?,- неслышно подключился третий из находящихся близко
- Осилит дорогу идущий, потому как следуя, сметает он все преграды, и силы не покидают его. Азаи,- коленным поклоном приложился к небесной глади,- дорогу осилим, и мы,- и горестно взглянул на небо брат, олицетворяющий мудрость закона.

  Он шел по отдаленной дали, и впереди, и позади его, было безлунное зеркало, вознаграждающее всех светом истины, и пиком мудрости которая охраняла закон. Только свет был внизу и вверху, и везде где ступала мягкая лапа молодого вэйда. Везде заливал этот нескончаемый поток.

Сегодня, не так как обычно, и воздух пропитан некой злобой. Которую все чаще стал чувствовать под ногами. И некий злобный взгляд смотрит на меня с той стороны Света, где должно быть Море.

- Что то должно случиться сегодня. Еще никогда доселе, не было настолько темно. Что сердце мое, возненавидело вконец дом этот, и пустыми стали голоса внутри. Тяжелый воздух проникает в легкие мои, и нет силы сделать ни единого вздоха.

И в тот же момент, как по мановению невидимой длани, море расступилось, и я, снова увидел то, чего видеть не мог, конечно. Так как видят такое тут, лишь те, кто приходит сюда впервые, и недавно.

- Мы, услышали тебя, о, Атам. Раздавался гул с глади морей. Небеса разверзлись подо мною. И, диво. Снизу вверх, смотрят на меня три огненных глаза. Вернее, три пары изящных как изумруд, глаз.
 - Мы, услышали твою просьбу, Владыка. То, в чем ты не можешь сомневаться, то, что становится песнью твоего голоса, и есть ты. Ты. Ты, должен отдать все это. Немедленно. Здесь. И сейчас,- и в миг тот же, гневные щупальца заполонило собой все пространство, что разверзлось под волнами морскими. Чудовищное существо, не виданное даже в нашем краю. Впрочем, опасаюсь, что ничего подобного и не бывает в время это.

- Я ничего не мог заказывать тебя, Моран. И, единственное, что могу я сделать сейчас. Это не откликнуться на твою нет, не просьбу, а презренное жалование. Не я просил тебя о дарах. Думаешь, не знал что придешь? Ждал. Тотчас ждал. Потому, вот мой тебе ответ. Ты мне ничего не можешь дать сверх меры, все что есть у меня при себе. Все, что имел я с рождения, мое. И только.

- Ты сам подписал себе приговор. Не послушание Отца - отречение от Неба. Отлучайся! Единственное, что еще держит тебя здесь. Это твое истинное происхождение. Сегодня, и вчера. Все прознают о том, что ты нарушил обеты крови. А теперь, послушай меня, и сделай так как я требую. Исчезни. И никогда не появляйся. Ты сам все увидишь, как к тебе по настоящему относятся, и что от тебя ничего не ждут.
- Прощай, Ай. Джевайя, Айриано. Совэйджа Айк’Дженори-Ас! Взываю я к синему морю Саратхи. Именем твоим, что породило то пожрешь, четыре ветра, отныне не дадут покоя нам. Да разверзнется Земля под волнами, да поглотит в себя неизреченное имя Твоё. Айн-Зэт-Ква-Раан-Хо-Тон-Джи-Ххи. Саторам!

И, с мыслью спокойной, и огненным взглядом, проводил молодой правитель, старого реставратора, к ногам своим. Столько было спокойствия в этом взгляде, словно делалось это каждый раз, когда непослушные мысли о вечности лезли в его голову. Но в этот раз, все было более претенциозно чем обычно. Зерно сомнения, уже начало проникать в душу, отравляя её своей тенью. Что, если это не пустая угроза, а просто безмолвное отчаяние. Ведь к его просьбе никто никогда не прислушивается. Кто-то, там, издалека, говорил что он – странник из прошлых времен. Из стран, где вечно идет борьба за лучшее. Но что может быть лучше Неба. Где все приходится в состоянии гармоничном и упокоенном, если не сказать, блаженном. И все путники, приходящие издалека сюда, постепенно, хоть и не сразу, забываются мирным сном. События минувших дней размываются, и кажется будто все взгляды приковывает лишь одно, утаенное здесь зрелище. Видение всевидящего ока. Которое внезапно вспыхивает в самой груди. И пронзительным светом своим нарастает во все пределы. Это ли, не Предел? Прекрасный, невозможный. Неоспоримый. То, чего так долго ждешь. И то, чего дождавшись, более ничего не смеешь ожидать. Потому как, движение внутри замирает. А снаружи ничего не происходит.

Но, не все умеют изменяться. Те же, кто не слушает голос внутри. Те вечно страдают под толщей вод, в черных песках омывает их несменные толщи времен.