Маша

Маша родилась на кресле, обтянутом прекрасной антивандальной тканью – американским флоком. Цвет ткани был тоже прекрасным – коричнево-черно-бежевым и  весь этот меланж  пестрел мелкими такими не то узорчиками, не то полосками – ни грязи, ни пыли в принципе не разглядеть. В общем, цвет полностью достался Маше, и поскольку нас при ее рождении не было дома, не удивлюсь, если кресло тогда изобразило от возмущения крестную фею и решило подарить новорожденной такой сомнительный подарочек.  Кстати, какая-то фея в Машиной судьбе явно поучаствовала – только Маша не заснула, дожив до совершеннолетия, ну, знаете, на сто лет и до поцелуя принца. Вышло гораздо лучше и точно чудеснее, во всяком случае для нас, странных людей с кучей кошек. Машу не интересуют коты. Вообще. Никак. Никогда.
Маша – последнее Кошкино чадо, и слушая отзывы наших родных и друзей о Машиной неземной … э … ладно, сомнительной красоте, мы поняли, что она с нами навсегда. Зато она у нас очень умная. Будь Маша человеком, у нее уже давно была бы научная степень – у нее есть даже самый главный атрибут докторской степени – очки. Да, она у нас – очковая кошка, вокруг глаз у нее отчетливая оранжевая оправа.  И еще благодаря Маше наши дети знали, как выглядит диплодок – задняя часть гораздо выше и массивнее передней, что всегда позволяло ей высоко прыгать, быстро мчаться, хватать на лету ну и все в таком терминаторском духе. Если Маша лежала на даче между грядок – совершенно сливаясь при этом с землей, ни у каких крылатых – пернатых и не очень – шансов не было.
 Надо сказать, Маша, пребывая на даче, нанесла вполне ощутимый ущерб природе – никто бы и слова не сказал, если бы она истребляла только мышей, но нет – ее больше привлекали романтичные соловьи, благородные скворцы, мягкотелые поползни; доставалось даже неуловимым воробьям. Конечно, по сравнению с ущербом шторам и обоям, это не самое большое Машино варварство – если размышлять по-филистерски.  Но мы-то выше этого и можем смело заявить, что главное Машино достоинство – чистый, незапятнанный никакими материнскими инстинктами, эгоизм.  Нет, нас она по-своему любит. Например, как мы любим полежать на теплом песочке южного пляжа, так она любит полежать на нас.
Какой только дряни не натащили мы домой за десять Машиных лет (выражение списано с Машиного лица и тела, и наблюдалось  у нее при каждом появлении в доме ее несчастных больных сородичей): Сушку, Белку, Мелочь, Кошлика. Сдержанно пережила она уход Кошки-матери, в общем, пристрастия нашей Маши – отстраненность, уединение, медитация.  Никогда не бежит степенная дева к мискам, едва заслышав веселое грохотание корма, не выпрашивает фарш, не трется о ноги при разделке мяса. Все это – удел простодушных.  Не опускается (больше уже не опускается) до участия в шумных играх с неуловимым красным пятном, испускаемым китайским гиперболоидом, да и просто в ночных скачках с гиканьем и визгом; не показывает на потеху публике фокус – «заберите свое заявление об увольнении» - со швырянием смятого листа А4 для дальнейшего разрывания его в труху. Даже главный враг всего котостада – гнусное чудовище пылесос   – вынуждает Машу лишь быстрым темпом перемещаться на кухню и почти грациозно занимать самое лучшее безопасное место на подоконнике.
И вот недавно нам пришлось корить себя за игнорирование бедной Маши. Она, естественно, часто высказывает нам по поводу недостатка внимания, но тут делала это особенно громко и настойчиво. И вдруг  мы заметили, что у нее изо рта под неестественным углом торчит клык, и вообще все смахивает на самое ужасное заболевание, косящее кошачьих долгожителей.  «Поздно!» - трагически взывал к нашей глухой совести весь Машин вид. Нам было стыдно – лечить все лето пса, с которым мы едва знакомы, и не обратить внимания на единственную нашу кошку с пропиской от рождения – да, мы были виноваты.
Мы тут же схватили здоровый пластмассовый ящик, приобретенный в качестве переноски, водворили в него Машу и терзаемые раскаянием, рванули в ветклинику.  Выстояли предолгую очередь, выдержали скорбные выражения (ну ладно, один раз все-таки не удержались, прихрюкнули под всеобщий хохот:  - «Вашего как зовут?» - «Бобик. А вашего как зовут?» - «Тюбик») и наконец, муж с Машей удалился, решив мужественно услышать роковой диагноз без моих ушей.
Я немужественно совсем готовилась к худшему, но очень недолго. Из кабинета послышался смех и мои вышли. «Зуб сгнил, удалили». «А что смешного?» «Да врач с серьезным видом спросил – золотой ставить будем?»