Et tu, Brute?

И в комнате, полной искусства, я по-прежнему смотрю лишь на тебя…
Я помню, как Он сидел за своим высоким мольбертом из темного дерева и рисовал. Слишком быстро, даже нервно двигались Его длинные белые пальцы, будто раздираемые изнутри этой невыносимой жаждой деятельности.
Помню Его комнату, всегда погруженную во мрак. Все люди называли Его коморку «мертвым уголком», однако именно здесь и только здесь мы чувствовали себя живыми, потому что это была мастерская. Здесь пели и погибали музы, заживо хоронились блестящие произведения, по крупицам создавалось нечто необычайное; и еще помню, что, в моменты особенно сильных мук истинно творческого человека, билось много стекла. Мастерская – поле величайшей битвы с самим собой, с творческим «я» и с собственными демонами.
В Его мастерской отсутствовало все то, что раздражает и вызывает внутреннюю агрессию и сопротивление: свет, звук, люди и бесполезные вещи, не скрывающие в себе сентиментальных воспоминаний. Ламп было лишь две: над мольбертом и над натурой, а в целом мы переводили свечи. Никакого Шопена или хотя бы пения птиц – комната была полностью изолирована от звуков. И только под утро, когда город затихал, Он открывал окно, чтобы впустить свежий прохладный воздух и тихий шелест листьев.
Он жил по принципу Микеланджело: «Живопись ревнива и не терпит соперниц; она заменяет мне жену и доставляет совершенно достаточно домашних хлопот. Моими детьми будут мои произведения».
Штрих. Штрих. Пепельница. Штрих. Вздох. Шипение. Пепельница. Штрих.
И каждый Его правильный, академический штрих работал на создание противоречивого образа. Остро заточенный карандаш помогал художнику подчеркнуть сложность натуры. Постепенно на бумаге появлялись длинный, хищный нос с горбинкой, узкие, бесчувственные губы, аскетические, резкие складки на щеках. И этот пристальный, внимательный взгляд, полный усталости… 
Он рисовал Цезаря.
Гипсовая натура вобрала в себя всю проделанную обществом интеллектуальную работу по переосмыслению этой огромной и сложной личности. Цезарь остался в памяти потомков благодаря произведениям историков, начиная со Светония. Масштаб личности Цезаря завораживает, увлекает, заставляет думать, осмысливать прошедшее.
- Как живой, - вырвалось у меня. Рисунок выглядел реалистичным: в комнате будто находились две гипсовые головы римского полководца.
- Вы не знали его живым.
С этим я, безусловно, спорить не могла, но обладание некоторыми историческими знаниями давало мне возможность отпарировать столь резкий выпад, прозвучавший обвинением. Происходил из древнего римского аристократического рода, имел множество талантов, восхождение к власти было трудным, постепенным и заняло едва ли не всю жизнь, однако императором Рима так и не стал – незадолго до достижения заветной цели был убит группой заговорщиков, обвинен в узурпаторстве…
- Вы мало знаете о Цезаре. Посмотрите. Не просто бросьте взор, нет, посмотрите.
И спустя мгновение все действительно изменилось.
Меня больше не волновали Его изумительные белые пальцы и тончайшие, почти прозрачные штрихи. Я смотрела на мужественные, точеные черты. Смотрела в глубоко посаженные удлиненной формы глаза. О, эти глаза! Что вы видели? От какой правды скрывались, притворяясь затуманенными? Какие гениальные мысли и планы роились в этой величественного вида голове?
- Жан-Поль Сартр говорил: «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет ее как может». Так вот, для кого-то таким Богом был Цезарь. А для кого-то он был проклятием.
И с этими словами Он протянул мне книгу Шекспира.
 
Гай Юлий Цезарь.
Реформатор. Полководец. Воин. Литератор. В трагедии Уильяма Шекспира этот образ передан со всей яркостью. Цезарь подобен сияющей звезде; его фигура озаряет космическим светом улицы серого, «земного» Рима. Свет «космический». Потому что это своеобразный нимб гения. Ведь истинная гениальность, кажется, имеет космическую природу и воспринимается так же: она «инородная», непредсказуемая, неизведанная, неоднозначная. Ее свет пугает обычных людей, а особенно сильно – заурядных.
И вот, когда на ступени выходит Цезарь, народ склоняет головы. В каждом жесте, в каждом легком его движении – величие, царственность, сила. Шекспир рисует Цезаря как фигуру в высшей степени гордую и независимую; хотя настоящие планы героя, как и любого стремящегося к власти человека, читателю ясны. Действия персонажа производят неизгладимое впечатление. Его любят – он показывает, что не нуждается в любви толпы; ему предлагают корону – он отталкивает ее; его пытаются предостеречь – он слушает с иронией; ему дают советы – он же доверяет лишь своему разуму и чутью. Без сомнения, это сильная, самодостаточная личность. Но нельзя не отметить сложность и противоречивость характера Цезаря. Его фигура до сих пор остается загадкой. Некоторые его поступки считались странными, шокирующими. Он не мог не вызывать эмоций, слишком выделялась его персона. Цезаря либо любили до поклонения, либо ненавидели до безрассудства.
Возможно, это и впрямь удел необыкновенных, неповторимых личностей. Ведь всякое яркое пламя деятельно и беспокойно; оно заметно и привлекательно, у блеклого большинства от него слезятся глаза;  кроме того оно может смести слабых и поглотить бездушное, безликое дерево. Поэтому пламя рано или поздно гасят.
Кто-то действительно считал Цезаря узурпатором, угрозой для мирной жизни римлян, кто-то отказывался преклоняться перед ним, а кто-то просто завидовал. У любого человека, особенно у влиятельного, есть отряд друзей и армия недругов. И зачастую противники доставляют столько хлопот, отравляют жизнь настолько, что небольшой, сплоченный отряд верных товарищей теряет свою силу и значимость. Однако в трагедии Шекспира проблема несколько иная: не одинаков ли состав этих двух групп?
С человеком рождаются его пороки. Его истина умирает с ним же. Истина меняется; она относительна, и для каждого она своя. Но пороки вечны;  они не меняются и не умирают. Одним из них является предательство.
На самом деле предательство – это одна из дорог на развилке под названием «Нравственный выбор». Оно сродни эгоизму: главное – ты не предал себя, тогда о чем же речь? Вопрос спорный, как и поступок Марка Брута в исторической пьесе Уильяма Шекспира. Брут – близкий друг Цезаря, однако он выбрал свой путь. Он присоединяется к Кассию, встает на сторону заговорщиков. Персонаж хочет выглядеть патриотом, по его мнению, убийство Юлия  Цезаря – путь к свободе римского народа, выход на новый этап развития (республиканское правление в Риме). Брут утверждает, что поступил так «не потому, что любил Цезаря меньше, но потому, что любил Рим больше». Никто никогда не узнает его истинных мотивов, а дать объективную оценку этой фразе невозможно. Авторская позиция тоже не выражена здесь: читатель волен верить или не верить словам героя, ему предлагается подумать над этим вопросом. Однако стремление исторической науки к независимой, не окрашенной эмоционально констатации фактов тщетно. Причина тому – человеческая природа. Значит, нельзя игнорировать чисто человеческие чувства. Именно они и двигали Брутом. Стоит признать: даже в своих высказываниях он противоречит самому себе. Называя Цезаря властолюбцем, Брут не думал, насколько сам эгоистичен. Все мы ставим себя выше других, все ждем великой судьбы и триумфальной жизни, не догадываясь о том, что на этих ожиданиях все и кончится.
Брут пользуется доверием Цезаря, близок с ним. Но в данном случае такая близость является синонимом сочетания «в тени». Светило греет тебя, при этом затмевая своим сиянием. Каждая победа Цезаря – еще одна мощная частица света, добавляющая яркости его персоне и превращающая близкого друга в звездную пыль. Кто же властолюбец?
«И ты, о Брут? Так падай, Цезарь!»
Последний удар кинжалом Цезарю наносит его верный товарищ. Торжество Брута не продлилось много времени. Убийство другого человека отнимает жизнь самого преступника. Отныне Марк Брут лишен покоя. Даже патриотизм, стремление к благополучию родины не могут оправдать убийство. Оказалось, что повержен Брут, а не Цезарь.
Убийство происходит в третьем акте пьесы, но автор продолжает держать читателя в напряжении. Как известно, часто совершенное злодеяние зовет за собой муки совести и… безумие. Мысли, воспоминания о чужой крови на собственных руках отравляют существование. Так, накануне битвы при Филиппах к Бруту приходит призрак Цезаря. Дни предателя проходят в муках, в войне с внутренними демонами. Триумф исчез. Брут вовсе не герой. Несомненно, он вызывает жалость. А вот смерть Цезаря пробуждает горькое сожаление. Невозможно отрицать гениальность этой сильной, выдающейся личности. Но, как и все великие таланты, он обречен на одиночество. Сколько дверей закрывает перед ним злое, ограниченное общество! Сколько триумфальных арок рушится над ним! Сколько золотых чаш содержат в себе больше яда, чем вина!
И это не просто загубленная жизнь. Это пламя, яркое и вызывающее, которое мешало безликому большинству и дальше существовать, зарастать в собственных пороках. Это пламя, которое люди считали необходимым погасить навсегда. Зло – бутон, которому для пышного цветения нужен чистый поток чужого благополучия. Цезарь был и будет велик; он погиб, но не пал. Его образ будет вечно жить на страницах книг, учебников истории, в работах художников и скульпторов. Иммануил Кант считал: «Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность». Таким образом, ценность жизни обратно пропорциональна страху потерять ее. И это действительно так. Гай Юлий Цезарь не боялся смерти, он достойно принял ее. Ведь только трус умирает несколько раз, истинные же храбрецы погибают однажды. Предательство Брута не могло не ранить Цезаря. Вечный жестокий расчет, злая ирония судьбы разыграли свое трагическое действо. Цезарь принял смерть от рук того, кому доверял и кого считал другом. Брут оказался одним из подлых завистников, которые наделили себя правом распоряжаться судьбами людей. Причем даже тех людей, что гораздо выше их самих.
Гении всегда были и, к сожалению, будут гонимы. Их отвергают и предают родные, близкие. Примитивно устроенный организм общества не может переварить чужеродную для него индивидуальность. На протяжении веков люди стремились к равенству, но они забыли о том, что равенство не значит одинаковость.  Индивидуальность несет в себе притягательную силу, мощную и неповторимую энергию.  Происхождение ее неизвестно; она самобытна. Ничем не выдающиеся люди хотят, чтобы все были равны, одинаковы в их заурядности, ибо яркая личность априори наделена особыми правами и обязанностями, имеет отличный от остальных статус. Общество требует справедливости и видит ее в изгнании, истреблении блистательных талантов. Но природа помнит каждый свой шедевр. Гений может быть уничтожен, однако он не исчезнет бесследно, ведь, прежде чем погаснуть, пламя горит. Пусть короток его путь, но он блистателен и триумфален. Путь великой  личности тернист, но на каждом клочке земли, обагренном благородной кровью, вырастает прекрасный цветок. Его нежные алые лепестки подобны языкам пламени гения, бутон всегда увлажнен кровью многострадальной души. Таланту чужды тишина и покой, его жизнь – вспышка, всплеск энергии, обращающейся в необычайный поток. И из этой кратковременной вспышки образуется великое наследие. Возможно, гении – это и есть источник обновления и вечной жизни Вселенной. Справедливы слова Кальпурнии в трагедии «Юлий Цезарь»: 
 
В день смерти нищих не горят кометы,
Лишь смерть царей огнем вещает небо.