2. Для меня и Степки Ложкина. Жулька

Наталья Сафронова

ЖУЛЬКА

2 волшебная история


     После уроков Екатерина Алексеевна сказала нам:
-  Завтра День защиты детей. Мы встретим с вами этот замечательный праздник в парке аттракционов.
Я шла домой и думала, какое странное название у праздника: если детей надо от чего-то или от кого-то защищать, то чего же там праздновать? Вот если бы нас уже насовсем защитили, тогда это был бы самый настоящий праздник и назывался бы он, например, День защищённых детей. Однако, несмотря на свои сомнения, я решила не отрываться от коллектива и на следующий день пришла в парк.
     Сначала мы заглянули в кафе-мороженое.  Мы расположились в нём большой компанией, сдвинули три столика, чтобы сидеть всем вместе.  Я взяла себе эскимо, а Стёпка  - «Театральное». Я спросила Стёпку:
- Это потому, что ты театр любишь?
- Не, не поэтому.  Я клубнику люблю, оно с клубничным джемом, - подробно объяснил мне Стёпка.  Каждый выбирал себе мороженое по вкусу.  Надя предпочитала пломбир, Маша и Ваня купили мороженое со своими именами «Маня» и «Ваня», съели по полстаканчика и поменялись, Маша доедала «Ваню», а Ваня  - «Маню».  Света Плотникова отказалась от мороженого, она занималась в балетной школе и заявила, что балеринам сладкое нельзя. Гришка Красников выбрал самое большое мороженое, чтобы дольше есть. Однако он съел быстрей всех  и хотел взять ещё одну порцию, но Екатерина Алексеевна не разрешила. Она купила для всех большую бутылку лимонада и разлила нам в пластиковые стаканчики.  Гришка поднял свой стаканчик и сказал:
- За День защиты детей!
Но Света Плотникова поправила его:
- За каникулы. У нас сегодня первый день каникул. Свобода!
А Екатерина Алексеевна спросила нас:
- Как вы собираетесь провести каникулы?
У всех были планы на лето. Стёпка уезжал в лагерь, Ваня – тоже в лагерь, причём  в спортивный, он занимался велоспортом. Кто-то ехал с родителями на море, кто-то в деревню к бабушке, Саша собирался с отцом в геологическую экспедицию. Никому не хотелось оставаться летом в городе. Екатерина Алексеевна сказала нам:
- Молодцы! Как чудесно, что вы все разъедетесь, соскучитесь друг по другу, по городу и по школе. А 1 сентября мы снова соберёмся вместе, расскажем, как провели лето и даже напишем сочинение. И оформим стенгазету, поэтому не забывайте фотографировать все самое интересное.  Трудитесь, ведь самый лучший отдых – это смена деятельности.  Читайте. Ведите дневники. Если кто-то забросил – начните снова.  Каждый ваш день важен, помните об этом. А сейчас – на аттракционы!
     И  мы побежали на аттракционы!  На автодроме мы со Стёпкой все время врезались друг в друга, ну и во всех остальных, конечно, тоже, но друг в друга чаще. В Екатерину Алексеевну никто не врезался, она ездила тихонечко вдоль борта с вытаращенными от страха глазами. А в «Лабиринте ужаса» она с самого начала взяла нас со Стёпкой за руки и не выпускала ещё некоторое время, когда мы оттуда вышли. Если бы она так сильно не боялась, то я бы, наверное, тоже испугалась, а так мне было только чуточку страшно, а больше смешно оттого, что учительница всё время тоненько взвизгивала, когда из слабо освещённого лампочкой полумрака к нам тянуло руки какое-нибудь привидение  или скелет.   Вообще, конечно, все орали, но Екатерина Алексеевна смешнее  всех – мне прямо в ухо.  Но мы всё-таки благополучно вынырнули на свет в своём вагончике и вывели свою классную руководительницу на воздух. Теперь уже Стёпка побежал покупать ей лимонад, Екатерина Алексеевна выпила и просительно посмотрела на нас:
- Может, по домам?
- Ну, Екатерина Алексеевна, мы же только начали! Ну, какой же это День защиты детей! Так быстро по домам! – запротестовали мы в ответ.
- Ну, ладно, - мужественно согласилась Екатерина Алексеевна. -  Только я больше ни ногой. В смысле, я вас буду на берегу ждать… среди зрителей.
     В общем, праздник удался, я даже немножечко устала. А Екатерину Алексеевну мы уговорили ещё сходить с нами в комнату смеха, а на всех остальных аттракционах она только махала нам рукой, когда мы пролетали мимо неё, и фотографировала.  В комнате смеха мы тоже фоткались во всех зеркалах. Наверное, смешные будут фотографии в нашей стенгазете осенью.  А ещё было смешно, что Екатерина Алексеевна всего боится, как маленькая. И я назвала этот праздник День защиты Екатерины Алексеевны.  Но ребятам не стала говорить, даже Степке, чтобы никто над учительницей не смеялся.  Она у нас замечательная, и мы с удовольствием её защитим от каких угодно привидений.
   
     А утром я стала собираться к бабушке в деревню. Мы договорились, что мама посадит меня на поезд и поручит проводнице, чтобы меня никто не обидел и чтобы я не проехала свою станцию, а бабушка меня встретит уже в Гаврюшино. Это настоящее приключение – ехать в поезде одной, без мамы и вообще безо всякого сопровождения. Проводница ведь не будет за мной все время присматривать, у нее же еще работа есть. То есть я не собиралась, конечно, хулиганить или сходить не на своей станции, просто мне было интересно путешествовать самостоятельно. 

     Когда провожающих попросили покинуть вагоны,  мама вышла и подбежала к окну, и стала тревожно на меня смотреть, как будто я уезжала от неё на десять или на двадцать лет. Хотя, на самом деле, она собиралась приехать к бабушке через  месяц и провести с нами свой отпуск, а потом  вместе со мной вернуться домой. Мне стало грустно видеть жалобное мамино лицо и, чтобы не расплакаться в ответ, я прижалась к стеклу носом, чтобы он расплющился и маме стало смешно. Мама улыбнулась мне, и я обрадовалась, что у меня так быстро получилось развеселить маму.  Чтобы она снова не раскисла, я начала корчить ей всякие рожи, оттягивала уши, вытаращивала глаза, а нос от стекла не отрывала, расплющивала всё сильнее. Мама грозила мне пальцем, а сама смеялась. Наконец, поезд тронулся, мама энергично замахала мне рукой, а потом пробежала несколько шагов за поездом и остановилась. Я постояла ещё некоторое время у окна, пока мама не осталась где-то далеко, а потом вошла в своё пустое купе, села за столик и подумала: интересно, какие у меня будут попутчики?
       Затем  достала из сумки свой дневник.  Я его, естественно, взяла с собой. Во-первых, Екатерина Алексеевна напомнила, а во-вторых, я и не переставала делать  в нём записи. Потому что мне было очень интересно рассказывать Дневнику про Королеву кошек, я уверовала в его могучую силу и с редкими перерывами вела весь учебный год. Со времени моего недолгого знакомства с Елизаветой Макаровной ничего выдающегося не произошло, однако я все равно писала.
- Ни дня без строчки! – повторяла я вслед за великими. Количество обязательно перейдет в качество, не сомневалась я.   Даже и без сказки, школьные будни, дорога домой, мама – всё было важно для Дневника. И потом, Стёпка… Кому, кроме Дневника, я могла о нём рассказать? Спасение Королевы кошек с девочками сдружило нас, и мы почти не расставались. Екатерина Алексеевна пересаживала иногда ребят в классе, но нас со Стёпкой – никогда.  На день рождения Стёпка подарил мне котёнка, и мы договорились, что когда мама уедет за мной в деревню, он заберёт  Мурзика к себе.  Он как раз вернётся из лагеря.
- Интересно, как там Мурзик… и Стёпка… - задумалась я. – А мама, наверное, уже пришла домой и пьёт чай. Елизавета Макаровна говорила, что когда становится грустно или какие-то сложности, нужно выпить чашечку хорошего чая в приятной компании.  А для приятной компании у мамы Мурзик.  Он создаёт в доме уют, говорит мама. Надеюсь, что маме с Мурзиком не так одиноко… Она обрадовалась, когда Стёпка подарил мне Мурзика, хотя раньше, до знакомства с Елизаветой Макаровной, не хотела заводить котёнка.
     Я полистала Дневник и отложила в сторону. Что-то очень важное я не договаривала даже Дневнику, не могла решиться… 
     Мне вдруг стало скучно, и я пошла к проводнице, которой мама меня поручила. Проводницу звали Ангелина Андреевна, и она пила в своем купе чай в приятной компании, то есть с другой проводницей.
- Чего невесёлая? – улыбнулась мне Ангелина Андреевна. – Попей с нами чайку.
- А в моем купе никого, - доложила я,  принимая у неё из рук стакан чая в красивом подстаканнике.
- А тебе компания нужна?- удивилась другая проводница. – Обычно молодёжь заходит и утыкается в планшетники и телефоны. Наушники в уши – и сидят, никого им не надо. Ни  пейзажем за окном, ни теплой беседой не интересуются.
- Я интересуюсь, - возразила я проводнице. – Мне интересна сама жизнь, реальная, а не виртуальное общение или игры там всякие. Мне вот, например, интересно, как вас зовут?
- Светлана Максимовна, - улыбнулась польщённо проводница. – А тебя как?
- А меня Вика, - представилась я. -  Я окончила пять классов. Вчера мы отмечали в парке День защиты детей, а сейчас я еду в гости к бабушке.
- Серьёзный пассажир, - одобрила меня Ангелина Андреевна. – Главное, чтобы она свою станцию не проспала. В Гаврюшино мы в три утра приезжаем, самый сон. Надо подстраховать Вику.
     Так я попила чай в приятной компании с проводницами, потом помогла Ангелине Андреевне раздать постельное белье пассажирам и отправилась в своё купе. Тем более, что у меня появились попутчики.  Тётя Маша с Витенькой  расположились в купе основательно, как будто они собирались ехать, по крайней мере, месяц. Одной нижней полки им не хватило, и тётя Маша поставила свои сумки и сумочки ещё и на верхней, а на столике на красивых салфеточках разложила разные вкусности и пригласила меня:
- Угощайся, Вика.
- Я сейчас принесу вам  очень вкусный чай,  - обрадовалась я. - У меня тут знакомая проводница, даже две знакомые проводницы.
- У нас тоже очень вкусный чай в термосе, - улыбнулась тётя Маша.
И налила мне чай в красивую чашку. Путешествие удалось, думала я. Я уже второй раз за вечер пью чай в приятной компании. За чаем я рассказала тёте Маше, что еду на каникулы в деревню к бабушке, а она рассказала, что они с Витенькой едут к папе, наоборот, от  бабушки. Витенька ничего не рассказывал, он возил по столу машинку, потом складывал кубики, а мама в это время кормила его творожком. Потом она вытерла Витеньке салфеткой всю перепачканную творогом рожицу, ручки, сунула ему яблоко и, наконец, налила себе чай в чашку из одного сервиза с моей. Налила мне ещё чаю и улыбнулась:
- Пей, не торопись. Чай впопыхах не пьют.
- Я знаю, - снова обрадовалась я и рассказала тёте Маше про Королеву кошек. Вообще-то, тётя Маша была совсем молодая, а никакая не тётя. Просто у неё был маленький Витенька и она представилась тётей Машей, поэтому я так её называю. Витенька ел яблоко и тоже заинтересованно меня слушал, как будто что-то понимал. А может быть, и понимал, и даже поддакивал на своем детском языке.
- Вот какую хорошую сказку рассказала нам Вика, - ласково сказала тётя Маша Витеньке, укладывая его спать.  Я тоже залезла на свою верхнюю полку и долго смотрела в окно под уютное бормотание тёти Маши и Витеньки.  Поезд ехал долго-долго, покачивал Витеньку, как в колыбели, а за окном мелькали огни, и было хорошо и совсем не страшно.

       В Гаврюшино меня встретила баба Аня. Когда я выходила из купе, тетя Маша и Витенька спали. Но когда на перроне мы обнялись с бабушкой, и я оглянулась на своё окошко в поезде, то увидела в нём тетю Машу.  Она помахала мне на прощание рукой, и я ей тоже. И Ангелине Андреевне, и Светлане Максимовне.  И мы ещё постояли с бабушкой, глядя вслед уходящему поезду.  Потом мы пошли домой, и прямо перед нами вставало солнце. Оно поднималось медленно-медленно, и я даже остановилась, чтобы не мешать ему. И бабушка остановилась, и мы замерли, потрясённые.  Я видела однажды по телевизору какую-то хронику, как фигуристы исполнили «Калинку», а потом стояли на почётном месте олимпийских чемпионов и слушали старый гимн, и по лицу у них текли слёзы. И весь зал тоже поднялся и слушал. И у всех были такие просветлённые лица.  И громко звучал гимн, а казалось, что на стадионе очень тихо. Такая торжественная тишина. И сейчас была торжественная тишина. Поднималось солнце. Почему-то подумалось: родина, хотя я родилась совсем не здесь, а у другой моей бабушки Нади. И я тоже чуть не заплакала.  А дома бабушка напоила меня молоком и уложила спать, и я спала почти до обеда.

     Проснулась я оттого, что моей ладони коснулось что-то мягкое. Я открыла глаза и увидела козлёнка, который с любопытством рассматривал меня и бодал в руку, будил, наверное.
- Привет, - улыбнулась я ему. – Как тебя зовут? И почему ты в комнате? Баба Аня ругаться, наверное, будет?
В это время вошла бабушка с прутом, и козлёнок, не дожидаясь, когда ему попадет, убежал из дома во двор.
- Беда мне с Жулькой, - пожаловалась бабушка. – Научилась открывать дверь, плутовка. Все-то ей везде надо, все-то любопытно, везде она свой нос суёт.
- Это девочка, - обрадовалась я. – Будет мне подружка.
     Когда я вышла из дома, Жулька ждала меня у крыльца и уже не отходила ни на шаг. Она ходила за мной по всему двору, лазила по лестнице на чердак и даже побежала за мной на улицу к подружкам. Бабушка не возражала:
- Пусть будет под присмотром, - сказала она о козлёнке, как о малом ребенке. – Только не потеряй её нигде.
- Это не коза, - смеялись подружки. – Это собака какая-то.
- Принеси, - кинула я палку, и Жулька помчалась со всех ног и вернулась ко мне с палкой. – Танцуй, - велела я Жульке, и та встала на задние ножки и закружилась вокруг себя.
- Да она цирковая! – восхитились девочки.

     А я вечером записывала в Дневнике: «Девочки думают, что Жулька цирковая. Она и вправду талантливая, не хуже, чем кошки Елизаветы Макаровны. Но цирка в Гаврюшино нет. А Жулька есть. А ещё у бабушки есть поросята и корова, и цыплята, и кошка. Но я так была увлечена Жулькой, что даже поздоровалась с ними впопыхах».
     Я задумалась, что бы еще написать о Жульке.  Но в это время кто-то тихонько ткнулся мне в колени. Я посмотрела вниз и улыбнулась. Жулька. Она была беленькой и очень хорошенькой,  с крошечными рожками.
- Ты ведь уже должна спать, Жулька, - покачала я головой. – Ну, ладно, пойдём, я тебя провожу.
     Однако Жулька ещё посидела со мной на лавочке у калитки. К бабушке на скамейку приходили подружки Семёновна, Федоровна и Кузьминична. Мне было всё смешно: и то, что у бабушки подружки, совсем как у меня, и то, что они называли друг друга только по отчеству. Бабушку они тоже называли Тимофевна, вместо Анна Тимофеевна. Тогда как папина бабушка своих подруг называла девочками и только по имени. Наверное, потому что жила в городе. Там другой менталитет. Друг к другу же мои бабушки обращались строго по имени и отчеству и как будто немножко стеснялись. А когда папа с мамой разошлись, совсем перестали общаться.
- Не сложилось, - объяснила мне мама причину развода. Меня объяснение не устраивало, но мама была такая грустная, поникшая и какая-то беспомощная, что я не стала ни о чём её расспрашивать. Папа не звонил нам целый год, и баба Надя тоже не звонила, во всяком случае, я ничего об этом не знала. Мама молчала, я тоже. Но это не значит, что я об этом не думала. Хотя однажды я услышала, как мама шёпотом разговаривала с кем-то по телефону:
- Вика замечательно всё восприняла, даже оптимистично. Да, она перенесла наш с Шурой развод гораздо лучше меня. Да, весёлая. Ещё и меня веселит. Умоляю тебя, не спрашивай её ни о чем, не травмируй ребенка.
Получается, что с кем-то, скорее всего, с бабой Аней, мама обсуждала развод с папой и даже то, как я его перенесла, а со мной нет. Я и, в самом деле, молчала, маму ни о чем не спрашивала. И даже своему Дневнику не задавала никаких вопросов. Наверное, потому что я не знала, как их сформулировать. А когда думала о папе, мысли были бессвязными и обрывочными. Это было моё горе, я с ним не справлялась, потому что не знала его в лицо. Просто они исчезли из моей жизни – папа и бабушка Надя. Без объяснений.  И только сейчас, приехав к бабе Ане, я почувствовала, как мысли о папе наваливаются на меня с новой силой. Даже и не мысли, а тоска о нём. Может быть, потому, что мамы сейчас рядом нет. Она осталась дома, с Мурзиком. Я почему-то снова вспомнила День защиты детей в парке аттракционов и напуганную Екатерину Алексеевну. Смешные они, эти взрослые, придумали День защиты детей, а сами всего боятся. И аттракционов, и поговорить с нами не могут всерьёз. Просто исчезают или молчат.
     Я думала о папе, сидя на скамейке рядом с бабушкой и её подружками, а у моих ног сидела верная Жулька. Жалко, что она не умеет говорить. Она настоящий друг, как Стёпка. Правда, со Стёпкой я тоже никогда не говорила о папе. А с Жулькой ужас как хотелось поговорить. Вот уйду с ней завтра гулять куда-нибудь далеко и всё ей расскажу. Она поймёт, а может быть, даже и ответит. Я почему-то ждала от Жульки чего-то необыкновенного, во всяком случае, она была самым удивительным козлёнком на свете, это уж точно. 
     Я отвела Жульку в сарайчик и вернулась домой. Постояла у окна. За окном была ночь, и яблони в саду казались призрачными великанами. Но страшно не было. Мне всё в Гаврюшино было знакомо. Рядом с домом бабы Ани стоял дом Фёдоровны, дальше Семёновны и Кузьминичны. И, вообще, всю улицу, вернее, все две улицы  деревни Гаврюшино я исходила вдоль и поперёк. Сразу за деревней стоял лес, и его я тоже хорошо знала, не весь, конечно, но мы с девчонками ходили туда и за земляникой, и за грибами. Лес был сосновый, светлый и приветливый, в ясную погоду весь пронизан солнышком, и, казалось, он не таил никакой опасности. Поэтому я успокоилась, глядя в окно на родное Гаврюшино,  и приняла решение.
      Я открыла Дневник и написала: « Год назад от нас с мамой ушёл папа. Ничего не сказал и ни разу не позвонил мне после ухода. Не знаю, как маме, а мне не позвонил. Мама мне тоже ничего не объяснила. Она вообще со мной на эту тему не разговаривает, и я тоже её ни о чем не спрашиваю. Я даже сама с собой боялась говорить о папе. Думала о нём почти постоянно, вернее, помнила. А думала нечаянно, не нарочно.  Потому что думать о том, что папа бросил меня – страшно. И сегодня я впервые разговариваю о папе с тобой, Дневник. Мне очень хочется найти его. Я не хочу просто позвонить ему и поговорить по телефону.  Через год после расставания  – мы не сможем разговаривать по телефону. Я хочу увидеть папу. Спросить, может быть, у него что-то случилось и я могу помочь ему. Или, может быть, он очень хочет быть с нами, просто у них с мамой произошло какое-то недоразумение, а они никак не решатся обсудить его. Взрослые странные, честное слово. Они совсем не умеют разговаривать. Я пока не  знаю, как мне найти папу. Нужно придумать. Может быть, мы с бабушкой Аней приедем к нему в гости. Или даже я одна могу, если, например, бабушка поручит меня снова Ангелине Андреевне и отправит на поезде к папе и бабушке Наде. Бабушка Надя  умеет играть на фортепьяно замечательную музыку, от которой хочется плакать. Я попрошу её сыграть нам с папой, и когда под эту удивительную бабушкину музыку мы, наконец, заплачем, я спрошу у папы:
- Чем тебе помочь? Я так по тебе соскучилась, папа. Я всё, что хочешь, для тебя сделаю, только бы ты снова был с нами».
     Я поставила точку и задумалась. Я не знала, что ещё я могу сейчас сказать своему Дневнику, какие вопросы ему задать.  После годового молчания этого хватит на первый раз. Нужно перевести дух, а потом можно будет продолжить. И я закрыла Дневник, потушила настольную лампу и легла спать. Я слышала, как на улице бабушка попрощалась со своими подружками и вошла в дом. Она тихонько разделась, не включая свет, потом долго укладывалась, поскрипывая кроватью, вздыхала. Наверное, думает, вот приехала ко мне внучка, сиротинушка. А в городе осталась дочка, тоже сиротинушка. Но вслух она таких слов мне не говорила, вообще про папу не вспоминала, ходила вокруг меня с несчастным, как у мамы, лицом, и молчала. Все молчат, как будто ничего не изменилось. Всё у всех хорошо. И я тоже поддерживала эту игру, даже переигрывала, изо всех сил веселила маму, целый год хохотала и корчила смешные рожи, чтобы мама улыбалась. И мама верила, улыбалась. Мы все делали вид, что всё хорошо.
 
     Я не заметила, как уснула под бабушкины вздохи. А среди ночи вдруг проснулась оттого, что кто-то стягивал с меня одеяло. Я открыла глаза. Что-то смутно белело в темноте.
- Жулька, ты опять не спишь, - ласково прошептала я. – Смешной ребенок. Пойдём, я отведу тебя в сарай.
Я надела шорты и футболку и отправилась за Жулькой, а ей только этого и надо было. Она быстро шла впереди меня и даже нетерпеливо оглядывалась, чтобы я не отставала.  Вот только шла она совсем не к сараю, а на задний двор, за которым стеной стоял лес.  Вот уйдёт и заблудится, сердито думала я. Мысль о том, что я тоже могу заблудиться в ночном лесу, почему-то не пришла мне в голову. Я старалась поймать Жульку, однако она уворачивалась, отбегала вперёд и оглядывалась, словно приглашая идти за ней. Я торопилась, боясь упустить её из виду и потерять. Через некоторое время ночь вдруг стала светлой. Это не был рассвет, просто темнота перестала быть густой. Теперь я чётко видела Жульку, она перебирала ножками с маленькими копытцами по тропинке. И вдруг я заметила, что тропинка эта вымощена камнями. Никогда ещё в Гаврюшино не было каменных мостовых, куда же нас с Жулькой занесло?
      Я с удивлением и даже некоторым страхом оглядывалась. Гаврюшино не было. Прямо передо мной стоял замок, серый и мрачный. Перед замком – огромная площадь, по которой ездили экипажи, прогуливались барышни  с зонтиками от солнца под ручку с кавалерами. Жулька вдруг обернулась ко мне и сказала:
- Ни с кем не разговаривай.
Сказать, что я удивилась – это ничего не сказать. Я просто потеряла дар речи. Я так долго ждала сказку, я сразу поняла, что Жулька – не обычная козочка, я твердо верила, что Жулька – мой самый настоящий друг, и мне очень хотелось поговорить с ней о папе, я надеялась на её помощь. И вот, наконец, она пришла ко мне и заговорила… А я встала посреди этой призрачной площади со странными барышнями под зонтиками от солнца, хотя никакого солнца не было и в помине, как вкопанная, и уставилась на Жульку, открыв рот. Тогда Жулька подошла ко мне совсем близко и повторила:
- Вика, закрой рот. Быстро иди за мной, не привлекай внимание. Нам нужно перейти площадь незамеченными и войти в замок.
В это время рядом со мной остановилась карета, оттуда выглянула Дама с непомерно длинным носом и сказала противным голосом:
- В такую страшную жару негоже прогуливаться без зонтика от солнца. Садитесь в карету, барышня, не нарушайте общий благопристойный вид.
- А у меня нет зонтика от солнца, да и солнца никакого нет, - ответила я Даме.
- Есть правило – прогуливаться по площади под зонтом от солнца. Раз есть зонтик от солнца -  значит, и солнце тоже есть, - проскрипела Дама и протянула руку с ярко-красными, как капли крови, ногтями, чтобы втащить меня к себе в карету. Я заворожённо смотрела на руку и инстинктивно пятилась назад. А рука всё тянулась и тянулась ко мне из кареты, становилась всё длиннее и длиннее, как будто существовала сама по себе, как персонаж фильма ужасов…
- Беги, Вика! – крикнула Жулька и помчалась вперед, указывая мне дорогу в призрачном тумане. Я побежала за Жулькой со всех ног, как убегают от смертельной опасности. Спиной я чувствовала руку, которая вот-вот схватит меня за футболку. Ногти Дамы со скрипучим голосом иногда царапали мне спину, но я вырывалась и продолжала свой стремительный бег.
- Не отставай, Вика, - крикнула мне Жулька. Козочка не просто бежала впереди, время от времени она возвращалась, обегала меня, подбадривая и подгоняя,  и даже подпрыгивала и пыталась укусить руку монстра. Наконец, Жулька ещё раз подпрыгнула и толкнула меня в спину так, что я почувствовала,  как лечу куда-то и что опасность миновала, мы спасены. Напряжение схлынуло, и сразу же навалилась усталость, глаза мои стали закрываться, и я заснула.

     Проснулась я поздно утром в своей постели. Бабушка накрывала стол к завтраку. Жулька на этот раз не пришла меня разбудить. Я встала, заметив, что спала в шортах и футболке, а пижама аккуратно сложена на стуле рядом с кроватью. Значит, всё это мне не приснилось: замок на призрачной площади и Дама в карете с рукой монстра из фильма ужасов. Может быть, Жулька вынесла меня, как раненого бойца, с поля боя, а сама погибла в неравной схватке с чудовищем?  Я не стала дожидаться завтрака, пошла искать Жульку. Обошла весь двор, козлёнка нигде не было.
- Бабуль, ты Жульку сегодня видела? – спросила я бабушку за завтраком, скучно размазывая манную кашу по тарелке.
- Спит на заднем дворе, - ответила бабушка. – А ты завтракай и прополи морковь. Как раз аппетит нагуляешь, а  то ложку, я смотрю, до рта никак не донесёшь.
     Бабушка забрала у меня тарелку с кашей,  обидевшись, что я не оценила по достоинству завтрак.
- Обязательно помогу, бабулечка, - радостно чмокнула я в щёку бабу Аню и убежала к Жульке.  Но козочка сама встретила  меня у крыльца.
- Жулька, пойдем в огород, - позвала я козочку. Мне хотелось поговорить с Жулькой, пока бабушка нам не мешает. Козлёнок послушно пошел за мной.
- Жулька, где мы были этой ночью? – спросила я свою маленькую подружку, присев перед ней на корточки. Козочка внимательно смотрела на меня умными глазками и молчала.
- Ты больше не разговариваешь, Жулька? – огорчилась я. – Ты больше не будешь мне помогать?
Жулька отвернулась и стала щипать травку. Наверное, Жулька разговаривает только на той призрачной площади, где начинается сказка, думала я, пропалывая грядку с морковью. Зачем она меня туда привела, интересно? Наверное, в этом замке в плену находится мой папа.

    После обеда, который я съела с аппетитом, чем очень порадовала бабушку, я не пошла на улицу, а открыла свой Дневник. «Жулька хочет отвести меня к папе, - торопливо писала я. – Я почти уверена в этом. Я так долго во всем сомневалась, что мне теперь очень хочется во что-нибудь поверить. Взрослые молчат. Мне приходится верить в сказку. Хорошо, что ты у меня есть, мой Дневник, и хорошо, что я решилась, наконец, спросить тебя обо всем, что меня волнует. Этой ночью Жулька отвела меня  к замку на площади. Это очень странное и тревожное место. Ночь там не чёрная, а белёсая, туманная. И среди этой ночи по площади прогуливаются кавалеры с барышнями, у которых над головами раскрыты зонтики от солнца. И появиться на площади без зонтика – значит, нарушить порядок. Меня хотела забрать в карету какая-то страшная Дама с очень длинной, бесконечно вытягивающейся рукой. Жулька спасла меня от этого чудовища. Это стоило ей так много сил, что она утром проснулась позже меня.  Как ей удалось дотащить меня до дома и уложить в постель, я не представляю. Бабушка не заметила, что мы с козлёнком не ночевали дома.  Сегодня ночью, наверное, мы с Жулькой снова отправимся в замок. Наша задача – пройти эту площадь быстро, чтобы Дама с длинной рукой нас не заметила. Наверное, Дама – страж этой площади, поэтому у неё такие длинные руки».
     Я перечитала написанное и задумалась. Больше у меня никаких фактов для изложения Дневнику не было. Это со Стёпкой мне было легко разбираться в самых запутанных фактах, а теперь приходилось справляться самой.

     Ночью я изо всех сил старалась не заснуть, пока не придет Жулька, но все-таки заснула. Зато когда козочка разбудила меня, я не задавала ей лишних вопросов, а быстро переоделась и отправилась вслед за ней. На этот раз мы добрались до площади в призрачном тумане гораздо быстрее, чем прошлой ночью.  Однако по ней все так же ездили экипажи и барышни прогуливались под зонтиками от солнца вместе с кавалерами. Складывалось впечатление, что они не покидают площадь, гуляют по ней вечно. Мы почти достигли ворот замка, когда к нему подъехала карета, из которой вышла Дама с длинным носом и ярко-красными ногтями. Я думала, что Жулька повернёт назад, однако она продолжала переходить через площадь. Дама вошла в ворота, которые услужливо распахнула перед ней стража. Мне вдруг пришло в голову, что на меня невозможно не обратить внимания, ведь я одета в шорты и футболку, следовательно, разительно отличаюсь от нарядных барышень в длинных юбках, жакетах и шляпках с вуалью. Но никто не смотрел на нас с Жулькой.  Складывалось впечатление, что мы идём не по одной со всеми площади, а видим их в окно, например.
     Мы благополучно подошли к воротам замка, и у меня сильно билось сердце, потому что я была уверена, что вот скоро, наконец-то, увижу папу. Стража перед нами с Жулькой распахнула ворота, и мы вошли. Внутри замок был такой же мрачный, как снаружи. Серые каменные стены узкой ленты коридора со множеством дверей напоминали подземелье тюрьмы.
- Как бы нам тут не заблудиться, - встревожилась я.  Однако Жулька уверенно шла по бесконечному лабиринту и, наконец, толкнула головой одну из дверей. Я вошла вслед за козочкой в просторную светлую залу, посреди которой стоял заставленный яствами стол.
- Ничего не ешь, - быстро сказала Жулька. Но я, глядя на аппетитные, источающие вкусные  запахи, кушанья, вдруг почувствовала нестерпимый голод. Блюда неожиданно поднялись над столом и закружились передо мной в медленном, приглашающем пообедать танце. Каждое из них по очереди подлетало ко мне и раскланивалось в приятном реверансе.
- Ешь, - нежно пропела фаршированная щука.
- Голод не тётка! – игриво подмигнул жареный поросёнок.
- Откуси кусочек, - прошептала ароматная кулебяка.
- Почему бы и не попробовать, - сдалась я и протянула руку к кулебяке. Но Жулька под- прыгнула  и выбила пирог у меня из рук. В это время распахнулось сразу несколько дверей в залу, и вошли длинноносая Дама и стража. Дама пронзительно взглянула на меня и тягуче проскрипела:
- Вы снова нарушили правила приличия, барышня. Гостю полагается кушать кулебяку, а не кидать её на пол.
- А я не в гости пришла, я – за папой, - отчаянно выпалила я.
Неожиданно нос у Дамы стал багровым, и она взвизгнула:
- Взять её!
     И стражники помчались было за мной со всех ног, и я вдруг разглядела, что это всего лишь необыкновенно крупные зайцы.
- А зайцам полагается убегать, а не догонять, - крикнула я и хлопнула в ладоши. И зайцы испуганно развернулись и поскакали обратно.
     И тогда Дама снова выбросила вперёд руку с алыми ногтями, и мы с Жулькой выбежали из залы и помчались по узкому лабиринту замка к выходу.  Выбежав из  ворот, Жулька остановилась и с такой силой толкнула их обратно, что они прищемили  пальцы длиннорукой Дамы. Раздался страшный, какой-то нечеловеческий вой, и на площади замерли дамы с кавалерами, замедлили свой ход экипажи, и в рассеявшемся тумане стало чётко видно Гаврюшино. Деревня казалась сказочной, как на картинке в детской книжке, далекой, как на линии горизонта, и в то же время близкой, на расстоянии нескольких шагов от призрачной площади.
- Прыгай прямо в Гаврюшино, - приказала Жулька. И я прыгнула, слыша, как стихает звериный вой длиннорукой Дамы, а вместе с ним – и напряжение после смертельной опасности.
- Спасены, - подумала я, блаженно погружаясь в сон.

- Я опять не послушалась Жульку, - думала я, просыпаясь и со стыдом вспоминая, как тянула руку к кулебяке. Жулька весь день обижалась на меня и даже не пошла со мной гулять на улицу. Ночное приключение не выходило у меня из головы, и я скоро попрощалась с подружками и вернулась домой. Открыла Дневник и записала: «Нам удалось спастись от когтей длиннорукой Дамы только благодаря смелости и находчивости Жульки. И вообще, если бы я слушалась свою маленькую подругу, то, наверное, уже нашла бы папу.  Я исправлюсь, пусть только Жулька простит меня!»
     Я поставила восклицательный знак и почувствовала, как моих коленей коснулось что-то тёплое.
- Жулька,- выдохнула я, чувствуя, как на глазах закипают слезы благодарности. – Простила…

     Ночью мы с Жулькой благополучно преодолели площадь,  мрачный лабиринт замка, залу с заставленным кушаньями столом и оказались в танцевальной зале. Зала постепенно заполнялась гостями. Каждый новый гость непременно подходил к длинноносой Даме и кланялся. Оркестранты занимали свои места. Мы с Жулькой скромно стояли в углу, оставаясь незамеченными.
- Менуэт, - объявил церемониймейстер.
- Ничему не удивляйся, - быстро сказала мне Жулька. Я кивнула, твердо решив исполнять все приказания козочки неукоснительно. Как вдруг в залу торопливо вошла опоздавшая пара. Кавалер кого-то мне смутно напоминал. Кавалер с барышней подошли к длинноносой Даме и виновато что-то сказали ей, наверное, извинились за опоздание. Дама величественно кивнула, и кавалер с барышней заняли место среди танцующих. Танцевали они  не очень хорошо, и при каждой ошибке смущённо поглядывали на длинноносую Даму. Дама также не спускала с них пристального взгляда. Наконец, она недовольно сказала что-то церемониймейстеру, который послушно кивнул ей и громко объявил:
- Барышни меняются кавалерами.
     Опоздавший кавалер уступил свою партнершу следующему танцору и  неожиданно оказался рядом со мной. Я внимательно всмотрелась в его кукольное, как и у всех в этом призрачном замке,  личико, и вдруг узнала папу.
- Папа! – крикнула я. Среди танцующих произошло смятение, а папа смотрел на меня удивлённо. Он меня не узнал.
- Что же делать? – лихорадочно заметались мои мысли в поисках выхода, и вдруг среди оркестрантов я увидела бабушку Надю.
- Сыграйте, пожалуйста, фантазию до-минор Моцарта, - попросила я её. Она серьёзно кивнула мне, и пальцы её коснулись клавиш рояля. Над залой понеслась прекрасная музыка, волнующая и печальная.
- Папа, - повторила я, и слезы, которые скопились у меня в душе за целый год, наконец, полились и никак не могли остановиться. – Папа, что у тебя случилось? Чем я могу тебе помочь? Почему ты гуляешь по призрачной площади и танцуешь в призрачном замке? Мне так плохо без тебя,  папа! Неужели ты совсем меня забыл?
- Я не умею отвечать на вопросы, - виновато сказал папа. – Я умею только танцевать менуэт.
- Быстро уходим, - приказала Жулька, и я вывела папу из призрачного замка прямо в Гаврюшино. Длинноносая Дама не посмела протянуть к нам свою руку, потому что баба Надя продолжала вдохновенно играть прекрасную музыку Моцарта. Великая сила гения спасла нас.
- Папа со мной, - блаженно думала я, уплывая в сон под божественную музыку. Во сне я так и не выпустила папиной руки и продолжала плакать. Веки набрякли от слез, но на душе стало светло и тихо.

     Проснувшись, я не открывала глаза, боясь разрушить сказку. Наконец, я почувствовала, как Жулька стягивает с меня одеяло.
- Что скажешь, Жуленька? – погладила я козлёнка. Жулька пошла к двери, потом нетерпеливо оглянулась, приглашая меня следовать за ней. С радостно забившимся сердцем я выбежала во двор и увидела папу. Он сидел на скамейке и рисовал на земле прутиком тот самый замок, из которого я увела его сегодня ночью.
- Ты скучаешь по призракам? – недоверчиво спросила я папу. Он посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
- Нам ведь есть о чем поговорить? - отчаянно задала я главный вопрос.
- Ты стала совсем взрослая, дочка, - задумчиво посмотрел на меня папа. – С тобой можно разговаривать.
- Да, конечно, - кивнула я папе.
Я подошла к папе совсем близко и обняла его. Моя подружка по школе Света Плотникова однажды рассказала мне, что в детстве мама никогда не обнимала её. Не потому, что не любила, а просто она не умела обнимать свою дочку. И когда Света выросла достаточно, чтобы заметить, что другие мамы обнимают своих детей, а её – нет, она подумала: а что будет, если я обниму свою маму? И подошла и обняла. Сначала мама Светы чуть не упала в обморок, а потом постепенно у них с мамой вошло в привычку обниматься и они стали дружить по-настоящему. А не только:
- Света, ты выучила уроки?
Или:
- Тебе нельзя сладкое, балерина должна правильно питаться.
     И я тоже понимала, что сейчас самое главное осознать всем своим существом, что папа у меня есть. И я чувствовала, как моё тепло перетекает в папу и возвращается ответным теплом. Я узнавала его запах, в котором, правда, было много чужого, из призрачного замка, но было и знакомое с детства, по которому я смертельно, до слёз, соскучилась. И я плакала, и обнимала папу всё сильнее, и скоро совсем обессилела от слёз и уснула у него на руках. А когда проснулась, то ещё некоторое время лежала с закрытыми глазами, только чуть-чуть приоткрыла веки.  Потому что я услышала сквозь сон, что приехала мама и ходит мимо папы и делает вид, что она сердится.  Папа по-прежнему держал меня на руках, хотя руки у него, конечно, затекли.  Но я не собиралась просыпаться столько, сколько потребуется, пока они не сделают хотя бы шаг навстречу друг другу. Почему-то я подумала, что со мной на руках это получится быстрее.