Чудно

Чудесный день, сон опахалом
В шезлонге манит на постель.
Смотрелась издали — нахалом,
Что бровь поднял: «Ох, неужель?».
Какие дамы солнцем вертят,
То так поманят, то иначе.
Ветра тела их «благовестят»
В округе всей, от дачи к даче.
Курорт заласканный вниманьем.
Приезжих пруд пруди, гуляют.
И пляжи жарким высыпанием
Песка — людей до моря принимают.
И вот она, в шезлонге скрипнувшем.
На солнце щурится моментами.
А то, отчаяньем всем лопнувшим
Ей расточает комплиментами
Свое ползучее вращение:
Ползет ведь по́ небу, старается!
И в тучку прячет все смущение:
Еще бы! Дама «загорается»!
Ах, нет, не в том, однако, смысле.
Она загар по телу мажет
Кремами разными. И возле
Себя кладет. Поди откажет.
Опять из тучи зоркий луч.
«Пора знакомиться, красавица!»
(как раз поменьше стало туч,
Хотя, какая впрочем разница), —
Хотело шлепнуть оземь жаром,
Как будто словом свет рождая.
Но в теле вся; улыбкой-жалом
Пронзает день, судьбой пылая.
Какой еще судьбой, о чем ты?
Неужто судьбоносен взгляд?
Вот, наконец, несут цветы.
У солнца конкурент, в огляд
Идет, несет ретиво, нежно, важно.
Знакомый ей? Иль просто рад,
Что есть такое — антуражно,
В среде курортной и цветной.
На черно-белое не фоткай!
Кругом лишь праздник, чувства зной.
И вот уже пред ней... (мечтай).
Бровь опустилась. Надо выпить.
Подумал так. И бросил взор
На легкие дымы шашлычных. Жить
Как, когда такой узор
В трясучих мыслях, сбое рифм...
Уж встал, порядок мыслям дав.
Вокруг уж сколько лестных нимф!
И се, пошел, бродягой став
Простым средь гомона цензуры:
Его все обсуждают? Стать фигуры?
Иль то, что та в шезлонге видном
Вся солнцу отдана, не про него...
Не про него красотка! Одним видом.
А все-таки цветы купил. Совсем «того».

Глоток еще под мясо пива.
Гремит причал, и брег зовет
Планирующей чайкой прыткой.
Романтика... она еще жива?
На чайку засмотрелся: каков полет!
Да придавил в песке салфетку пяткой.

Цветы сволок с сиденья рядом.
Ах, розы! Дороги твои мечты.
И обходя людей покойным взглядом
Предстал пред изваяньем красоты.

Подняла шляпы край, соломенной.
Волна и плавность линий чутких.
В ее руках. Во взоре. В ней самой.
Таилась помесь побуждений светских.
Но это лишь для виду, — думал он
Всего секунду, пока грел отчаянье...
Песок горяч, в душе степной огонь:
Горит тайга, леса земли все. Затухание.

К чему молитвы часа праздного? Забудь.
И вознеси любовь во храм терпения.
Вознес. Теперь смотри намеренно во глубь.
Во глубь чего? Священного намеренья.

— Вам... передали. А я мимо шел.
Она смотрела без улыбки, настороженно.
Глазами заморгал вопрос: такой прикол?
Он положил цветы к ногам ее, восторженно.

И в даль пошел. По солнцу ли... как знать.
Но его путь измерен долгим временем.
В любви ли нам отчаяньем страдать?
Иль жить как чайка: криком-возрождением.

Как солнце, что печаль таит к земле.
Сойти не смея, но лучами балуясь.
И время наше — в пахнущей золе,
На очаге мангала. Нами радуясь.