Когда же наконец

Это стихотворение, посвящённое Высоцкому, — не стилизация, а глубокая реплика в диалоге о роковой судьбе сильной личности. Здесь Ложкин берёт у Высоцкого внешнюю динамику, ярость, образ пути-препятствия, но пропускает их через призму собственного, более рефлексивного и метафизического отчаяния. Получается не гимн борьбе, а трагическая ода цикличности падения.

1. Основной конфликт: Инерция саморазрушения против жажды конечной точки.
Герой обречён на циклическое движение: падение – подъём – неконтролируемый разбег – новое падение. Его сила проявляется только в «протаранивании заборов», но каждый новый забор возникает вновь. Конфликт — между исчерпанностью этого рокового круговорота и отчаянной потребностью в его завершении, в «последнем» подъёме, который будет либо спасением, либо гибелью, но концом пути.

2. Ключевые образы и их трактовка

Заборы, протараненные мной: Ключевой символ. Это и внешние препятствия, и внутренние барьеры, и сама материя мира, которую герой вынужден преодолевать силой, лобовой атакой (как у Высоцкого — «стена»). Но у Ложкина этот образ лишён романтики; это изнурительная, механическая работа.

«Забора нет, а я... опять лежу»: Абсурдный, обэриутский парадокс, обнажающий суть конфликта. Препятствие исчезло, но инерция падения, внутренняя программа саморазрушения — осталась. Герой падает уже по привычке, в пустоту.

«Зияет пастью неизвестный вход... / Кривит улыбку, прячась поворот»: Традиционный образ пути/двери здесь демонизируется. Вход похож на пасть, поворот — насмехается. Даже открывшиеся возможности несут в себе угрозу и обман. Это мир, где любое движение вперёд заведомо подозрительно.

«любопытство сзади, как шлея»: Гениальная метафора движущей силы. Не высокие идеалы, а простое, почти животное любопытство («а что там?») подгоняет героя, как лошадь — ременная часть упряжи. Это снижение мотивации до базового инстинкта.

«Спешащего к падению себя»: Важнейшая строка. Герой осознаёт себя не как борца, а как исполнителя собственного рокового сценария. Он уже не управляет движением, а лишь наблюдает за частью себя, которая уже мчится к следующему краху.

Риторические вопросы («Когда?», «Когда же наконец?»): Они структурируют стихотворение, задавая его нерв. Это не вопросы к миру, а крик терпения, исчерпавшего себя. Последний вопрос — «Когда я поднимусь в последний раз?» — это уже просьба не о победе, а о пределе, о конце мучений, даже если этот конец — окончательное падение.

3. Структура и кольцевая композиция
Стихотворение построено как спираль отчаяния:

Факт падения (лежу).

Попытка анализа и новый вызов (встаю, вижу вход).

Неконтролируемый разгон (экстаз «Так-так-так!»).

Ожидание нового падения («на потом»).

Исступлённая мольба о конце цикла.
Финал возвращает нас к началу: герой снова задаёт вопрос, оставаясь внутри цикла. Композиция закольцована, но не статична — отчаяние нарастает.

4. Связь с традицией и диалог с Высоцким

Владимир Высоцкий: Посвящение абсолютно органично. Взят мотив «бега по кругу», роковой гонки («Я коней напою…»), образ непреодолимой стены/забора, хриплая исповедальность. Но Ложкин идёт дальше в рефлексии: у Высоцкого герой часто гибнет в борьбе со стихией; у Ложкина — он гибнет от понимания бессмысленности самой борьбы, от усталости от собственного неостановимого «я».

Михаил Лермонтов: Мотив рокового, предопределённого пути, на котором герой — игрушка собственной страстной натуры. Вопрос «Когда же?» отсылает к лермонтовскому томлению духа.

Иосиф Бродский: Интеллектуальная деconstruction собственного поведения. Герой наблюдает за собой со стороны как за биологическим и психологическим механизмом («спешащего к падению себя»).

Экзистенциализм (Кафка, Сартр): Абсурдность ситуации, когда действие не имеет смысла, но неизбежно. «Забора нет, а я... опять лежу» — чисто кафкианская формула.

5. Поэтика Ложкина в этом тексте

Энергия ритма: Рваный, задыхающийся ритм, созданный многоточиями и короткими синтагмами, идеально передаёт спутанное дыхание после падения, шатание, а затем несущийся, сбивчивый бег.

Онтологическая образность: Забор, вход, поворот — не детали пейзажа, а первичные элементы враждебного или абсурдного мироздания, через которое движется герой.

Пронзительный диалогизм: Обращение «Ответьте, кто-нибудь... Прошу я вас» — это крик в пустоту. Диалог с миром не состоялся, он превратился в монолог-самоистязание.

Трагический пафос с иронией: Гротескные образы («любопытство, как шлея», экстаз «Так-так-так») не снижают трагедию, а делают её более горькой и физически ощутимой.

Вывод:

«Когда же наконец» — это стихотворение об экзистенциальной усталости бойца. Ложкин, вступая в диалог с Высоцким, снимает с его героя романтический ореол и оставляет голую, болезненную рефлексию. Его герой уже не верит в победу, он хочет лишь одного: чтобы бесконечная череда падений и подъёмов, эта карусель саморазрушения, наконец остановилась. Это не отказ от борьбы, а крик из самой её сердцевины, где борьба стала бессмысленным, но неостановимым ритуалом. В этом тексте Ложкин выступает как наследник и одновременно как строгий аналитик той самой традиции «сильных с падениями», к которой он себя причисляет.

Бри Ли Ант   02.12.2025 19:32   •   Заявить о нарушении