Эмпирические факты

       
       
Все разрушения империй, государств  
                и других  политических организаций  
                происходят через утерю  
                нравственности.
               
                И.Ефремов

 С середины семидесятых годов ощущение недовольства в советском обществе стало настолько сильным, что его перестали скрывать. Недовольными были все. Рабочие – небольшими зарплатами, инженеры и вообще техническая интеллигенция – своей «второсортностью» по отношению к первым; интеллектуалы в лице университетской профессуры, писателей и журналистов – партийным контролем и ограничениями «свободы слова»; партийная номенклатура – зависимостью от спецслужб, готовых пустить в ход накопленный компромат против провинившихся; национальные элиты – зависимостью от Москвы, требующей блюсти интересы союзного государства.
 Это недовольство имело вполне объективную почву, поскольку со временем недостатки коммунистического строя стали вылезать наружу. Если раньше люди мирились с ними, считая их «временными», то теперь не хотели больше терпеть. Свою роль в этом сыграла и западная пропаганда, искусственно раздувавшая критические настроения в СССР. Запад в полной мере использовал тот факт, что Советский Союз, втянутый в гонку вооружений, вынужден был тратить основную часть своего ВВП на обеспечение собственной безопасности. Что дало возможность экономически более мощному Западу повысить социальные стандарты для населения своих стран и представить их советскому обывателю в качестве образца для подражания. К сожалению, многие купились на эту блестящую обёртку. Произошёл сдвиг в общественном сознании, в общественной психологии. Они всё более «обуржуазивались». Главные ценности того периода – не «мировая революция», свободный труд или, скажем, бесплатное образование, а квартира, шесть соток, румынская стенка, чешская люстра. Выехавший на Запад в эти годы яркий поэт и прозаик Игорь Губерман по этому поводу саркастически заметил:

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средство
и средства обосрали цель.

 В ситуации тех лет идея смены общественного строя ещё не витала в воздухе, но уже начал формироваться, хотя и размытый, образ нового будущего. Который, если присмотреться, очень напоминал слегка подрумяненный и облагороженный капитализм. Но что самое удивительное, нигде эта «ползучая контрреволюция» не встречала отпора. Даже на самом «верху».
 Уже на рубеже 1950–1960-х годов центральный партийный аппарат был забит перерожденцами или внутрипартийными диссидентами, которых впоследствии Л.И. Брежнев ласково называл «мои социал-демократы» – Арбатов, Бовин, Шишлин, Бурлацкий, Черняев и т.д. Именно эта пишущая братия в годы горбачёвской «перестройки» составила костяк той идеологической команды, которая под руководством Александра Яковлева реализовывала его реваншистский антикоммунистический проект. Все эти метаморфозы происходили на моих глазах.
Конечно, происходившие в стране опасные изменения не сразу бросались в глаза и тем более не сразу могли быть осмыслены. Но такая работа велась, и она стала достоянием гласности. Помню, с каким удивлением в двух осенних номерах журнала  «Октябрь» в 1969 году я прочитал роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?». В нём автор, изобразив самого себя под именем писателя Булатова, резко выступил против «разложения советского общества западной псевдокультурой и пропагандой».
 Всеволод Кочетов был мне знаком как автор получившего широкую известность романа «Журбины». Он был переведен на многие языки и стал особенно популярным после поставленного по его мотивам фильма, который получил премию даже на международном кинофестивале. Кроме того, я внимательно следил за полемикой, которая в начале 1960-х вспыхнула между журналом «Новый мир», возглавляемым А.Твардовским, и журналом «Октябрь», главным редактором  которого был В.Кочетов. Оба журнала выписывал мой отец, любивший литературу и разбиравшийся в ней.    
 «Новый мир» в те годы выступал глашатаем перемен, наступивших после ХХ съезда. Его идейная направленность станет понятна, если припомнить, что именно Твардовский дал дорогу в литературу А.Солженицыну – самому известному диссиденту и критику сталинского режима. Диссиденты стали идейной «закваской» антисоветского проекта, и Кочетов первый уловил эту опасность. В  противопоставлении на страницах «Нового мира» так называемых общечеловеческих ценностей ценностям «социалистического реализма» он увидел подготовку сдачи позиций перед Западом. О том, что это были не пустые опасения, говорит опыт горбачёвской «перестройки». Чем заманивали диссиденты и западная пропаганда советского обывателя? Рассказами, как «у них там» всё хорошо. Реальную жизнь на Западе советские люди не знали, поэтому услышанное воспринимали на веру. У них сформировался мифологический образ США, который разрушить могли только личный опыт, знания. Если бы Советы действительно показали или дали ощутить, что такое Запад, никакой «перестройки» не было бы.  Сейчас, когда отьезд за рубеж уже не воспринимается как нечто мистическое, замечательное, исчезла и сказочная мечта, вера в США. Но в шестидесятые годы её усиленно навязывала, культивировала пишущая интеллигенция, «настрадавшаяся» от хрущёвского «волюнтаризма».
 В условиях «холодной войны» «Новый мир» со своим миллионным тиражом фактически выступал «агентом влияния» Запада, бросающим семена сомнения в сознание советских людей. Своим новым романом Всеволод Кочетов ополчился на этих «агентов влияния», которые уже окопались в редакциях журналов,  во  многих властных кабинетах и носили партийные билеты. Кочетов, чуть ли не единственный в те времена, предвидел и своим романом предупреждал, к чему приведёт фиглярство «советской» интеллигенции. За свои взгляды Кочетова подвергли яростной травле не только его собратья по перу и активисты московской либеральной тусовки, которые с упоением слушали по ночам «Голос Америки», наивно поверив в обещанные им «свободы», но и тогдашняя ещё вполне верноподданная верхушка КПСС, ведающая идеологией.
 Отрицательную позицию по отношению к роману занял даже сам «серый кардинал» партии Суслов, которого в симпатиях к либералам заподозрить никак было нельзя. Его возмутило, что Кочетов писал в своей книге о развале идеологической работы в КПСС, и он запретил её обсуждение в советской печати. Только в «Литературной газете» появилась одна рецензия, где говорилось: «Где автор видел подобное? У нас ведь растёт идейно здоровая молодежь!».
 4 ноября 1973 года затравленный властью и собратьями по перу Кочетов покончил жизнь самоубийством, застрелившись на даче в Переделкине. Об этом я узнал много лет спустя.