из глубины...

Он появляется к вечернему отливу,
когда на склонах мрачных
вереск
теряет яркость,
а тревожный шелест
несметных крыл серебряных стрекоз
становится единственным мотивом
в пейзаже отчуждённо-молчаливом,
где скорая луна
ответом
станет
на вопрос…
Он трогает просоленные спины
огромных обнажившихся камней:
там полости и скользкие сырые тайники,
и водорослей фиолетовые гамаки
скрывают темноту, а в ней -
тех обитателей морского дна,
которые остались после откатившейся волны:
их обнажённость
и беспомощность
становится видна,
и все они поглощены
одним желаньем: выжить в эти несколько часов
и запирают
раковины
на засов…
Он медленно идёт по дну среди камней -
песчаная ладонь раскрыта, жизнь проявлена на ней:
волна ушла, и, как прошедшая любовь,
глубины всех изъянов обнажила,
и лишь с приливом вдохновится вновь
то, что когда-то было весело и живо.
У мыса, там, где узкий выступ мидиями выткан,
он подбирает большеглазую ставридку,
кладёт её в оставшееся при отливе озерцо.
А рядом, в судорожной и безмолвной пытке,
томятся полосатые улитки –
бесчисленное
множество
бесполых
близнецов…
Звезда морская оказалась сдавленной меж двух камней:
она цела, хоть и с оторванным лучом.
Он знает, ей такая рана нипочём:
луч отрастёт.
Он наклоняется над ней,
проводит пальцем по неровной борозде…
Его потери не вернуть - и он завидует звезде.

Стихает ветер, прилетает стая шумных куликов –
рачками на отливе поживиться,
пока не появились и другие птицы –
в извечной битве за креветок и мальков.

...Луна взошла, он замирает, ищет взглядом дальнюю волну:
она ещё уходит, медленно откосы обнажая,
и он идёт за ней – на неизбежный зов, манящий в глубину:
от воздуха и ветра могут пересохнуть жабры...