Рай или Джордано Бруно различает 3

        Любовь вознаграждает, потому что любящему нравится любить: тому, кто истинно любит, не хотелось бы не любить.

       Дж. Бруно. О героическом энтузиазме.


     Лила, Лила! я страдаю
     Безотрадною тоской,
     Я томлюсь, я умираю,
     Гасну пламенной душой;
     Но любовь моя напрасна:
     Ты смеешься надо мной.
     Смейся, Лила: ты прекрасна
     И бесчувственной красой.

       А. С. Пушкин.

     Лила смеётся, любовь напрасна, красота предмета моей любви бесчувственна, а я продолжаю петь и нахожу в том глубокое удовольствие, и нисколько не желаю расставаться со своим безответным чувством. Так любит Лауру Петрарка - много-много лет подряд, но всё время издалека, не смея даже приблизиться. Так Данте воспевает свою Беатриче и продолжает идти вослед только за ней, несмотря на то, что она уже давно умерла. Кажется, что герои Нового Времени вообще не озабочены ни реальным исходом своей любви, ни проблемой ответного чувства, ни вопросом о совместном существовании. Что это? - Слепота того времени, которое уже прошло и которого больше нет и не будет, или же всё-таки нечто вечное?
     На пороге ХХ века, на пороге рождающейся и узнаваемой нами современности, Маркс провозглашает: "Любовь обменивается только на любовь, доверие обменивается только на доверие. И если твоя любовь не вызывает ответного чувства, то она - несчастье." Однако, если верить великим именам и классикам Нового времени, то отнюдь не несчастье, а всё равно парадоксальным образом - счастье. Кто же прав?
Для того, чтобы ответить на столь неординарный, озадачивающий нас вопрос, давайте я сначала смешаю все позиции, и переверну ход вопроса, и спрошу несколько по иному, спрошу так: может ли вообще любовь, как некоторое чувство приходящее к нам или как некоторое чувство в нас рождающееся, быть несчастьем? Несомненно нас моментально тянет дать ответ - "да" и указать даже на устойчивое словосочетание "несчастная любовь". А раз в народе есть такое вот словосочетание, то конечно же, оно бытует и в реальности. И всё же, как философ, я предлагаю вам не спешить. И я скажу вам сразу же, что меня смущает. Меня смущает, что ни одна самая сильная, самая правдивая и самая разделённая любовь не обходилась в своём переживании без несчастья. На что уж Ромео и Джульетта практически мгновенно полюбившие друг друга - счастливы, но мы читаем произведение Шекспира и перед нами сплошные слёзы Ромео, ужасные муки Джульетты, а в конечном итоге - самая "печальная повесть на свете". Конечно, мне возразят - это потому, что им мешали. Но ведь это не возражение, любви практически всё мешает. И если главное, это ответное чувство другого, то откуда взялась такая "нетерплячка" и где же жизнестойкость в борьбе с преградами и препятствиями?
    Снова обращусь к Пушкину:

     Я слезы лью; мне слезы утешенье;
     И я молчу; не слышен ропот мой,
     Моя душа, объятая тоской,
     В ней горькое находит наслажденье.

   Итак, в самой тоске находится и необычайное наслажденье. И при этом, наверное вы думаете, что это стихи о несчастной любви? - Ничуть не бывало... Вот продолжение:

     О жизни сон! Лети, не жаль тебя,
     Исчезни в тьме, пустое привиденье;
     Мне дорого любви моей мученье,
     Пускай умру, но пусть умру любя!

     Это стихи вовсе не о несчастной любви, а просто о желании, они озаглавлены - "Желание". И в этом самом любовном желании мы находим столько несчастья, что становится страшновато.
     К чему же я веду? К тому, что, собственно говоря, является, казалось бы предельно очевидным - внутри любой любви вмещается и крайнее несчастье и крайнее счастье, она чудовищным образом обнимает и то, и то с лихвой, она обе половины нашего чувственного мира вполне в себе удерживает, и вообще даже в принципе этим и живёт. Обратите внимание - любая любовь, в том числе и так называемая - "счастливая". В каком же смысле можно ей приписать только одно лицо - допустим "счастливое", или допустим "несчастливое"? Ей, которая с большим запасом обнимает и то, и другое?
     Но тогда я не знаю - счастье ли это, или несчастье - я не знаю... Тогда это самый максимально подвешенный вопрос для меня - и кто-то во мне или что-то во мне должно наконец-то ответить. Я сам должен дать ответ на вопрос: это счастье или нет?
     Не написано ли стихотворение Пушкина как такой ответ?
Не мой ли "выбор" - последняя точка, без которой любовь - ни так, ни этак?
Маркс ставит мою любовь в зависимость от чувства другого человека. Получается, это он в конечном счёте решит "быть мне или не быть" - я стараюсь, а решать будет он, и если он не желает того же, что и я, то мне, мягко или грубо говоря - "конец", и любви моей тоже "конец". Какая жуткая, максимальная зависимость моей жизни и смерти от другого человека! И тут же рядом поэты Нового времени, а вместе с ними и Пушкин, воспевают мою абсолютную независимость в любви! Лишь я один решаю - счастье для меня это или несчастье!!!
     И снова наши крайности сошлись... Так кто же - Другой или Я?
    В состоянии ли Другой отменить то, что я чувствую???
   Могу ли я быть счастливым любя человека, который меня не любит???

     Знаете, когда пишут о любви, всегда подсовывают в свои рассуждения готовые ответы. Но я не стремлюсь к этому... Я в растерянности, также, как и вы...
И всё-таки, я мыслю, и не боюсь этого...
     У меня нет никаких готовых ответов. Всё, что я могу сделать, так это воодушевиться мыслями Джордано Бруно, чего в принципе он от нас и хотел, и придя с ним в некоторый резонанс, с героическим энтузиазмом подхватив его тему, вести её дальше - настолько далеко, насколько сама осилю и смогу.
     Ещё одно желание, которое очень сильно присутствует во мне - идти дорогой, свободной от множества избитых стереотипов. Как-то, например, что в любви мы ищем и находим свою "половинку". На эту тему однажды я написала короткое четверостишие, посвящённое в принципе Марине Цветаевой:

     Скорее влюблюсь в Марину,
     В небо, в саму себя,
     Чем в свою "половину" -
     Половину любить нельзя.

     Но миф о половинках нам подарил Платон!
    Нет, ребята, Платон нам подарил различные представления или мнения о любви, или скажем так, рассуждения, представленные речами ораторов в диалоге "Пир", и что касается излюбленного Сократа, то его речь была совсем не о том. Сократ бился над противоречивостью любви, над её "нищетой" и "богатством", а прижился среди нас - другой сказ, более нам подходящий, более похожий на нашу правду. Мы сами распорядились тем, что одно оставили в тени и забыли, а другое сделали "ходячим образом" и "само собой разумеющейся истиной".
     Вечно нищая, вечно голодная любовь по Сократу одновременно является при том и самой богатой. У нас - "вечно счастливая" - несчастной, а всякая несчастная - всё равно счастливой. Тут, вместе с Сократом, как мне кажется, обитать и мыслить всё-таки гораздо интересней, чем с прочими ораторами "Пира".

     И ещё один стереотип - "о любви не говори, о ней всё сказано"... Занимательно, кем бы о ней было всё сказано, если бы все придерживались данного стереотипа?
     Первую строчку этого стереотипа "о любви не говори..." я прочитываю как "о любви не трепись", что далеко не тоже самое, что "не говори"; а вторую часть - "о ней всё сказано" я прочитываю - "ничего ещё не сказано", "каждый раз заново должно быть сказано".
     Лучше всего прояснил относительный смысл высказывания "о любви не говори, о ней всё сказано", а точнее песни, ставшей чуть ли не философским аргументом, Ролан Барт во "Фрагментах речи влюбленного". У влюблённых никогда нет своего места в этом мире, всему предоставлено в нашем мире место и время, но только не влюблённым, им всегда "нечем и не через что", они всегда изгои и вне любого официального дискурса, конечно же, в таких условиях, любое их слово падает моментально не туда, не на ту почву и, как Говорил Мераб Мамардашвили", превращается в ложь, а посему, естественно, "мы истину, похожую на ложь, должны хранить сомкнутыми устами"... Вот и вся разгадка, песенки. И её сомнительного правдоподобия, потому как вслед за этим барьером нас должен был бы ожидать и прорыв - о любви говорят, прорываясь к новому времени и пространству, и тогда говорят не фальшиво. Если же нет прорыва, нет возможности или способности к нему - вступает в действие "мудрый совет" - "хотя бы помолчать". Но, как сами мы теперь видим - ценность его относительна.

      Но, возвращаясь к теме, от которой мы отступили - что если противоречие моего самодовлеющего чувства и моей нужды в другом человеке, точнее в его самодовлеющем чувстве и есть крайние полярности самой любви, и не более современный Маркс прав в отношении более древних поэтов Нового времени, и не поэты эти чище в своей глубине, чем нынешние теории или нынешние видение - ни так, ни так, но обе эти стороны - правы? Что, если это - лишь приоритеты самой индивидуальности, лишь Начала самой Любви, которая в одном случае зачинается с индивидуального полноценного чувства, а в другом с "общего" или "сораздельного бытия"? Совместность является приоритетом или акцентом самого любовного чувствования и принадлежит по своему убеждению и могуществу скорее женскому полу, а самодостаточность и избыточность этого чувства в единичном человеке - полу мужскому. Но только, условно говоря, и лишь для того, чтобы было понятней и внятней и подобное "накаление", и подобная "гармония", потому что, например, та же Сапфо, будучи (якобы) женским полом пишет как раз во всех своих стихотворениях именно о самодостаточности любви. Отсюда мы делаем вывод, что либо Сапфо по праву была не женским полом ( как родоначальница лесбоса), либо наши определения довольно условны.
       В сущности, и Сократ в своей речи в "Пире" говорил в точности о том же самом, хотя и своими несколько иными, особенными словами. Мы уже упоминали о том, что богатство любви он противопоставлял её нищете, или как провозглашал Маркс - "самый богатый человек - самый нуждающийся в своих потребностях".
Нельзя ли назвать женский пол - полом, нуждающимся в человеке и единичности, а также полом, стремящимся прийти к самодостаточности? Полом, для которого достичь самодостаточности - пик блаженства?
       Нельзя ли мужской пол назвать полом, стремящимся свою единичность и уникальность потерять? Отдать? Умножить?

      В противовес ходячим представлениям и мнениям женщина ищет в любви не соразделения, а саму себя и своё желание, и хотение, женщина хочет "хотеть", хотя Фрейд так и не смог разгадать того, что хочет женщина, он сдался. Однако "ларчик просто открывался". Женщина хочет прийти к индивидуальному, а не универсальному чувству - последнего в ней хоть отбавляй, а вот первого недостаточно.
      Но мужчина, остающийся в пределах своего самодостаточного чувства не исполняет своей миссии. В любви женщина покидает свои позиции, а мужчина свои, и они переходят на место друг друга. Если же этот "кругооборот истины" не совершается, то женщина остаётся лишь "универсальной кошкой", когда мягкой и ласковой, а когда "чертовкой", она становится либо "коровой", засыпающей прямо на лугу посреди своих домашних дел, либо "тираном" - по дуновению ветра; мужчина же становится вечным историческим "памятником самому себе"...
Проще говоря: там, где мужчина памятник, там женщина - истеричка.
      Но что значит: переходят на место друг друга? Они, что, как в театре меняются ролями? Почти...
      В народе бытует такое выражение: "муж и жена - одна сатана". И вот я спрашиваю - о чём же говорит эта присказка? О том, что муж и жена, долго живущие вместе едины? Или же о том, что они едины довольно таки странно, потому что они не один Бог, а одна сатана? Всё это происходит оттого, что влюблённые в реальности действительно довольно часто не поднимаются выше "дополнения друг к другу", и оставаясь на таких позициях сравнительно долгое время, их "половинки" слипаются, срастаются, диффузно переходят в нечто одно, но это одно - не единство обоих, а почти их "генетическая мутация" - и потому-то - сатана...
       Но вообще-то, не половинка к половинке в любви приставляется, а в каждом вспыхивает внутри его собственная, неведомая ему "вторая сторона" - в своём внутреннем человеке я уже имею разделение, а не противостою лишь в образе мужского пола женскому.
       Весь кайф любви в том и состоит, чтобы мужчина испытывал нежность, смущение, робость, словно девушка в цвету, а последняя становилась вдруг смелой и мужественной. Но это лишь чувственные образы для минимального прояснения моей мысли. На самом деле то, что происходит в любви гораздо сложнее, потому что мы сами становимся в ней иными -  и настолько,в такой сильной мере, что охватываем теперь и иную половину мира, доселе нам незнакомую.
       Женские осбенности и достоинства я не приставляю к мужским и не склеиваю их паутиной брака, для пущей надёжности, но я сам - трансформируюсь, потому что люблю.
       Вот он, огонь любви... И к нему движется Джордано Бруно...