Отступник. Часть первая - Трагедия

                В те дни, когда мне были новы
                Все впечатленья бытия –
                И взоры дев, и шум дубровы,
                И ночью пенье соловья, –
                Когда возвышенные чувства,
                Свобода, слава и любовь
                И вдохновенные искусства
                Так сильно волновали кровь, –
                Часы надежд и наслаждений
                Тоской внезапной осеня,
                Тогда какой-то злобный гений
                Стал тайно навещать меня.
                Печальны были наши встречи:
                Его улыбка, чудный взгляд,
                Его язвительные речи
                Вливали в душу хладный яд.
                Неистощимой клеветою
                Он проведенье искушал;
                Он звал прекрасное мечтою;
                Он вдохновенье презирал;
                Не верил он любви, свободе;
                На жизнь насмешливо глядел –
                И ничего во всей природе
                Благословить он не хотел.
                А. Пушкин, «Демон»
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                СЦЕНА ПЕРВАЯ

                ДОМ НЕОДИМА

В сером, обветшалом доме две комнаты. В одной, обставленной старой мебелью, за вязанием сидит Сурьма, поодаль Неодим. Комната погружена в сумрак. На втором плане сквозь полупрозрачную занавеску видна другая комната, в которой различимы тени находящихся там детей. Горит свет. Во второй комнате: старшая сестра, Гафний, младшие сёстры – веселы, играют.

          СУРЬМА:

…И даже хмурым, серым днём
Душа моя не унывает,
Богатства жизни наживая,
Мы это время вместе проведём.
Но есть другие, непонятна
Им эта радость, всё обратно
В душе такой; счастливей тех,
Их жизни вызывают смех.
Ведь жить бесцельно нам не должно,
Смешное не для правоты;
В них пусто всё, в них всё безбожно,
Нет ничего, нет красоты!
Не так с тобою, Неодим, живём –
Мир дома божьего в пример берём,
За то в народе верными слывём.
Ведь посвятили все мы силы прежде
Своим же детям милым, да в надежде
Плоды своих успехов созерцать,
Когда начнут те бойко восклицать.
И если сердце в теле ровно бьётся,
Твоя мечта вовек не разобьётся.
Под небом тем, в неведомой дали,
Мы в ритме танца будем уноситься;
Так до заката время б провели,
Дав в жизни многому ещё свершиться.
Что скажешь, милый?

              НЕОДИМ:

                Как всегда права,
Та правда вездесуща как трава;
С ней не устанешь, знаю наперёд.
Нам остаётся, двигаясь вперёд,
Вести с собою наших ребятишек,
Оберегая с верой от излишек,
Неровностей на жизненном пути –
Помочь встать на ноги, себя найти.

             СУРЬМА:

Всё так. Но всё же дух мой не спокоен –
Наш Торий, старший сын, обеспокоен
В последнюю неделю чем-то стал.
О, если бы он что-то рассказал!
Вполне возможно в чём-то оступился,
И надобно чтоб кто-то заступился
За парня; с каждым днём мне всё страшней,
Наш Торий всё мрачнее и мрачней,
Ведь повода от нас к тому не стало?

            НЕОДИМ:

Но как бы ни было, мы знаем мало.
В его годах бывает парень хмур
В одном лишь случае, когда тревожит
Его виновник сущего Амур* –
Влюблённость быть тому причиной может.
Сомнений мне не остается в том!

*Амур – бог любви у древних римлян.

              СУРЬМА:

Любовь становится особняком…
Не знали мы… Но кто она?
О ком вздыхает Торий бедный?
Та девушка ему верна?
Как разузнать нам о последней?

             НЕОДИМ:

Дознаемся. Припоминаю случай,
Совсем недавний, всё же ты послушай.
С компанией одной я в тир хожу;
И вот, однажды днём, туда вхожу;
Ведь мне попасть в десяточку пустяк;
Я пробираюсь сквозь толпу зевак
К желаемой награде, прямо в бой;
Обычная мишень встаёт передо мной,
И всей душой попасть я завлечён,
Прицелился, но взор мой отвлечён –
Соседский сын и Торий появились,
Но тут, меня увидев, сразу скрылись.
 
            СУРЬМА:

Догадка? Так вперёд в соседский дом;
Быть может там разгадку мы найдём.

            НЕОДИМ:

Идём, Сурьма, нам нужно разобраться,
Печаль сыновья в чём иль в ком дознаться.
Коль из него не вытянешь и слов,
Идём в обход дознаться до основ.

            СУРЬМА:

Не заскучайте, дети, мы тут сходим.

            НЕОДИМ:

Мы скоро, оставайтесь здесь.

             СУРЬМА:

                Уходим.
(Уходят. Из соседней комнаты доносится пение.)

            ГОЛОСА:

Вот уходят мать, отец;
Кто же остаётся?
Три сестры, один наглец,
Да другой вернётся.
Вольность вместе свяжет нас,
Это нам и нужно;
Будь веселью целый час,
С песней это время дружно!

Мама с папой уходя
В будний день на сутки,
Нас находят приходя
Прежними, но дудки!
Бремя, вместе что несём
В молодые годы,
Отпадает вольным днём,
Не стесняясь всякой моды!

Утро, тут учебы свет,
Далее веселье;
Не положится в запрет
Удалое рвенье.
Непослушники, увы,
Делаешь что хочешь,
Вслушались в полёт листвы –
Скачешь, прыгаешь, хохочешь!

В том наш общий будь секрет;
Что же остаётся
Свету вечному в ответ?
Прежнее вернется!
От заветов отступив
И, вкусив услады,
Мы, немного согрешив,
В прежний такт вернуться рады.

И родители, простив,
Не заметя роли,
Завтра снова отпустив
Вверят нашей воле;
Но кончаются слова,
Делать что-то нужно;
Наша сущность такова –
Пой сначала, пойте дружно!

(В первую комнату входит Торий. Мрачен. Во время пения не находит себе места, ходит взад-вперёд, обращая взор к соседней комнате. Дети, не замечая его гнева, затевают игру.)

            ТОРИЙ:

Мне жаль в душе, но вас я не прощаю;
Я телом жалости не ощущаю.
Я нет скажу всему чьё имя бог;
Здесь нет того, кому бы ты помог.
Вся церковь, государство и закон,
Весь этот бред, чего достоин он
В сознаньи беспредельной пустоты,
С чем говорить не приспособлен ты?
Ничтожное созданье – человек;
Ты в состоянии прожить лишь век.
Пройти сквозь век тебе… Что в веке том?
Один найдёт заботы, праздный – ром.
Протянет тело дольше? Нет. А дух?
Подумай, как он быстро бы затух…
Поглотит смерть всё наше существо.
Земля – могила, всё вокруг мертво!
Права тетрадка верная моя,
Верна строка короткая твоя,
Определившая завет новейший,
Который к правоте сердец первейший,
Что дал опровержение всему
Людскому быту. Он восславил тьму!
Конечен день, конечны эти муки;
С ума сойти недолго тут от скуки!
Кругом предатели, предатель – жизнь;
Несчастен тот, кто устремился в высь!
В заботах человек и он мечтает,
Мечтает отдохнуть, но отвергает,
Он отвергает в мыслях отдых тот,
Но докопается до цели крот.
Плоть через жизнь к исходу устремилась,
Да и душа б со временем томилась.
Не в силах устоять, к тому идём,
И далее под тяжестью падём.
Мгновение! Мгновением живём,
Несчастие нам думать не о нём!
Не всё ль равно когда? Чего ж я жду?
А не равно ли отчего? Уйду!
Итог один – своё возьмут года.
Сейчас же, о сестра, приди сюда!

          СЕСТРА:

Иду, мой брат, зачем зовёшь?
Ты радости всё не найдёшь;
И снова хмурый, в чём же дело,
Что в голове твоей созрело?

          ТОРИЙ:

Сестра, не стану объяснять,
Тебе того и не понять;
Но вы должны принять свободу,
Нет места нашему здесь роду!

         СЕСТРА:

Свободны мы, да ты о чём?
И род людской здесь не причём.

          ТОРИЙ:

Теперь ты ни на что негоден,
Взамен – как никогда свободен.

(Приближается к сестре, обнажая нож, наносит им удар. Сестра падает к его ногам замертво. Торий некоторое время стоит ничего не предпринимая, после – входит в соседнюю комнату, убивает сестёр, ранит брата.)

         ГАФНИЙ:

О Торий, брат, остановись!
Да что с тобою? Объяснись,
Уж сделай брату одолженье,
Пусть в этом будет утешенье.

         ТОРИЙ:

Братишка, ах! Скажу одно,
Теперь я сомневаюсь, но,
Но не суди меня ты строго,
Впредь нет души, как нет и бога.
Его мы ищем, не найдём,
Но помним, что к нему идём;
И мне теперь одно прощенье,
Там будем все, в том утешенье.
Вам в утешение сказать:
Там повстречаешь божью мать –
Вас примет в распростёрты руки,
Там жить вы будете без муки.

           ГАФНИЙ:

Её б хотел увидеть раз.

           ТОРИЙ:

Ты к ней идешь.

           ГАФНИЙ:
                Иду сейчас.
(Умирает.)

           ТОРИЙ:

Что я наделал? Тело тает.
Что смертный дух мой ожидает?
Что привело меня сюда?
Какого ждать теперь суда?
Нет бога, Гафний, что ты?.. Слышишь?
Но умер ты, уже не дышишь.
И некому меня простить.
Вы были вправе пережить
Меня… Но смертный час наступит…
В годах ты, молод – не уступит;
Всё кончится тогда, в тот час,
Как всё закончилось сейчас.
Но если начал всё разрушу!

(Вонзает нож в себя.)

О! Что за боль пронзает… душу!

(Падает на колени. Входят Неодим, его соседи. Сцена ужасает пришедших.)

           СОСЕДКА:

Мне страшно!

           СОСЕД:

               Выдумать такое?!

           НЕОДИМ:

                Нет!
Что вижу я, о боже, дай ответ!
Я не могу поверить в козни эти.
Возможно ли, иль сплю? О боже, дети!

(Бросается вглубь комнаты, хочет прикоснуться к телам, но не решается – отходит в сторону.)

          ТОРИЙ:

Не сон, отец, всё это.

          НЕОДИМ:

                Жив, сынок!
Ты здесь. За что ж, скажи, постиг нас рок,
За миг один сломав семьи сосуд?
И кто посмел свершить сей страшный суд?
Пролей на преступленье правды свет.
Что, Торий, видел, можешь дать ответ?

            ТОРИЙ:

Прошу тебя, отец, прошу, не плачь,
Виновник здесь – виновен – я палач.
За совершённое прости меня,
Так как готов раскаиваться я.

(Умирает.)

           НЕОДИМ:

Какое злодеяние свершилось!
Что за чудовище в тебя вселилось?
За что? К тебе взываю, светлый сын,
За что? Для смерти не было причин.
Вот убиенные лежат… Но для чего
Ты всё ж пошёл к свершению того?
О Торий, дай же верный мне ответ,
Но твой молчит недвижимый портрет…
На что уют семьи ты заменил?
Спаси же, боже, коль не сохранил!

          СУРЬМА:

(Входя.)

Что происходит в доме нашем?.. Нет!

          НЕОДИМ:

Сурьма, зачем ты здесь, родная? Свет!*
Ведите же её отсюда прочь;
Здесь никому, ничем уж не помочь.
Мой разум помрачен. Моя Сурьма…
Лишь не позволь ей бог сойти с ума!

*Неодим просит соседа выключить в комнате свет, чтобы лишить Сурьму возможности видеть убитых.

(Сурьму уводят. Вслед за ними уходит Неодим.)
 

                СЦЕНА ВТОРАЯ

                ГОРОДСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Открытая могила. Входит траурная процессия. Впереди отец Ванадий, вносят гробы, далее следуют: Неодим, Сурьма, другие лица, замыкает процессию Цезий. Все окружают могилу.

              ВАНАДИЙ:

В, казалось, светлый, с горем – мрачный день,
На наших лицах смерть оставит тень.
В прискорбный этот час пора проститься
С детьми, которым уж не возвратиться.
В могиле общей мёртвым хватит мест;
Погибшим детям мы поставим крест.
Скажи, всевышний, как же получилось,
Что в мире что-то против ополчилось,
Пришло и вот, вручает нам печаль;
Хороним мы детей, прискорбно жаль!
Виновников тому искать не станем,
Покаяться его ещё заставим;
Под гневом божьим, верю, он падёт
И никого у нас не украдёт.
Всё так, «судейский» этот вдохновитель*,
Потрясший словом общества обитель,
Познает настоящий божий суд,
Его навеки люди проклянут!
Пока же не его сомкнулись веки.
Но кто б не выдумал законы эти,
Могила быть должна сейчас его.
Зачем же заступились за него?
Зачем вы сходите под землю вместо
Глупца, искавшего для жизни место,
Нашедшего же смерть всего, для всех?
Зачем ты здесь, каких нашёл утех,
Ввергать в безумие своих речей?
Безумен человек, когда ничей!
Нет, Торий, нет, не о тебе веду я речь,
Хоть за проступок надо тебя сечь.
Уже не в нашей власти сделать это –
Во власти высшей, что на небе где-то,
Обитель чья людей объединяет
И от беды наш род оберегает.
Тебе что нужно? Только тихо жить,
Иметь семью, детей своих растить;
Всё так, господь нас верой воспитает,
В далёкий путь он лучших принимает;
Одни из лучших уж к тебе в пути…
Масштаб сей страшен, как его снести?
Несчастны – можем только ужаснуться,
В последний раз холодных тел коснуться!
Их душам в небе будет долгий путь;
Тому свидетель бог, и что-нибудь
Мы сделаем для памяти ушедших,
А лучшее – лишить причин приведших…
Из мира вон того, кто их привил!
Злодей тот призывает, что есть сил,
К дальнейшему падению любви.
Он строит замки на крови!

*«судейский» этот вдохновитель – Риэль, главное действующее лицо трагедии, автор философского произведения, прочитав которое Торий совершил преступление.

(Читает молитву на латыни.)

             СУРЬМА:

Печаль моя, не уходи.
Ах, не увижу неужели
Детей я больше? Пожалели б.
Благоразумие сойди,
Да возврати, останови
Ты уходящих тех навеки,
Не дай уйти моей опеке,
Храни гармонию любви!

             НЕОДИМ:

Оставь, Сурьма, прошу, хотя б сейчас;
Теперь у нас для горя жизнь – не час.

(Гробы опускают в могилу.)

        СУПРУЖЕСКАЯ ПАРА:

Вы наши сожаления примите.

        УЧАСТНИК ПОХОРОН:

Сурьма и Неодим, любя живите.

           ДРУГОЙ:

Печально.

            ТРЕТИЙ:

            Жаль.

            ЧЕТВЕРТЫЙ:

                Крепитесь верой впредь
И с нею обретете жизни твердь.

           НЕОДИМ:

Последний долг их праху отдаём…*
Сурьма, долги землею раздаём!

*Неодим и Сурьма по обычаю бросают в могилу по горсти земли.

(Могилу закапывают.)

Так скроется жизнь всякая землёй;
Стремления возносятся с душой.
Всё вдохновение и смысл прочь сгинут,
Когда землей твоё лицо закинут;
Сейчас, потом – одна придёт беда,
Победа будет вашей без суда.
Ты так же видно думал, Торий. Больно
Осознавать, что в памяти невольно;
Но, сын, тревожная душа моя
К безумию не тянет же меня!
В душе огонь, потоп и всё смешалось…
Мне не понять, сознанье помешалось.
Святой отец?

               ВАНАДИЙ:

                Как вы, и как Сурьма?

               НЕОДИМ:

Хоть я терплю, держусь стези как должно,
Но матери принять то невозможно –
Понятно как, от горя без ума.

              ВАНАДИЙ:

Утешиться старайтесь и прощайтесь.

              НЕОДИМ:

Теперь дадите ль всходы? Пробивайтесь.
Восходят семена, вот ставят крест
Один на всех – под ним вам хватит мест –
И всё для одного. Зачем росли,
По жизни с помыслом уже брели?
Зачем не помешал, господь, зачем?
Коль надо так… Но не помог ничем!
Здесь оставляем прах детей, цветы;
И слёз поток земле оставишь ты;
Сурьма, оставим эти берега,
Идём домой, ступай ровней нога.

(Неодим и Сурьма уходят. Участники похорон начинают расходиться.)

              ВАНАДИЙ:

Не каждый сможет вынести такое;
Такое не пригрезится во сне;
Теперь родителям не знать покоя.
Нельзя оставить их наедине.

(Собирается уходить. На пути Ванадия встаёт Цезий.)

              ЦЕЗИЙ:

Беспрецедентный случай, я б сказал.
Сказать по правде, кто их наказал?

             ВАНАДИЙ:

Страшна не смерть, случается с людьми
Такое раз; скорей, как ни возьми,
Страшней становится сама причина,
Что вызывает смерть. Ошибка сына –
Удар для всех, но не его винить;
Риэля стоит в смерти обвинить,
Чья книга «Суд» влиянье оказала
На Тория – погибелью их стала.

             ЦЕЗИЙ:

С той целью с вами я заговорил.

(В сторону.)

С надеждою, что всех опередил!

           ВАНАДИЙ:

Лицо мне ваше кажется знакомым.

            ЦЕЗИЙ:

Среди знакомых вам я буду новым;
Мы не знакомы. Цезий, адвокат,
Служить во имя доброго я рад.
Я ко двору служением привязан,
И долгом же своим считать обязан
Предотвратить единым разом
Тот варвара набег на чистый разум,
На светоч человеческих трудов –
На государя, веру и богов!

          ВАНАДИЙ:

Твоё звучанье занимательно,
Послушав же тебя внимательно,
Скажу: не вгонишь звук в уста опять,
Не возвратив былое время вспять.

           ЦЕЗИЙ:

Но можем по возможности пытаться
Атакой ярой в стан ворваться,
Удар смертельный в сердце нанести,
Процесс в суде то значит провести.
И результат его не столь уж важен,
Ведь станет книги ход в стране разлажен.
Когда неизбранный судья* падёт,
То в почести тотчас народ войдёт.
Мы привлечём для этого присяжных,
Народ простой, господ иных и важных.
В ближайшем будущем повержен змей…
Я вижу ствол норы – на дне, он в ней
Сидит, движению руки послушен,
Скулит, и только воздух ему нужен.
Так действуя добиться вскоре сможем
Запрета тех бессмысленных страниц;
Заставив автора клониться ниц,
Себе, своим же детям мы поможем.

*Неизбранный судья, т.е. Риэль.

             ВАНАДИЙ:

О Цезий, боже, внял моим молитвам!
Ты здесь, посланник неба на земле;
Явился взору солнца луч во мгле,
Так перемирие яви всем битвам!
Теперь преступника найдёт тюрьма.
Риэль-философ, что ты мыслишь ныне?
Ведь философия твоя – чума!
Скажу я, вольностям конец отныне.
Священный свет отдавшим в тень земли,
Нам, освятившим разум, нам внемли!
Но полно. Цезий, ты пришёл – проситель;
Теперь же требуй, мира вдохновитель!

              ЦЕЗИЙ:

Я рад, что поняли в беде друг друга,
Поверь, избавит дружба от недуга;
Найдутся в дружбе к жизни тропы,
Туда совместные направим стопы.
Вернём же к жизни нищих мать с отцом,
Нельзя позволить пасть им в грязь лицом.
Настроим мы родителей на мщенье,
Им эта месть заменит воскрешенье.

            ВАНАДИЙ:

Мой сын, внимаю слову твоему,
Так видно суждено, быть посему.
Вначале я начну игру по ноте,
Настроюсь в тон, и вы придёте.
Все знают, где находится их дом,
Застанете за делом в месте том.

(Уходит. Цезий один.)

            ЦЕЗИЙ:

Использовать теперь я расположен,
Всегда на поиск блага дух положен!

(Поднимается на могилу, обнимает крест.)

Дай обниму тебя, прекрасный стан,
Судьбой моею в эти руки дан!
Философ жалкий, делаешь счастливым
Кого – его, себя – умом пытливым?
А счастлив буду только я, навек;
Меня узнает каждый человек;
Ко мне придут с надеждой о защите,
Богатые к своей приблизят свите,
Я помогу им в случае беды;
Я обвиню, я замету следы;
Я помогу, пусть через святотатство,
Тогда же и обрушится богатство!
В начале – Неодим, иду к нему,
Не помешать движенью моему.

(Целует крест.)

Спасибо, день кончается приятный,
И вечер ожидается занятный.
Пускай святой отец, отец детей,
Не омрачат величие затей.

(Спешно оставляет кладбище.)


                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

                ДОМ НЕОДИМА

Входят Неодим, Сурьма и Ванадий.

                НЕОДИМ:

Уже смеркается, приходит ночь;
Давайте внутрь, здесь всё ж теплей, войдёмте,
Слезу про всё сочетано прольёмте;
Участье ваше сможет нам помочь.
А вспомни, этот дом еще недавно
Был полон голосов, как жили славно!
Но пусто… гости в этой тишине;
И вот мы навсегда на этом дне;
Напрасно всё. Нам лучше жить в подвале,
На улице! Но здесь смогу? Едва ли.
Печально, мерзко, больно – всё в душе,
Болеем лихорадочно уже.
Больны всерьёз, но сохранить мечты
Должны; Сурьма, крепись особо ты.
Со всеми силами в сердцах собраться,
Совместно легче будет разобраться;
Восстановить надломленную душу,
Сказать себе и всем, что я не трушу,
От мыслей прежних оградить себя…
Хотя возможно ли сейчас такое?
Зазнался может я? Того не скрою;
Касался мыслью чаще не тебя…
Куда ты, милая, уходишь?

              СУРЬМА:
                Я?
Куда? Готовить ужин, пир горою!
Ведь наши милые уже в пути;
Подумай сам, голодные должно,
Ведь на дворе уже темным-темно.
Простите, мой святой, и ты прости.

             ВАНАДИЙ:

Душа моя, о чём вы говорите?

             НЕОДИМ:

Сурьма, постой, не верю. Возвратите!

            СУРЬМА:

Женское горе – дети ушли,
И навсегда та дверь закрыта;
Отдали их в покой земли
И горе то никак не смыто.
Где вы сейчас, ответьте мне,
Немые тени, что молчите?
Готова жизнь прожить во сне;
Прошу, о дети, приходите.
Да здесь я, здесь – я ваша мать,
Обнимемся давайте страстно!
Что смотрите, могу ли лгать?
Ведь ложь становится прекрасна!
Как замечателен сей день;
Два брата, три сестры, садитесь;
Вновь вместе, жить опять не лень.
Но вы куда? Постой, вернитесь!

(Сурьма порывается бежать. Неодим, стараясь удержать, обнимает её.)

Ах, отпусти же, грубый ты невежда.
Послушай, слышишь? Голоса звенят
Под окнами, под дверью, всюду, нежно!
Пусти ж меня, они меня манят.

(Отпускает. Сурьма убегает в другую комнату.)

           ВАНАДИЙ:

Опустошает дух такой итог.
Что вам в сочувствие сказать не знаю,
Но верю, что поможет выжить бог;
К тому стремится всякий смысл, то знаю.
И почему твой сын так поступил,
Ты, Неодим, конечно понимаешь;
Виной тому один философ был –
Риэль, его трактат ты прочитаешь.
Я заклинаю, раздави змею,
Чей страшный яд любого мозг туманит:
Здорового, больного – всех обманет;
Подвигнет к действию, да на краю,
У пропасти, потерянных оставит,
А там безумие душою правит.
Из-под земли, из тьмы беспечных лет
Приехал чёрт, а где его билет?
Его язык любому яд смертельный,
А книга та – его наряд нательный,
Грозящий хитро многим. Обманул,
Убивший вас, все помыслы смахнул.
Ну, выше нос держи, наполнись пухом;
Сурьма, надеюсь я, смирится духом.
Непримиримая ее душа,
Сознанье разума в борьбе круша,
Примирится. Так быть должно, так будет.
Как прежде заживёте, счастье вам пребудет.
Готов ли знамя вещее нести,
Всю чернь в лице философа смести?

              НЕОДИМ:

Всё широко принять я расположен.
Риэлю ныне места нет в земле,
Мне кажется готов его в петле
Принять. Отец мой, слушаю, что должен?

             ВАНАДИЙ:

Так слушай же, сюда придёт наш брат –
Юрист толковый, видный адвокат
(Чудесным образом ко мне явился),
Упечь в тюрьму Риэля согласился.
Так вот, посредником мне предложил
Сегодня к вам зайти. Он изложил
Свой план. Конечно же, я не явиться
Не мог, мой долг – без вас не обходиться!
Но раз уж так, то дело таково…
В окне мелькнула тень…

            НЕОДИМ:

(Подходя к окну.)

                Нет, никого.

            ВАНАДИЙ:

…Подать на книгописца в суд присяжных;
И результат хоть будь не самый важный,
Хотя уверен, что… Я слышу стук.

            НЕОДИМ:

Открою я.

           ВАНАДИЙ:

                Уверен, это друг.

(Входит Цезий.)

           ЦЕЗИЙ:

Я Цезий; обстоятельства свели
Печальные; затем мы к вам зашли.
Поведать миссии моей названье,
Я думаю, успел святой отец.

          ВАНАДИЙ:

Я, было, начал тему под конец,
Но больше занимался врачеваньем.
И, Цезий, вам придётся самому…
Суть дела изложите по уму.

          СУРЬМА:

(Входя.)

Ну, наконец-то, объявились!
Простите, вновь виденья скрылись.
Но даже в этот хмурый день
Вас не терзает дома лень?
И вы, как будто, не знакомы с нами?

          ЦЕЗИЙ:

Я Цезий и скорблю я вместе с вами.

          СУРЬМА:

В чём род занятий ваш?

          ЦЕЗИЙ:

                Я адвокат.

          СУРЬМА:

Заметно. Нас включите в свой наряд!
Я плачу, что со мной? Нет, не смотрите.
Здесь пол в крови, и ты в крови,
Здесь кровь!

          НЕОДИМ:

               Сурьма, Сурьма!

          СУРЬМА:

                Останови!

          ВАНАДИЙ:

О Неодим, прошу же, уведите;
А если плохо всё, врача зови.

          НЕОДИМ:

Сурьма, пойдем.

(Уходят.)

          ЦЕЗИЙ:

                Всё это без искусства?

         ВАНАДИЙ:

Её душа вместила столько чувства!
Его так много, что сошла с ума;
Впредь для неё сознание – тюрьма.
Путь неизведан, впереди туманно.

          ЦЕЗИЙ:

Ждать следовало.

          ВАНАДИЙ:

              Всё же это странно.

          НЕОДИМ:

(Входя.)

Вот так живём. Несёт надгробный бред,
В порывах чувств идёт варить обед.
Кому, зачем? Как будто кто-то рядом.
Я бредить сам готов, жизнь стала ядом.
Но к делу.

          ВАНАДИЙ:

                Что ж, начнём.

           ЦЕЗИЙ:

                Святой отец,
Доверьте это мне. Итак, готов ли
Ты, Неодим, свободе, наконец,
Дверь отворить, вернув домам их кровли?
Готовы оградить других людей
От бедствия беды, что вас залей?

           НЕОДИМ:

Слушаю вас, что дальше?

           ЦЕЗИЙ:

Будет много. А предложение моё простое – судебный иск, тебе возможно только это. Так ты сможешь действовать открыто, и всё в рамках закона.

          ВАНАДИЙ:

Мщение реально, Неодим, даже так.

           ЦЕЗИЙ:

Не такой уж плохой совет. Уйдёт в ничто Риэль. В день суда ты наденешь на его голову мешок, а петля – я её приготовлю. В этом моя миссия и это выход, выход из тупика.

          ВАНАДИЙ:

Да разве можно нам достичь такого?

          ЦЕЗИЙ:

Возможно, да, и ничего другого.

(Шепотом Ванадию.)

Отец Ванадий, нам поверить можно,
Но только нам обоим, будьте осторожны.

(Громко.)

Итак, за вами слово, Неодим?

        НЕОДИМ:

Риэль, ты должен пасть и ты падёшь,
В других краях свой интерес найдёшь.
Теперь мне предстоит вперёд идти
И все преграды разгромить в пути,
А мысли о прошедшем будут вновь
Подталкивать вперёд – за кровью кровь!
Есть цели в жизни, значит, будем жить,
Мне обязательство велело мстить;
И пусть разверзнется вулканом ад –
Не возвратить меня, нельзя назад!
Кто остановит рвенье человека?
Незримо с ним всевышнего опека!
Цель, чувствую, близка и ждёт труда;
Согласен, Цезий, близок день суда
Для одного.

             ЦЕЗИЙ:

                Не пожалеешь ты.
            ВАНАДИЙ:

Не явятся здесь грешников кресты!

            НЕОДИМ:

День Судный, одного ты обвини!
Он здесь, здесь враг! Его ты прокляни.
Убить от злобы грязного крота
Обязан бы… Распятие Христа
Опустит руки и примирит душу…
Я слово, славу божьих дел не рушу.
Но крот, в земле копаясь, ведь не знает,
Что значит видеть… Одинок, скучает,
Стремится встретиться с родной душой;
Ах, как я понимаю, но другой…
Крот чувствует; он слышит сверху звуки
И устремляется, там нету муки!
И вот оно: шагнул он в мир живых;
Вот рядом люди, жизни много в них.
Но что же, пусто? Он один, как прежде;
Он сунул голову в наш мир в надежде…
Не приспособлен видеть бедный крот;
Вдыхает воздух, воздух там не тот.
Причиной многих лет отвержен;
Не долго в доле пагубной удержан.
Сжимает свежий воздух его грудь;
Стихия говорит: ты здесь не будь.
Он ошибается, за что наказан?
И будь бы зряч, но рот его замазан!
Он не нашел, но ищет, ищет вновь,
Бушует вечно в жилах веры кровь.
На деле же – земля вся перерыта;
Одной семьи жилище в землю скрыто;
Они мертвы и под землей покой.
Он ищет вновь, мы говорим – разбой!
Риэль, ты кто, тот самый крот ужели?
Ты слышал – мы всего лишь жить хотели…
И если так, мне жаль тебя давить;
Ты крот, но меж людей мне жить!

              ВАНАДИЙ:

По воле или нет, крот делу верен.

              НЕОДИМ:

Мой сын тут меньше виноват.

             ВАНАДИЙ:

                Уверен.

             НЕОДИМ:

Хоть Торий ветреный был человек,
Свободно обходился без опек,
Непостоянством славился в округе,
Но впечатлителен, был прост в досуге.
С неудовлетворенностью своей
Он изучал труды больших людей,
И так поддался этому творенью,
Что позабылся и подвергся тленью.
Был глуп, как глуп! Иль был навеселе,
Не в силах удержаться в колее?
Как глупо всё, так далеко зайти…
Как жили славно, и прощай, прости.
Теперь не важно, цели в жизни есть;
Я буду жить, и в сердце будет месть.
Спасибо вам, друзья, открыли вновь
Закрытые глаза; вскипает кровь;
Готов стремиться, в цель лететь, вперёд!

             ЦЕЗИЙ:

С отцом мы рады.

            ВАНАДИЙ:

                Здесь растаял лёд;
Удар врагу осталось нанести.

             ЦЕЗИЙ:

Приветствуем на правильном пути.

            ВАНАДИЙ:

Ты не свернешь, ступай, достигни цель,
Хотя б на улице была метель!

             ЦЕЗИЙ:

Ну, нам пора. Риэля мы засудим.
Подробности с тобой ещё обсудим.
На данный час вы всё же постарайтесь
Немного отдохнуть, и – не теряйтесь.

            ВАНАДИЙ:

Всё возвратится на круги своя,
Благословенна будь семья твоя!
Недуг Сурьмы минутным страхом вызван,
От беспокойства бред её разыгран;
Дай ей покоя, будь спокоен сам.
Прощай.

            НЕОДИМ:

                Покоен с миром.

           ВАНАДИЙ:

                Мир всем нам.

           НЕОДИМ:

Прощайте, добрые друзья.

           ЦЕЗИЙ:

                Прощайте.

(Ванадий с Цезием уходят.)

           НЕОДИМ:

Оставили, увы. Нас навещайте.

           СУРЬМА:

(Входя.)

Явились? Нет. Как утомительно
Их ожидание.

           НЕОДИМ:

                Пленительно.

           СУРЬМА:

Что?

          НЕОДИМ:

          Ничего.

          СУРЬМА:

                Ну, сколько можно!
Ну, где ж они?

          НЕОДИМ:

                Спокойней, мыслишь ложно.
Где б ни были пусть хорошо им там.
Дай обниму, с тобой согреюсь сам.
Очнулся; дорогая, ты очнись;
Я одинок; мы разумом сплелись
Когда-то; сзади счастье то плетётся
И этот сон назад уж не вернётся.
Где дочка, старшая её сестра,
И младшая? Ещё позавчера
Вы были живы. Гафний был так весел…
Вы были… Что ж, не петь вам больше песен.
А старший?.. Торий, что же ты, глупец?
Искал себе – нашёл другим конец.
О смерть, ты будешь в нас и мы в тебе –
Я не желаю этого себе,
Я не желаю тленья никому.
Мои трясутся руки… Почему
Поддался тленью друг, а я ропщу?
От мыслей этих прочь, душа. Молчу.
Остановись, мне не сойти с ума!
Что скажет мне моя Сурьма?

           СУРЬМА:

Нам нужно ждать. Они придут;
Их путь судьба, свой дом найдут.
Идём пока, нас ужин ждёт;
Идём, здесь что-то нас гнетёт.
В соседней зале грянет пир;
Ты примирись, наступит мир.
Меня терзает здешний холод,
Но более терзает голод.
(Уходят, выключая за собой свет.)


                СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

                НОЧНАЯ УЛИЦА

Входят Цезий и Ванадий.

         ВАНАДИЙ:

Прохладна ночь последних этих дней;
Их душен дом, здесь ветер хоть повей.
Прошла пора, их сад не зеленеет,
А древо чувств теперь и впредь тускнеет.
А время тикает, бежит вперёд;
Что, человек, за ним нам не угнаться?
Не в силах изменить его поход,
Нам остаётся только подчиняться.
И жизнь как никогда шатка сейчас
И каждый испытанием обязан
Считать глаза смотрящие на нас,
К ним слабый ложным действием привязан.
Коперник* – клеветник, во что возрос!
Теперь от камня хор ветвей порос.

*Коперник – Николай Коперник (1473-1543), знаменитый астроном, положивший начало современному представлению о системе мира. Коперник первый выставил положение о неподвижности солнца и о движении вокруг него Земли и планет.

             ЦЕЗИЙ:

Святой отец, достойна эта тема,
Но только в ней мне слышится дилемма:
Один бескрайности небес открыл,
Другой – стремление туда закрыл…
Хотел закрыть, остался признан первый.
Риэль забыт, хоть потрепал нам нервы.
Но как бы ни было пришлось признать,
Что труд научный может убивать.

            ВАНАДИЙ:

Ты говоришь о веке Возрожденья,
Так называемом втором рожденьи?
Теперь всё так… Я о другом: война
Недавняя, всем миром* – их вина!
Друг на друга пошёл и брат на брата,
То дьявольские козни – наша трата.
Давить одних людей других храня…
Подобные раздавят и меня?
Убийству нет, скажи, коль хочешь жить ты,
Обязан эту злобу победить ты.

*Война недавняя, всем миром – Первая мировая война (1914-1918). Действие трагедии происходит, предположительно, в первые годы после ее окончания.
;
              ЦЕЗИЙ:

Народы жаждут лучших перемен,
Все поколения не без замен
Властей обходятся.

             ВАНАДИЙ:

                Смиряя гордость,
Печально наблюдать такую подлость:
Повелевает враг, беду зовёт;
Кто знает, завтра смерть кого найдёт?
Мы поражение снесли, как прежде
Стоим – туман в мозгах, нет сил идти;
Но общества строение невежде
Отпор достойный даст, ему сойти!
Пока ж свободен, он наносит раны,
Он прибегает к хищника нутру –
Коварно ставятся силки, капканы,
Он смотрит в те ловушки поутру.
Всё так. Надеюсь войны мировые,
Страдания, несчастия людские
Нам сослужили всем большой урок.
Готов поверить, Цезий, этот рок
Останется простым воспоминаньем,
О мировой войне напоминаньем.

             ЦЕЗИЙ:

(В сторону.)

Достал старик, до чёртиков достал,
Уж очень часто повторяться стал.

            ВАНАДИЙ:

Та клевета всегда судьбе противна,
Тебе и человечеству всему;
С Риэлем мы вели себя наивно,
Дались на растерзание ему.
И с жизнями легко мы расстаёмся;
Причина в том мне видится одна –
В религию с душою мы не рвёмся
И нищета к телам поднесена.
И общества действительность всё хуже,
В безверии потеряно оно;
Мы пояса теперь затянем туже,
Но веры нет, так на душе темно!
Как здесь в нас темной ночью тьмою густо;
Деревья тихие во тьме стоят,
Уснувшие, проснуться не хотят,
Так в доме Неодима ныне пусто.
Но почему же, если беден ты,
Душа нам кажется ещё беднее?
Ведь тело ищет смыслом красоты.
Ах, современность, стало жить труднее.

             ЦЕЗИЙ:

Да, получается что в худший век
Родился современный человек.
Хотя не знаем в точности, Ванадий,
Не каждый проживает денег ради.
Прекрасный вот пример – бедняк Астат,
Не знал печали, был любому брат;
Просторы, жизнь была пред ним открыта,
Но оказалось в мыслях что-то скрыто.
Он жил прекрасно, всё казалось так.
Чего же надо? Но один пустяк…
Поставил он свою судьбу на кон;
Он проиграл, он преступил закон.
За справедливостью Астат погнался;
Имуществом, свободой проигрался.
Уж много лет минуло с этих пор,
Но не пропал Астат и он не вор.
Живёт в бараках, там ведь знаешь как.
Он здесь, в грязи; вот так живёт бедняк!
Живой пример, живое воплощёнье
Фантазий ваших, думы представленье,
О грешнике, но всё ещё святом.
Хотите больше разузнать о нём?

             ВАНАДИЙ:

Хотелось бы, мне это интересно.

             ЦЕЗИЙ:

Давайте подойдём; два слова лестно,
Монету кинь, развяжется язык –
Авторитет монет везде велик.

             АСТАТ:

Мне, господа, прошу, подайте;
Монет немного пожелайте,
Сколь сможете. Не будь суров –
Над головой имеешь кров.
Мне незнакомо слово счастье,
Кто проявит ко мне участье?

            ВАНАДИЙ:

Конечно же, держи сынок.

            АСТАТ:

Мне благодать та будет впрок;
Навек запомню, не забуду.

           ВАНАДИЙ:

Прими, тебе я отдал ссуду.

            АСТАТ:

Всё понял, я вниманье весь.

           ВАНАДИЙ:

Ты кто, как оказался здесь?

            АСТАТ:

Я раньше был, и имя было,
Астатом звали, как сейчас;
Мой хрупкий плот волной разбило,
Цепляю жизнь за каждый час.
И я давно уже не прежний,
Осталось только имя, шрам;
Живу я день как день последний,
Природу чту как божий храм.
Хотя грехи мои все смыты –
Я временем платил долги,
Но власти помнят, не забыты
Дела преступные мои.

          ВАНАДИЙ:
Ты веришь?

          АСТАТ:

                Верю с убежденьем.
Верь каждый, коли хочешь быть!
Мне вера стала облегченьем,
Я с ней и дальше буду жить.
Сейчас же жив, чего же боле
Мне пожелать на благо дней?
И что быть может краше воли,
Чем торжество природы всей?

          ВАНАДИЙ:

Ты стар, Астат, что было вспомни.

          АСТАТ:

Что было? Молодость была,
Астат навеки то запомнил,
Та жизнь стремительно прошла.
Да, старость, что сказать? Уж болен;
Возможностей ушедших нет;
Но не виню, я в том неволен;
Но прежней жизни знай ответ:
Я выживал, я был удачен
Ценою собственного я,
Но прежний мой уют утрачен,
Моя потеряна семья.
На митинге одном однажды
Посмели мы разинуть пасть;
Я выступил, так сделал б каждый
Рабочий, презиравший власть.
На всех призывы оказали
Желанье действовать, крушить;
Уж лучше б я, мы все молчали,
Могли бы жить и не тужить.
Что далее, ты спросишь, было?
Не важно, я тут ни при чём;
Толпа безумная крушила,
И ни за что был привлечён.
Мой дух был трезв во время это,
Но нынче я бы промолчал,
Но бурных лет былое лето
Желало чтоб народ кричал;
Все правду говорить желали;
Ведь ясно было всё и так,
Но слово вслух и нас сажали –
За пару слов, такой пустяк!
С тех пор годов минуло много,
Пред мной открылся новый лес;
Мой дом теперь укрыт убого,
Но мой покров – покров небес!

              ВАНАДИЙ:

Ну что же, бог тебе поможет.

               АСТАТ:

Уж я пойду, найду приют
На ночь холодную.

              ВАНАДИЙ:

                Быть может…

              АСТАТ:

Не помогай, меня там ждут.
Мне жизнь в годах не стала в тягость,
Отвыкнуть сложно, не смогу.

             ВАНАДИЙ:

Астат, замолвлю слово.

             АСТАТ:

                Святость,
Спасибо вам, я побегу.

(Уходит.)

            ВАНАДИЙ:

Как знать, что уготовлено тебе,
Старик? Не знаем, не узнаем это.
Но впереди времён в твоей судьбе
Воспоминания и память – где-то
Прошедшего одно мгновенье,
С ним прошлого прикосновенье…

            ЦЕЗИЙ:

Да, глупости вершить все молодцы,
А пристально взгляни, так все юнцы!
Уходят после годы в исправленье
Таких ошибок. В этом ли взросленье?
Всё менее взрослеют впредь –
Ошибок больше в памяти иметь.

            ВАНАДИЙ:

Согласен с вами, правду говорите.

             ЦЕЗИЙ:

На том простимся с вами, вы идите,
Стемнело. Полночь. Ветер гонит прочь.

            ВАНАДИЙ:

Надеюсь не совсем, есть шанс помочь.

              ЦЕЗИЙ:

Готов поверить что успеем.

            ВАНАДИЙ:
                Верьте,
Что всё получится у нас. Прощай.

             ЦЕЗИЙ:

Свои сомнения в молитвах сверьте.

(Расходятся. Входит Празеодим.)

           ПРАЗЕОДИМ:

Коллега!

            ЦЕЗИЙ:

            ;А, Празеодим.
;
;          ПРАЗЕОДИМ:

                Встречай.

            ЦЕЗИЙ:

Ну, здравствуй, здравствуй. Чем служить обязан?

          ПРАЗЕОДИМ:

Опередил. Да, новичкам везёт.

            ЦЕЗИЙ:

Что, завистью коллега мой привязан?

          ПРАЗЕОДИМ:

Ну что ты, зависть? Как уж повезёт!
По силе, Цезий, ношу выбирают.

           ЦЕЗИЙ:

Ты что, в чужом трофее ищешь прок?
Так опасайся за себя, пророк!
Подумать только, други* раздевают;
Свои же норовят залезть в карман!

*Други – друзья (устар.).
;
         ПРАЗЕОДИМ:

Остынь.

           ЦЕЗИЙ:

              Молчи, отродье, всё обман!
Меня ты плохо знаешь, значит бойся,
В собачьей конуре своей закройся!
Забудь дорогу к дому старика;
Мне попадись в пути – намну бока!
Празеодим, уж лучше б ты отстал.
Моё! И мой черёд теперь настал!

(Уходит.)

        ПРАЗЕОДИМ:

Какой он прыткий, молодость прытка,
Оставь попытки ради старика.

(Уходит.)