безмыслие. импульс и неизменное

концепция прозрачна,
как веси не-ума.
Печатью полусна
глядит неоднозначно.

И солнечно-пустотно,
свежо, светло, как вопль.
Но это подготовка,
за коей — ничего —

возврат к безмолвию, на звёзды,
где постмодерн и авангард:
один творит, другой — назло ему —
смещается, как Сталинград.

Почти концепция. Прекрасен
и casual, словно погода.
Тем временем, я трясся, трясся
в автобусе, как инородный.

Качка сомнамбулическая на Приморской
будто поезд идёт по Неве. На Московской
я сойду...

Я в автобусе трясся в автобусе трясся
на сиденье соседнем с цветами с цветами
повседневность с линялым клубком на затылке
примостилась, без возраста. По-за прополкой

повседневной могилок — усталость, усталость
да лежачая ненависть, низкий закат
и никто не устал. Если нету участка
то погост для прополки — покойная старость
я в автобусе трясся... Я страшно устал

не ниспошлёт не кликнет не починит
исправленными будто на витрину
и даже не прикидывая видит
творец при этом не подаст и виду

их двое там зараз за раз походу?
не плачу не жалею и не ссу
вон скока поглазеть пришло народу
на край-экран (см. хайдеггера, су..)

стрип-шоу вещей по телеку вещают
вокруг — безмыслие, и всё одно
я думал, только мысли зажигают
и тлеют вспышки не-ума. Но

теперь я знаю, что и так бывает.
Что имманентное на перманентном —
последнее здесь больше имманентно, — не
противоречие и не избыток.

Естественна
безмыслия
на безмыслии вспышка —
вещь в себе, но для каждого, —
голубая роза.

Иначе говоря, не-ум, с его-то постоянством,
непредсказуемо сказался импульсивным.

Организуй этот шум, дабы образовалась
шахта безмолвия с порхающими в ней частицами.

Организуй... непреходящее.
Организуй неизменное.
То, что до, что сейчас. Безмыслия
импульс и неизменное. Творчество и (не)бытие.
Акт творения в (не)бытии, одновременно с оным, на фоне.
Вдохновение-импульс и неизменное природы не-ума.
Как пустота гордится называнием,
так не выносит говорящий пустоты.
С колеса обозрения —
океан обозрения
(вид со станции "солярис", когда
та — на максимальном удалении от океана, в зените своём),
и всякую частицу различишь:
что-то эдакое, разрушительное, по крайней
мере, деконструктивное, музей кино
актуального в действии. Такие вкусы.
Гордитесь подчас безвоздушным
недифференцированным шумом, как делаю я. Это нужно.

Порой кажется, небытие — изменение необратимое. Это самообман. Соберись. Я настолько уверен в себе, что сужу. Без зазрения свойств сужу. Становление моей пустоты отмечаю, как праздник. При том, что в другой, выразительной крайности (тишину не расслышать, увы) пустоты не стерплю.

Прибыл на Спасскую мой телефон. Конечную, красную. Переходим на синюю ветку, — последнее, при всём, мой nokia от выключения не спасёт.

Как кит — "о'кей". Киты почти циничны. Слышал, Мики вздёрнул Дональд Дак. Орал Time lapse. Отрезок — не прямая. Дональд вынул

безжизненного Мики из петли, в гроб уложил и поволок под поминальную для большого ансамбля. Вправду циничны так

киты?

3
0свобождение

Майкл "Истерика" Найман,
кто тебя в этот мир нанял?
В списках рекомендовал?
Манны
кидает безнал?
Найман
"Истерика" Майкл?
Как тебя завербовали к нам?

С закосом под Вознесенского, хотя, если честно, у
последнего почерка нету
в помине. Не плакай, картина.
Поди отыщи в нём поэта.

Т.о.
имеем закос под закос.
Заскок.

Коран не велит пить вино. Не советует лама
распивать. Ой, да ладно.
Откушаем братьев мясцо.

2
* * *

Как
отдохновение в оной сырости вечерней, комковатой,
в насыщенной исповедальной темноте, набитой ватой,
до нитки вымокшей, день вынужден искать.
Как
отдохновение вымученное день в сырости вечерней,
в космической исповедальной темноте, роскошной стерве
(тем временем, я уминаю свой биг мак),
находит, — стоит в середине сентября
подняться столбику термометра, так сразу
свежезаваренной кофейною проказой
заволокло округу — кофем без прикрас.
И воздух жалуется громко: кря-кря-кря.


Не пробка — Купчино, — услышал,
поглядывая по сторонам.
Даль запотела. Стало тише,
я осознал
чуть погодя. Задохся воздух.
Автобус тронулся. Плыл кофе,
заныривая на остановках.

1
* * *

Я пришёл на остановку,
посмотрел с тоской наверх.
Намалёванный автобус
в хмурой катится листве —
цвета милитари кроне
подурневшей. А внизу,
рядом или чуть подальше,
пропадали люди, кони,
кони, люди пропадают.
Схлопывается вообще
всё.

Что мы будем делать,
как тогда пиzдеть,
дядька постмодерн?