У. Уитмен. Песня о себе. 46-52

...
<46>

Знаю, что  лучшее место и время - мое, 
и что никто не измерил меня, не измерит.

Я - налегке и в дороге (придите, послушайте все!),
вот приметы - плащ дождевой и надежная обувь, и палка из леса.
Каждый пришедший ко мне не рассядется в креслах,
кресел здесь нет, философии нет как нет церкви.
Я не веду ни к обеду, ни к книгам, ни в биржу,
каждого я возвожу на вершину горы, обнимая вас левой,
правой рукой же - окрестные дали, Большую дорогу даю вам.

Я или кто-то другой не пройдет ту дорогу за вас - только сами.
    
Рядом она, под рукой, от рожденья, возможно,
вы уж бывали на ней, лишь не зная,
    
Может, она здесь проложена всюду, по землям, по водам.

В путь поспешим, взяв пожитки, сынок,
будем в странах свободных
и в городах, что чудесны.

Устал?
Возложи на меня свою ношу,
и обопрись о бедро мое,
если черед мой наступит,
тем же отплатишь мне.
В пути отдыхать мы не будем.

Нынче взойдя на вершину горы до рассвета, увидел
звездное небо, сказал я душе: "Когда мы овладеем
всеми шарами вселенной, усладами, знанием, будет
с нас ли довольно?" 
"Нет, этого мало, мимо и дальше пойдем мы".

Ты задаешь мне вопросы, я слышу тебя, отвечаю:
не в силах ответить, сам себе должен ответить.
Присядь на минуту,
Вот сухари для еды, молоко для питья,
И когда обновишь свои силы,
одежды наденешь лучшие,
я поцелую тебя на прощанье
и распахну пред тобою ворота,
чтоб от меня ты ушел. Слишком долго
снились презренные сны тебе,
гной с твоих глаз я смываю,
должен привыкнуть ты к яркости света
мгновения каждого жизни.
Слишком ты долго возился у берега,
робко держась за доску,
я хочу, чтоб бесстрашным пловцом ты
вынырнул в море открытом, крича и кивая
мне и со смехом опять окунулся.
      

< 47 >

Я есмь учитель атлетов.
Коль после ученья
грудь твоя шире моей будет, этим докажешь
что и моя широка; тот докажет,
что он усвоил борьбы стиль, кто насмерть
сможет учителя...

Люб лишь такой мальчуган, что мужчиною станет
только своими делами, отнюдь не чужими.
Он предпочтет быть беспутным, не стать благонравным
чтобы из страха иль стадного чувства;
милую любит он сильно, жаркое жует с аппетитом,
режет любовь без взаимности или обида
даже сильнее чем острая сталь его. Если
любит скакать на коне, ставить парус,
драться, стрелять по мишеням, петь песни,
играя на банджо. Бородатые лица,
оспой изрытые или с рубцами и в шрамах
как-то милее ему чем лощеность.
Черные лица в загаре милей бледнолицых.

Хоть я учу убегать от меня, кто ж так может?
Кто бы ты ни был, отныне тебя не оставлю,
речи мои будут литься покуда ты их не поймешь.

Говорю не за доллар,
не для того, чтобы время заполнить, покуда я жду парохода,
(речи ж - твои как мои, я - язык твой,
опутан и связан твой, мой же - свободен).

Под крышей дома ничто не скажу о любви или смерти,
я открываю себя лишь тому кто под небом.
Если хотите понять меня - лезьте на гору,
или на берег морской,
где бегущие волны - ключом,
комары - комментарий.

Молот, весна и ручная пила подтверждают
речи мои. Никакая закрытая школа,
комната в ставнях закрытых меня не поймет,
разумеют
малые дети меня и бродяги. Мальчишка -
мастеровой всего ближе ко мне, меня знает,
тот лесоруб, что топор и кувшин на работу
тащит, возьмет и меня. И подростку -
фермеру, что на полях, слышать голос мой любо,
и под парусами слова мои мчатся,
иду с рыбаками, матросами, крепко люблю их.

В лагере или в походе солдат - мой, и ищут
в ночь перед боем меня - их надежд я
не обману. В эту ночь (может, последнюю их)
те, кто знает меня - меня ищут.

Трусь о лицо зверолова,
когда он лежит в одеяле,
В мыслях о мне свою фуру извозчик не чует,
мать молодая и старая мать - все меня понимают,
девушка, женщина замужем все забывают на свете,
тихо оставив иглу на минуту - хотят воплотить то,
что я говорил им.


<48>

Я говорил, что душа не важнее, чем тело,
тело - не больше души,
и никто, даже бог, не превыше
чем каждый сам для себя,
кто идет без любви хоть минуту -
на похороны свои он идет,
завернувшийся в собственный саван,
я или ты, без полушки в кармане, мы можем
лучшие блага земли все купить,
и увидеть стручок гороха —
и это превыше мудрости века.
И в каждой работе
юноше путь для геройства открыт, и пылинка
может стать центром вселенной,
обоим, мужчине
с женщиной я говорю:
пускай будет душа безмятежна.

Я говорю: не пытайте о боге,
даже и мне, любопытному, не любопытен
бог (и нет мыслей о боге и смерти).

Я вижу бога везде, только не понимаю,
и я не верю, что кто-то чудесней меня.

Мне мечтать, чтоб увидеть
бога яснее, чем день этот?
Нет ни секунды, чтоб бога не видел.
На лицах я вижу бога, и в зеркале тоже.
Письма от бога - на улице, в каждом
есть его подпись, пусть все остается как есть,
ведь я знаю, что, где бы ни шел я,
письма такие же будут идти непременно.


<49>

Ты же, о Смерть, и объятия горькие Смерти,
твои попытки меня потревожить напрасны.
 
Вот акушер. Вижу, как без колебаний
его рука, нажимая, поддержит, приняв.
Я лежу у порога
этих изящных и гибких дверей,
выход уже предо мной, прекращение боли.

Труп, ты хороший навоз, но меня это не обижает,
нюхаю белые розы, растущие ввысь, это благоуханье,
я добираюсь до лиственных губ
и грудей гладких дынь. Я уверен,
жизнь, ты — остатки от многих смертей
(я и сам умирал многократно.)

Слышу ваш шепот, о звезды небес, о, все солнца,
травы могил, изменения вечные, вечно
движенье вперед, Если вы молчаливы,
что же скажу я? О луже в осеннем лесу,
о луне, что спускается с кручи
тихо вздыхающих сумерек,
искры и света и мглы — о, качайтесь
на стеблях черных, гниющих в навозе, качайтесь,
пока бессмысленно стонут иссохшие сучья.
Я возношусь от луны, возношусь я из ночи,
вижу, что марево страшное - лишь отражение солнца,

И от великого, малого отпрыска я восхожу к основному.



< 50 >

Есть во мне что-то - не знаю конкретно, но знаю:
есть во мне. Скрюченно-потное тело
стало спокойным тогда, и я сплю - я сплю долго.

Я и не знаю его - ведь оно безымянно -
слово, доныне не сказанное, вне словарей, не реченье, не символ.

Нечто, на чем оно, - больше земли, на которой стою я,
и вся вселенная - друг для него, и объятия друга
будят меня. Может быть, мог сказать бы побольше.
Контуры только! Вступаюсь за братьев, сестер я.
      
Братья и сестры, вы видите?
Это не хаос, это не смерть - но порядок, 
это единство и план - это вечная жизнь, это Счастье.



< 51 >


Гибнут прошедшее с нынешним - я их наполнил,
я их потом исчерпал, а теперь заполняю
ближнюю впадину будущего. Ты, кто слушал
песню мою! Хочешь доверить мне тайну?
      
Прямо гляди мне в лицо, эту ночь я вдыхаю покуда
(правду всю мне говори, нас не слышит никто, но могу я
здесь оставаться не дольше минуты.)
      По-твоему, противоречу
я себе? Что же, пускай...(Я широк, я вмещаю
множество разных людей в себе). Я отдаю свои силы
тем, кто поблизости лишь, и я жду тебя возле порога.
Кто завершил дневной труд? Кто покончил
с ужином раньше других?

Ты пойдешь прогуляться со мною?

Сможешь ли высказаться до разлуки? или опоздаешь?



< 52 >

Ястреб проносится мимо, меня упрекая, что мешкаю я и болтаю.

Непостижимый и дикий,
Я испускаю мой варварский визг по-над крышами мира.

Тучка последняя быстрая ждет меня, изображенье
мое отбрасывая за другим вслед так верно,
как и любое  из них, на  лугах, погруженных в потемки.
И соблазняет растаять меня в пар с туманом.

Я улетаю, как воздух, я белые кудри свои развеваю
вслед за бегущим светилом, пускай протекает волнами
плоть моя, льется извивом красиво.

Грязной земле завещаю себя, пускай стану
моей любимой травой; если снова
хочешь увидеть меня, то ищи под подошвой.

Вряд ли узнаешь меня и чего я хочу, но я все же
буду здоровьем твоим для тебя,
укреплю твою кровь и очищу.

Коль не удастся найти меня сразу, ищи, в одном месте
коли меня не найдешь, ищи дальше. Где-то стою жду тебя я....