Я помню вас, друзья...

   Война не щадит никого, война - это страшно. Это творение человека, который, вопреки здравому смыслу, нашёл верный способ уничтожать себя и всё живое на земле, не говоря обо всех ценностях. Сколько людей пострадали физически, морально, и до сих пор несут её бремя на себе...

   В полубезумии люди бродили по улицам в поисках пропавших родных. Разве могла бояться мать за свою жизнь, если у её ног лежал невинно убиенный ребёнок? У войны звериный оскал. Когда над городом по ночам появлялись первые корректировщики и небо освещалось красными фонариками, опускающимися на парашютиках, мы с удивлением смотрели на эту обманчивую иллюминацию, не понимая, что происходит. Ну а где тут понять животным?! Наш дворовый пёс Рыжик вёл себя беспокойно, и когда приземлился парашютик, пытался схватить его зубами.
   Люди прятались в подвалах, ямах, а мы - в убежище. Ночью - обстрелы, бомбёжки, днём - 4 - 5 - часов передышки. А животные? страх заставил нашего Рыжика и кота Ваську подружиться. В квартирах двери и окна были выбиты взрывами. Рыжик с Васькой жили в моей комнате. В убежище мы не могли их взять, люди не соглашались. Когда мы с сыном первый раз попали под взрывную волну, в двух шагах от входа в убежище, перед нами, как яичная скорлупа, лопнули огромные окна и двери здания. Стекло бисером посыпалось на нас, а мы куда-то покатились кубарем.
   Рыжик успел спрятаться, иначе бы он погиб. Как же он метался у входа в убежище! Зубами вгрызался в фанеру, загораживающую вход, до крови ранил лапы об остатки стёкол, рычал, лаял, безумствовал. Гул самолётов, взрывы сводили его с ума. Но люди не пускали. Рыжик исчез. Мы решили, что он погиб.
   Однажды утром мы всё же решились сбегать в свой двор. Продукты кончились, людей было много, но все издалека, и мы приносили свои запасы, чтобы как-то прокормиться. Добежав до дверей своей квартиры, а она, конечно, была выбита, я чуть не упала. Сзади на спину прыгнул кот Васька, а следом, еле ковыляя, шёл Рыжик. Он был ранен, истощён, слаб, но глаза были радостные, насколько это было можно выразить. Васька не слезал с плеч, а Рыжик не отходил ни на шаг. Я не знала, как помочь им. Взяв продукты, лекарства, из дома, я на правах кормилицы всех привела животных в убежище.
   Рыжику нашлось место в кладовке, а Васька разместился со мной на топчане. Людей собралось слишком много, около 60 человек, тесно, душно, но Рыжик вёл себя послушно, а Васька тихо лежал. У него были отбиты все внутренности, он почти ничего не ел. Рыжик поддавался моему лечению, рана затягивалась. Многое мы пережили вместе. Но какое-то время, после трёхмесячного заточения, наступила передышка. Сына отправила к семье в Ингушетию, а я с Рыжиком и Васькой начала обустраивать быт. До мира было далеко. Федеральные войска были в городе, от которого остались одни развалины. По улицам ходить было опасно: мины, трупы, снайперы и всё, что придумала война.
   И вот Рыжик, немного окрепнув, выбежал на улицу. Уже была весна. Был довольно светлый день, хотя солнце мы уже давно не видели. Небо было совершенно серое, тусклое, как будто у художника небесного кончилась голубая краска. Город всё горел. Не прошло и нескольких минут, как во двор вполз на передних лапах Рыжик. Он даже не скулил, а с трудом поднимал веки, чтобы видеть перед собой. Я увидела страшную картину. Задняя часть животного была раздавлена. Он попал под БТР. Я с трудом дотянула его в сарай, а он был довольно крупным, положила на подстилку и плакала вместе с ним. Не зная, что делать, гладила его, пытаясь определить, насколько повреждены позвоночник, ноги, внутренности. Васька пришёл к нему, лёг рядом и, удивительно, сам больной, пытался вылизать ему шерсть на больных местах. Я не верила, что смогу помочь. И всё же, применив все свои медицинские знания и возможности, каким-то чудом я Рыжика выходила. Через неделю он стал подниматься, есть и с благодарностью лизал руки. С трудом он выжил. Васька же вскоре умер. Война шла своим чередом. Рыжик не отходил от меня, понимал даже моё настроение. Попав очередной раз под взрывную волну, я еле добрела домой. Меня сильно ударило об дерево, дышать было трудно, казалось, что всё внутри оборвалось. Доползла до кровати и рухнула. Сколько я так лежала, не знаю, но почувствовала, как Рыжик облизывает мне лицо и тянет за рукав. Очнувшись, я сказала Рыжику позвать соседку. У меня не было сил встать. Не знаю, как он понял, но он привёл её. Чего мы только не пережили! Вместе мёрзли, вместе голодали. В августе 1996 года война начала свой новый виток. Мы жили в центре военных действий, информации никакой, только бои, обстрелы и ужас.
   Как-то к соседям пробрались родственники в поисках родных, и я узнала, что 19 августа будет "коридор" для выхода из города перед очередным штурмом. Я знала, что если не уйду, живой мне не быть. Утром 19 августа вместе с женщинами, под прикрытием ленинградского ОМОНА, а я им помогала по возможности, покинула свой дом. Рыхик не отходил от меня. Я пыталась перепоручить его соседке, но не тут - то было. Он озлоблялся, а это было опасно. Так из центра, через весь город, пешком, мы с ним добрели до окраины. Я ослабла, есть было нечего, думала, до эвакуационного пункта не дойду. Меня, сидящую не обочине с узелком и собакой, заметил какой-то водитель, возможно знакомый. Подошёл, взял мой узелок, посадил в кузов, и мы тронулись. Тут чуть не случилась беда. Рыжик бросался на колёса, рычал, лаял. Он ждал, что я его заберу. Но увы, надо было ехать без него. Вертолёты уже кружили над головами, мог начаться обстрел. Рыжик забегал вперёд машины и метался. Я не знала, что делать. Водитель остановился, дал Рыжику хлеба, уговаривал его поесть, но тщетно. Боль сжимала сердце. Рыжик ослаб, уже не прыгал, а сел у колеса и мутными глазами смотрел на меня, как бы умоляя. Водитель всё же выбрал момент, и мы тронулись. Я сквозь слёзы видела, как Рыжик пытался бежать, но вскоре силы его оставили. Рыжик прощался со мной навсегда, а я всё же думала, что вернусь. Так хочется крикнуть политикам: "Остановитесь! Ведь у каждого жизнь одна, кто дал вам право отнимать её? Тогда убейте сначала своих детей, родных, чтоб почувствовать чужое горе и боль.