Отложенная защита

 При первом же моём появлении во Львове после описанных выше событий мне дали понять, что диссертацию желательно забрать. Учёный совет не хотел лишних неприятностей и спешил перестраховаться. Но я резонно рассудил: если пришла анонимка во Львов, то почему она не придёт в другой город? А тут, по крайней мере, уже имеют заключение по этому поводу. Мой отказ забрать диссертацию вызвал недовольство со стороны профессора А.С.Зашкильняка. Надо сказать, это была крупная фигура во Львовском университете. Профессор Зашкильняк имел имя в науке, возглавлял кафедру истории КПСС и одновременно Учёный совет Львовского университета по защите кандидатских диссертаций. Ни одна мышь не могла прошмыгнуть мимо него.               
 Когда профессор убедился в твёрдости моих намерений остаться во Львове, он тут же потребовал довести работу «до кондиции». Под этим подразумевалось расширение географических рамок исследования. У меня было охвачено в нём только четыре западные области Украины, и следовало к ним добавить ещё три недостающие: Волынскую, Черновицкую и Тернопольскую. Это сильно усложняло мою задачу и отодвигало защиту на неопределённое время, но деваться было некуда. Не бросая основной работы, я стал выкраивать время для поездок в соседние области.
 Если иметь в виду Западную Украину, то я пересёк её всю, в направлении строго с севера на юг. Начиная с Луцка, автобусом я добрался до Тернополя, а оттуда приехал в Черновцы. Во всех этих областных центрах я побывал в партийных архивах, изучил нужные мне документы и сделал из них выписки. Таким образом, поставленная в научном плане задача была решена. Но попутно я получил некоторые дополнительные впечатления об этом регионе, имевшем существенные отличия от остальной Украины. Они касались главным образом языка, культурных традиций и националистической идеологии – инструмента, с помощью которого ставшая в 1991 году «незалежной» Украина начала отворачиваться от России и поворачиваться к Западу.
 В то время, когда я совершал своё путешествие, эти отличия, кроме национализма, рассматривались как неотъемлемые черты «советского многонационального народа». Который, с другой стороны,  был «един в своём многообразии». Эта, рождённая в ведомстве главного партийного идеолога М.Суслова, формула должна была прикрыть тот факт, что до обещанного при коммунизме «слияния наций» было так же далеко, как до луны.
 Что касается национализма, то он считался «пережитком прошлого» – как вера в бога, колдовство, калым и другие патриархальные традиции. Это было неправильное, поверхностное понимание. Изучая архивы, общаясь с людьми, я составил об украинском национализме более адекватное представление. Я не верил в его скоропостижную кончину, тем более, что это подтверждали известные мне факты. Например, я знал, что по указанию Хрущёва после ХХ съезда было амнистировано и выпущено на свободу от восьмидесяти до ста тысяч бойцов УПА. Трудно было поверить, что эти люди, пребывая в спецлагерях, отказались от своих взглядов и перековались в добропорядочных советских граждан. С некоторыми из них я имел беседы и убедился в правоте своих предположений. Но это только непосредственные участники боевых действий. Принимая же во внимание членов их семей, получим приблизительно полмиллиона находящихся в оппозиции к власти людей. Эта горючая масса только ждала своего часа. Как учёный, я мог теоретически представить умирание национализма в будущем, но никак не сейчас. Даже по прошествии тридцати лет после окончания Второй мировой войны, на Западной Украине  ощущалось его незримое присутствие.