Время интриг

         
 С окончанием аспирантуры началась новая полоса в моей жизни. Я стал читать лекционный курс, вёл семинарские занятия, проводил со студентами консультации, участвовал в заседаниях кафедры и партийных собраниях. Как молодого коммуниста, меня ввели в состав комитета комсомола университета. Участие в его работе не только забирало много времени, но и тяготило меня по другим причинам. В семидесятые годы ВЛКСМ мало напоминал организацию, хорошо известную по эпохе Павки Корчагина. Из собрания энтузиастов, одержимых идеей коммунистической революции, комсомол превратился в трамплин для карьеристов и «отстойник» для тех, кто не мог, по разным причинам, подняться выше. В нём ещё оставалось немало честных и порядочных людей, готовых на бескорыстные поступки, но ими бессовестно пользовались совсем в других целях. Мне это не нравилось, что скрыть было невозможно. В конце концов глухое недовольство моим поведением со стороны комсомольского начальства привело к конфликту между нами.
 Секретарь комитета комсомола, одинокая дама в возрасте, не позволявшем надеяться на замужество, накапала на меня в партком. И на общеуниверситетском партийном собрании, как гром среди ясного неба, прозвучала критика в мой адрес. Обвинения в «самоустранении» от участия в работе комитета комсомола хотя и были голословны, но попортили мне немало крови. Я прекрасно понимал природу этого выпада против меня. Как раз накануне я женился, однако на свадьбу своих комсомольских коллег не пригласил. Это было расценено как личное оскорбление. К тому же, заместителем секретаря парткома с недавних пор работал мой бывший конкурент при поступлении в аспирантуру. Ещё будучи инструктором горкома партии, он заложил фундамент будущего успеха – сдал на «хорошо»  кандминимум по истории КПСС. Этот экзамен ему был засчитан как вступительный. Теперь оставалось, используя партийные рычаги влияния, избавиться от соперника, то есть от меня.
 Всё висело на волоске, но мой завкафедрой В.В.Хайнас спас положение. После того, как он принял у меня вступительный экзамен и выставил «отлично», Василий Васильевич исчез. Партийные органы оборвали все телефоны, искали его где только можно, но безуспешно.  Это решило борьбу в мою пользу. Теперь мой бывший соперник воспользовался случаем, чтобы отомстить, однако на кафедре не стали раздувать из мухи слона. По предложению секретаря партбюро кафедры А.С.Сабинина дело ограничилось простым «обсуждением». Я вздохнул с облегчением, но вскоре на меня пришла ещё одна кляуза.
 На этот раз «виновницей» оказалась моя диссертация. После того, как я отвёз свою диссертацию во Львов и она была принята к рассмотрению Учёным советом университета, на меня из Ужгорода поступила анонимка. Её тут же вернули в Ужгород для разбирательства. В советские годы это была распространённая практика. И при Сталине, и при Брежневе анонимка помогала её авторам расправиться с неугодным  соперником, решить свои любовные, жилищные или какие-то шкурные вопросы. В вузах с помощью анонимок успешно заваливали или отсрочивали защиту нежеланных работ. Ранее упоминаемый мной Н.А.Арсентьев, опасаясь анонимок, тайком подал свою докторскую диссертацию аж в Кишинёвский университет. И лишь благодаря этому маневру успешно защитился.       
 Как разбирались с анонимками? В редких случаях, если дело касалось серьёзных государственных вопросов или людей, анонимками занимались органы дознания. В таких случаях могли провести графологическую экспертизу и выявить автора анонимки. Однако в большинстве случаев, когда ложь анонимщика являлась очевидной, начальство отделывалось формальной отпиской. Так поступили и с анонимкой в мой адрес.
 Поскольку диссертация была написана на партийную тему, ответ на анонимку поручено было подготовить профильной кафедре. В.В.Хайнас вручил мне этот злосчастный пасквиль со словами: «На, прочитай и подготовь заключение. Ты писал диссертацию, тебе и отвечать». Ознакомившись дома с анонимкой, я долго не мог прийти в себя. Было гадко и противно читать измышления в свой адрес, хотелось встать и вымыть руки. Я мог предположить, кто ставит мне палки в колёса. Но, как говорится, не пойман – не вор. Ответ, подписанный ректором университета и секретарём парткома, ушёл во Львов. Мне казалось, что на пути защиты  убрано самое главное препятствие. Но диалектика реальной жизни быстро заставила меня убедиться в обратном.