Николаю II

На выставке портрет парадный:
Там император молодой
В просторной зале, в форме ладной
Стоит торжественный и хладный,
А взгляд горячий и живой.

Перед портретом Николая
Замру с пронзительной тоской.
Столетней форой обладая,
Я, тёзка, к сожаленью, знаю,
Как ты закончил путь земной…

Мне говорили, что мы схожи
С тобой. Но не об этом речь,
Не внешнее меня тревожит.
...Хотя помазанник ты Божий,
Как мог Россию не сберечь?

Ты здесь лейб-гвардии полковник,
Мы взорами сошлись с тобой.
Хочу понять: кто ты – виновник
Иль жертва, чей венец – терновник,
В той русской смуте роковой?

Три века царственные предки
Держали Русь, гордясь венцом.
Дуб династический был крепким,
Но вихрь заплёл на дубе ветки
Порывом роковым в кольцо.

Когда-то пращур принял царство
В Ипатьевском монастыре;
А дом Ипатьевский мытарства
Тебе и близким дал, с коварством
Вас сделав жертвой в алтаре.

Где Вознесенский храм когда-то
Стоял, на месте уж пустом,
Чиновник для себя палаты
Возвёл из камня… Боже Святый!
Голгофой станет этот дом.

В подвале, у стены расстрельной,
Узнав бессудный приговор,
Рукой ты крест накрыл нательный,
"Как можно?" - молвил сухо, дельно.
И пулей был сражён в упор.

Столь подлой не предполагал ты
Расправы гнусных упырей…
Наганы лаяли с азартом,
И штык скользил по бриллиантам
В корсетах юных дочерей.

Из лога топкого не вскоре
Останки ваши извлекли…
Над кровью храм на косогоре,
А в Петропавловском соборе
Вы всей семьёй теперь легли.

Тебе Иов Многострадальный
На испытанья указал,
И Авель из эпохи дальней
Событий перечень детальный
Тебе в предупрежденье дал.

Кровь на Дворцовой, дым Цусимы –
Ужель не дали для ума
Труд горький, труд необходимый,
Чтоб видеть, как неумолимо
К России подползает тьма?

Ты  умереть сумел достойно,
Но вот семью не защитил,
Страну свою обрек на бойню,
Не врачевал ей раны гнойной.
Что скажешь: не хватило сил?

В урочный день, когда столица,
Поправ двуглавого орла,
Хмельная, стала веселиться,
Ты поездом хотел пробиться
Туда; возможность истекла.

Под стук колёс, в штабном вагоне,
Под шорох лживых телеграмм
Ты мыслишь, что Россия тонет.
Где твой напор? Где меч твой, воин?
Ужель сломался пополам?!

На дне отчаянья, меж Псковом
И станцией с названьем «Дно»,
Ты ищешь смысла в дне суровом,
В закате быстром и багровом,
Взирая в мутное окно.

Вокруг сплела силки измена,
А под ногами тонкий лёд…
Трясутся стены Карфагена,
Колоссу ломит дрожь колена.
…И болен сын, и брат нетвёрд.

Сырою мартовскою ночью
Перед иконами, один,
У Девы просишь непорочной,
Чтоб рядом снова были прочно
Жена и дочери, и сын.

Как обрести с семьёю встречу?
Бунтовщикам нельзя грозить:
Семья в осаде, ты далече...
Расправив под черкеской плечи,
Ты молвил горько: «Уходить!..

Теперь не нужен я народу.
Войскам не важен мой приказ.
Им думцы сладкую свободу
Сулят, прельщают, мутят воду…
Оставить трон пришёл мой час!»

Ты думал этим отреченьем
Дать примиренье и покой.
Да если б знать! –  каким мученьям,
Пожарам, яростным сраженьям
Путь открывался столбовой.

Семью поставив выше долга,
Ты ей сильнее навредил.
Вам оставалось жить недолго.
Ты будешь высмеян, оболган…
Но кто б царя предупредил?!

Как хочется, чтоб миновала
Россию страшная гроза,
Чтоб окаянных дней не стало,
Чтоб справедливостью сияла
Русь, словно Божия слеза!

Что, если в зале на портрете,
Где Николаю тридцать два,
Я тёзку чудом мог бы встретить,
Предупредить, спросить, ответить,
Найти надёжные слова!

Моё воображенье дальше
Летит стрелой, пронзает век,
Рвёт ткань времён, тенёта фальши,
Чтоб я, от поисков уставший,
Узрел из-под тяжёлых век,

Что нет страшней войны Гражданской…
В ней нет героя-удальца,
Нет чистой совести дворянской,
Нет красной правды пролетарской…
В ней брат бьёт брата, сын – отца.

Ещё Россию предстояло
Каким-то дивом уберечь.
Но если б в этот миг, сначала,
Царя отречься удержала
Советчика прямая речь!

Зачем мечтания мне эти?
Зачем безмолвный разговор
Веду я с тёзкой на портрете?
Чем дольше я живу на свете,
Тем мне труднее до сих пор

Признаться: если б жил тогда я,
Где меж двух истин вал огня,
Из двух сторон тогда какая? –
Русь прежняя иль молодая,
Сильнее увлекла б меня?

Я мог стать красным, мог быть белым…
Свой выбор сделав, дав зарок,
Служил бы я душой и телом,
Стрелял и падал под обстрелом,
Но вот счастливым быть не мог.

Предвестье новых бурь тревожит;
Во мгле блеснуло остриё.
Я повторю одно и то же:
Лишь тот Россией править сможет,
Кто внял истории её.