Метался долго по квартире зверем...

Метался долго по квартире зверем,
Привык в миру, распятым на юру
Быть непокорным сильным, но соседям
Сквозь крики слышалось - сегодня я умрууу.

Запой и вой уже с ним не играли.
Взаправду, люто так отворотясь,
Кроваво-ржавые, железные скрижали
Срывали паутины жизни связь.

И ледяной, потусторонний ветер
Играл над обречённой головой,
Сметая в прах все ценности на свете.
А он хрипел, он был ещё живой.

И на пороге рая или ада
Он бился, он пока ещё рычал!
Нет не скулил: "Пожалуйста, не надо"
Не портил этот роковой финал.

Ещё пульсировала страсть в конце спектакля,
Но он увидел дно и осознал,
Что топливо сердечное иссякло
И он один тёмен страшный зал.

Он знал заранье, отработав знанье,
Сыгравший, переживший сто смертей,
И шум оваций, и по новой воскресанье.
Но всё теперь! Перед чертой своей.
Он встал.

Он встал, чтоб плыть меж криков и оваций.
Вдова, подруги и конечно мать
Последний раз губами прикасаться
Смогли б потом. Но каково стоять?

Стоять считая и осознавая,
Что вот и всё. И он теперь как все
Пред створами иль Ада или Рая
Иль Ничего в ничейной полосе.

И много в нём горело и любило,
Металось, созновало и рвалось.
И нить рвалась меж Светом и Могилой.
И гас огонь. И воск отёк от слёз.

Он уходил за дерзким Дон Хуаном,
За Гамлетом, застреленным бойцом,
Звездою упавшею убитым так нежданно,
За истребителем, чтоб не восстать потом.

Другие к рампе чередой выходят
А он стоит пред нами за чертой.
Но шум оваций и цветы Володе.
Спасибо, друг! Ты всё-таки, Живой.