Пятая китайская центурия

              Лучше оставить сыну одну книгу, чем горшок золота.
                Китайская пословица



В фарфоре всё живое. Слабый дух
звенит намного громче, чем звериный.
С утра я пробирался через ливень
к невзрачному сараю близ дороги.
Признаюсь, я не чествую езду,
как, в общем, и привязанность до гроба,
с её несовершенством в крайней фазе.
Проделав, что положено, я жду,
когда фарфор приступит красоваться.


Секрет поющих ваз довольно стар.
(Не раз пытались выведать у наших).
Я часто тараторю: "Коль узнаешь,
то очень пожалеешь, что причастен!"
В других краях дошло до колдовства:
наивных жён подпаивали чаем,
надеясь через ближних докопаться.
Их близость с нами - тоньше волоска
который я кручу на среднем пальце.


Их часто убивают, но зазря.
Они невиноваты в нашем деле.
Недавно чрезвычайно нашумели
презлые итальянцы с их упорством.
Один из них на месяцы застрял
с осколками, по моему, у польской
границы, отвергая золотистость,
как солдафон, что держится за стяг,
надеясь удержаться за отчизну.


Не первое, конечно! но глазурь
для ваз важна, как кровь для организма.
Наш страх непроизвольно отразился
чредой из иностранцев, что грозят нам.
Испуг сидит нарывом на глазу.
Не верю больше стражникам-раззявам,
что вскоре продадутся с потрохами. 
Гарцуй, моё пророчество, гарцуй:
всё лучшее - сокрыто под грехами!


Не много нас осталось - семь голов,
что точно знают музыку керамик.
Китайская империя клялась мне,
что будет охранять меня до смерти.
Живу я очень скромно, под горой -
нелепым ожиданьем, что доспеет
внутри непобедимая проказа.
Я завещал: во время похорон
стучать древесной палочкой по вазам


тихонько, но упорно, чтобы звук
мгновенно перестраивал пространство.
Внезапно понимаешь, что под старость
теряешь зоркость ока, силу воли.
Без стёкол я сегодня, как без рук.
Надеюсь, император соизволит
в грядущем наградить мои старанья.
А - нет - скажу: правитель, комиссуй
пропойца очень редкого таланта!


Семья вдали от дома. В тех краях,
куда не пропускают итальянцев.
Я думаю, что нужно избавляться
от, раньше дорогих, игрушек сына.
Как вырос он, но как его корят
за папин грех. Его непогрешимость
решилась стушевать мою греховность.
Ещё мы позабавимся, коль я
способен одиночеством греть воздух.


Я начал делать обжиг при свечах,
но это понижает продуктивность.
Работа над фарфором поглотила
и прошлое, и будущее - разом!
В мои-то годы - лучше привечать
не строй своей телесности, а разум.
Как хочется признаться: я не воин,
но знаю что такое - пить печаль
и знаю что такое - жрать неволю.


Простить нас невозможно, хоть за нас
и вступятся две дюжины из знати.
У жизни - слишком чёрная изнанка,
и я о ней напомню напоследок.
Мне важно перевыполнить заказ.
Старик всегда, мечтающий под светом -
находится вне света. Это жутко.
Религия фарфора так звонка,
что, кажется, скрывает чью-то шутку.


Все деньги переправил в дальний край
на маленькую ферму и на домик.
Не хочется пророчить: но на той ли
земле я перестану двигать телом?
Мой крик к моим родным не долетал,
хотя во сне кричу я оголтело.
Кровать грязна, неряшлива, под нею
плывёт вся жизнь. Печально, но летам,
кончено, не прикажешь плыть плавнее.


За каждой жизнью прячется сестра
(изнанка, коль хотите, этой жизни).
На все вопросы крикнув "отвяжитесь!",
я ем свой рис, без выпивки и чая.
Всё крайне сложно. Всё здесь неспроста.
Фарфор, моё разгневанное чадо,
здесь никуда от грубостей не деться;
секрет твой очень страшен: в твой состав
дробят и сыплют косточки младенцев.


Рецензии