За любовь!

     Было это на Урале. Не помню как давно, но на масленичной неделе. Анна Максимовна уже спозаранку поставила опару на блины и чуть свет уже хлопотала у печи. Аннушка была справной хозяюшкой и ладной в своей старости, шибко скора на ногу и остра на язык. И деда своего, Гаврилу Родионыча держала в ежовых рукавицах.  А потому дедова прыть и неуёмность выпячивалась только в евоных фантазиях и байках, которые он сочинял прям на ходу, по мере повышения градуса. А  самогон он гнал знатный, Аннушка токмо заправит его снадобьями особыми, секретными, пошепчет шепотки заветные да и плюнет от души в бутылёк. Это как Ключ.Замок. Язык. Колдовство типа.
    Гаврила Родионыч с утра уже запряг лошадь и поехал в сельсовет за сватом и кумом, пособить по хозяйству. Они так и помогали друг другу и всё делали сообща.
А потому сообща, что потом можно было вспрыснуть всё и вроде как повод есть. Можно, конечно и самому, но так- интерес какой-никакой. И Аннушка, хоть и скрипела, но бутыль ставила.

      А тут ещё-Масленица. Вот трое мужиков ввалили в избу с мороза, а дед с печи закряхтел и заохал:
- Что за срань, в таку рань припёрлася, а я ещё до ветру не сподобился. До ветру во двор дед Серафим давно не выбирался и ему соорудил зять Гаврила Родионыч "трон" с помойным ведром, а дочь его прибирала за ним, а то такой злой дух из него пёр, что как покидал  деда, так амбре стояло аж до потолка, всё живое в обморок падало. На этот  случАй деда вдвоём потащили во двор, накинув на него тулуп. Да там и оставили духов испускать.

-А ну-ка, Анюта,- всё, что в печи, на стол мечи,- по родственному приобняв сестру  Иван Максимович определил её направление прямиком к буфету, где хранились заветные настойки и растирки. Анна кочевряжась и сопротивляясь определила им небольшой лафитничек, и достала четыре рюмки.
 
-Ну, мать, так праздник! Всё же четыре мужика, да  и ты поди уже управилась, употребим по случаю... и уже самовольно добавил к лафитничку ещё штоф беленького, ядрёного, без сказочных добавок.
-Окстись, пьянь полуденна, - это ещё первач, в роботе. Хватат тут всё без спросу, дикошарый. Для Митьки-ветилинара заказ, отёл скоро у Варьки. Чай не сдюжит- тяжела больно, видать то трое козлят носит.
И где енто ты четырёх мужиков насчитал?! Деда что ль, - так он как дитё , скоро уж как 90 годков стукнет.
-Дед!,- встрепенулись все разом и попёрли  во двор.
Дед тихо посапывал в нужнике, прислонившись к стене и пускал пузыри. Совсем окоченел, тулуп был загажен и отринут им как скверна.
 С криком и смехом, руганью и злобными шутками,- обосрал весь праздник, засранец!
деда водрузили на палати и накрыли дерюгой, а поверх ещё и доху шоб не смердел шибко.
-Надо бы деду стопку опрокинуть, как бы не захворал,-заботливо заметил  сват Олег Ильич и намекая, что пора то уже, всем пора, а дед как бы предтеча...
-Да, куда иму ужо хворат, чай на том свете, уже прогулы ставят,-намаялась я ужо с ним, сама то ужо еле ноги таскаю. Кто мне то жопу подтират будет.
-Ну, давай, Аннушка, поди уж блинки застыли , как снежинки поди, кружавныи.

К блинкам у Анны Максимовны были шанежки  с творогом и брусникой, щучьи головы и хвосты заливные, соления бочковые и грузди хрустящие со сметаной, картошка душистая с маслом и морс ягодный, котлеты из рыбы, пельмени знамо с трёх мяс .
 
Первую стопку за праздник, вторую за гостеприимную хозяюшку. Анна раскраснелась и проявила улыбку на строгом лице. Потом пили за родню, потом за здоровье, и за всякие блага и достоинства, а тут и за любов....
И тут чёрт дёрнул Иван Максимыча сказать, когда уже достали лафитничек для Верки-модистки, который припасла Аннушка. Верке, которая должна ей аккурат к Пасхе сварганить пинжак и юбку синю в пол, как у Матрёны Ильинишны.

Так вот, Иван Максимович уже в подпитии приличном заговорил про любов...
-У меня Манька, в худой юбчонке. В дырявой кофтёнке... а люблю...  И при этом почему то пристально посмотрел прямо пред собой в белый  щучий глаз и улыбнулся с вожделением. Тряхнул головой и обвёл всех игривым взглядом, локоток скользнул и щучья голова уплыла под стол, где наготове сидел старый кот Пшёлотседа и помышлял на халяве застольной.

-Кака така, Манька,- Гаврила Родионыч , покосясь на супругу , решил ситуацию взять под контроль. Твою жену, кажись Марья Васильевна звут...

-Звут..., икнул свояк. Справная баба, - а  не люблю,- приосанясь изрёк Иван, зачерпнув капустный снопик.

И тут Олег Ильич и говорит:- Ах, Иван Максимович, из твоей бы Марьи Васильевны столько кунок бы вышло- пол деревни осчастливить  можна...

-А из твоей бы жены Марьи Игнатьевны и одной не вышло, меж спичками и не плюнешь.

Гаврила Родионыч слушая все эти откровенные исповеди начал рассказывать про Катерину:- Не толста, но сколь пышна, мягка, белотела и писька хоть одна, но вкуснющща!

Дед сидя на печи и слушая такие диковинные речи кряхтя промолвил:-
-Хулу молвите, а я вот за всю жисть  грешнаго тела не видел, не шупал и вот - живу...Дед сидел в белой рубахе, в кальсонах , свесив ноги с печи и седые волосы обрамляли его голову словно нимб , и словно не дед, но архангел Серафим им вострубил о их грехах прелюбодеяния и словно взор его белёсый и мутный преобразился и сам святой вещал его устами и обличал их.

Рюмки зависли над столом  и даже Анна Максимовна , давно привыкшая к сальностям и мужа, и брата и свата, (язык , чай без костей) опрокинула в себя не полрюмки, а целую, поперхнулась и удалилась по нужде, на ходу понося всю шайку-лейку:
-У, черти дикошарые, поднесу я вам боле, смолы горячей, с устатку.

И только Иван Максимович  развёл руками и сотрясая ими в воздухе сказал:
-Да, ты, батя, остывшая планета! И низвергнутый вулкан!

Тут Олег Ильич, покосясь на полстакана в остатке сказал:
-Ну, пошёл я, а хули тут делать.
И с гордым видом,- крюком голову не достать, удалился.



-Свояк, пей маненько, остально я допью.
-Та, нет, пей ты, ты постарше, почни сам.

Анна Максимовна, супружница нерадивого болтуна, Гаврилы Родионыча поспешила прийти на помощь:
-А давайте я вам поделю, кажный выпьет и по домам.
Анна взяла два стакана и разлила точнёхонько поровну, спросила:
-Поровну?
-Поровну!- ответили мужики и взметнули руки к стаканам.
И тут Максимовна хитро улыбнулась, перелила спорное в одно и залпом опрокинула в себя.
О , эти глаза напротив, калейдоскоп огней...!
Подняв вверх оба стакана, Анна спросила :- а теперь поровну? А, ГАВНИЛА... Родионыч?
И зачерпнув груздочком сметанки закусила, приговаривая,-Вкуснющща!!
А ничего не ответили мужики.  Иван Максимович спешно натягивал тулуп и никак не мог с первого раза попасть в рукав.
А Гаврила Родионыч не стал ему помогать, а споро удалился, потому что Аннушка  сегодня утром разлила масло, когда пекла блины.