Бывальщина

Поле горем сеяно,
Слезами орошено,
Тоскою навеяно,
Через край переброшено.
На поле девушка рождена,
Одним духом взрощена,
Одним богом суждена,
И всем миром брошена.

А в миру тоём-
Все одни певцы,
Все певцы-глупцы,
Беспробудны пьяницы.
А они поют про ту девушку,
Про ту девушку-их соседушку,
Что была она не в мирном быту,
А была она в боговом поту.
Под запазузой, да под мышкою,
Щекотала богу его мыслишки.

Эта красная девица нынче веселится.
Рассказала богу все бывальщины,
Что сама сидела и на все глядела.
Как один мужик
Через час ночной в чисту улицу,
Выбегал все он, сильно жмурился
От палящего света лунного
И тащил с собой друга сонного.
Друг его- черт без рожечек,
Черт без рожечек, да без ножечки.
Помотал его братец-пьяница
Откусил ему рог один,
А другой заломил рукой.
И поёт тот чёрт все проклятьеце,
Все проклятьице другу-пьянице.
Чтобы тот запил, да про мать забыл.
Чтобы он, дурак, день и ночь стонал
Все от счастьица привеликого,
Чтоб до счастьица все рукой подать,
Да не смог бы он и на ножки встать.
Чтобы счастьице уплыло к другим,
Чтобы запил он и про все забыл.

Тащит, тащит он друга сонного,
Что все пел ему то проклятьице,
Словно в колыбель свет-младенчику.
И пропал в тот миг прямо в земельку, 
Ко своим врагам-сотоварищам.
И запил он вдруг страшной пьяночкой,
Страшной силою, что про мать забыл.
Наша девушка пред его лицом,
Распрекрасная всё красивица,
Видно, счастьице та несла в руке.
Но не смог свои белы рученьки
Он поднять с колен, протянуть к кудрям.
И завыл он вдруг громким голосом
"Эх ты черт, ты черт, друг мой сизанький!
Ты избавь меня от тоски моей,
Отпусти меня на бел свет глядеть!
Все глядеть, сильно жмуриться,
От палящего знойно солнышка!"
А черту-то все и смешно ему-
Горе этое он не раз видал.
Только вот в тот миг он и прокричал,
Что лишь бог один мог помочь ему.

И послушал бог и разжалился.
И сказал тогда красной девушке,
Красной девушке их соседушке,
Чтоб она в тот миг да и сладила,
И избавила от страданьица
Все певца-глупца беспородного,
Пьяницу добра молодца.
И припала та все к его губам,
И избавила в один миг его.
И поднял свои белы рученьки,
Протянул та их к золотым кудрям.
И опять поёт он про свет белой,
Так поёт-то он, что не выпить- грех.
И запил он так, что про мать забыл.
И бежал он все сильно жмурился
От палящего света лунного.
И тащил с собой друга сонного,
Под запазузой, да под мышкою,
Да без рожечек и без ножечки,
Щекотал все он его мыслишки.