Леди Годива

Граф Леофрик, поймал однажды мышь соблазна.
Казну изгрызла та в лохмотья и до дыр.
Она пила за всех, на все была согластна.
Глумилась и кривлялась, проела до седин,
Плеш графу, чтобы тот латал богатство,
Налогами с купцов, везущих в Ковентрин.
Заморские шелка, посуду, явства.

И Леофрик чинил, хоть вовсе неумело,
Он штопал бреши как портной сукно.
В казне, но та пустела быстро, скверно.
Купцы бежали, меньше где ярмо.
Нищал и Ковентрин с казною постепенно.
Продукты не везлись, пустело и нутро…
У горожан… Терпенье не безмерно!

Взывали бедняки к властителю их, но!
Чем громче глас народа раздавался,
Чем жарче речи-строже тем закон.
Перстом своим старик наш попытался.
Заткнуть всем рты и затянуть камзол
По туже, чтоб пупок не развязался.
И новый сбор покрыл его позор.

В минуту наивысшего отчаянья
Толпа вломилась в замок “Леофрик”.
Лес факелов неся, лопат и вил печальных...
Заморыш кнут тащил, дубинку нес старик.
Но встретил кроткий взгляд, в покоях тех зеркальных,
Годивы Девы – леди Леофрик
Народ сломленный волей чрезвычайной.

Была она бледная, покорна и красива.
И кудрей водопад спадал с покатых плеч.
Графиня Ковентрин – в девичестве Годива.
В глазах скрывала мудрости востер, холоден мечь.
А в сердце полыхал огонь неугосима.
Что джажда материнства способна лишь разжечь.

И жалость зародилась в ней красивой
Пурпурной лилией, посеяной в глазах
Детей, что за свободу бросились ретиво
Бороться. Не пугливо, с лопатами в руках.
Годива Леди молвила учтиво.
-Вас слышу я, народ, отриньте голод, страх!
Я к мужу воззову доходчиво, учтиво.
Оружье не к чиму, ведь в наших все руках.

Но граф, чье сердце мыши подчинялось
Не внял разумны доводам жены.
Его лицо презрительно смеялось.
И требы были вмиг оглашены.
-Коль ты народу верная осталась
Иди в народ, глаза опущены,
Нагой и на коне, и чтоб не прикрывалась.
Тогда налоги будут прощены.

От злости извивалась мышь порока,
А Леофрик глотал свой яд и злость.
Гнедова лицезрел у самого порога.
И деву в наготе, румян рябины гроздь.
-Согластна я с условием зарока,
В холке хлопни, чтоб все началось.
Избавлю я народ от этого оброка.

И поскакал гнедой по улицам мощным.
Рисуя плечь опущенных абрис.
Фигуры мрамор, целью окрыленной.
Свободы символ, взбалмошный каприз.
И слез дождинки в синева бездонной
Рождались и неслись по нежной коже вниз.
Внемала лишь луна красе завороженной.
Народ, закрыв окон своих глазницы…
Молился, жертвой девы пораженный»