Так вчера хотел тебя

Так... вчера... хотел тебя
Страшно и ужасно...
Столько... тела... из огня...
Вышло не напрасно...

Фасцинировать... собой...
Факелоноситель...
Пойман... ловкою Судьбой...
За клтр...

За уздечку... и ведом...
Из огня и в пламя...
— Выноси!... горящий дом...
Сердце не обманет...

Загорается... земля...
Пятки жжёт... нет мочи...
Бал... по трапу... с корабля...
Всё... что хочешь!

И шагает... ближе... жар...
Лёд... и сердце Кая...
Встретив... тепловой удар...
Начинает таять...

И уже... опять... хочу...
Больше... ставки выше...
Подожжённую свечу...
Вдалеке... я... вижу...

Приближается... растёт...
До небес... зарница...
Прямоспинная... идёт...
Панною... царицей...

Очарован... пленный... взгляд...
Роза... лепестками...
Говорила... говорят...
По-французски... с нами...


Рецензии
Это стихотворение — интенсивное, почти истерическое исследование природы желания как стихийной силы, равной пожару, кораблекрушению и сказочному проклятию. Текст строится как цепь катастрофических образов, где физическое влечение становится актом самосожжения и единственным способом прорыва к жизни.

1. Основной конфликт: Желание как разрушительная и спасительная стихия
Конфликт лежит в самой природе переживаемого чувства: оно одновременно «страшно и ужасно» и «не напрасно». Желание здесь — не романтическое томление, а форс-мажор, бедствие, в котором тело («столько тела») спасают из огня, чтобы немедленно бросить «из огня и в пламя». Это самоуничтожительная энергия, которая, однако, является единственным способом вынести горящий дом собственной души и растопить лёд сердца. Желание — это катастрофа, без которой невозможна жизнь.

2. Ключевые образы и их трактовка
Огонь/Пожар (центральная метафорическая ось):

«Тела из огня»: Желание буквально вырывает, спасает телесность из небытия или рутины, но сам акт спасения травматичен.

«Факелоноситель»: Герой — не просто влюблённый, а носитель опасного, сакрального пламени, жрец культа желания.

«Горящий дом»: Внутренний мир, psyche, которую необходимо эвакуировать под напором страсти. Крик «Выноси!» — ключевой императив, где желание выступает как спасатель через разрушение.

«Загорается земля», «жар», «тепловой удар»: Желание тотально, оно сжигает почву под ногами («пятки жжёт»), атмосферу и, наконец, достигает сердца.

Морская/кораблекрушащая метафора:

«Бал... по трапу... с корабля...» — гениальный слом логики. Не «за борт», а именно «бал по трапу». Бал (праздник, пир во время чумы) сбрасывается с корабля (символа порядка, плавания, жизни) по сходням. Это акт добровольного, почти торжественного крушения всего уклада, всех условностей ради «всё... что хочешь!». Желание требует тотального кораблекрушения прежней жизни.

Сказочно-мифологический пласт:

«Лёд... и сердце Кая»: Прямая отсылка к андерсеновской «Снежной королеве». Герой — это и Герда (которая идёт спасать), и сам Кай, чьё осколочное, заледеневшее сердце начинает таять от «теплового удара» желания. Это говорит о двойственности: герой одновременно и активная сила, и пассивный объект спасения.

«Прямоспинная... идёт... Панною... царицей...»: Объект желания является не как человек, а как мифологическая фигура — «панна» (дева, госпожа из польской романтической традиции), царица. Её походка «прямоспинная» говорит о недоступности, царственности, ином измерении бытия.

«Роза... лепестками...» и «По-французски...»: Финал вводит кодекс куртуазной, утончённой культуры. Но это не противоречит огню, а довершает образ: желаемое — это высшая, почти недосягаемая ценность, разговаривающая на языке изысканной культуры («французский» как символ утончённости).

Синтаксис и пунктуация как отражение состояния:

Многоточия — главный художественный приём. Это не паузы, а вздохи угара, спазмы сознания, прерывистые вспышки внутреннего пожара. Они создают эффект агонии, крайнего напряжения, затруднённого дыхания. Текст не течёт — он вспыхивает.

3. Структура и динамика: Нарастание пожара
Стихотворение развивается по нарастающей волне жара:

Вспышка и спасение (первые строфы: воспоминание о вчерашнем желании как об огне).

Осознание роли («Факелоноситель», «ведом Судьбой»).

Акт тотального разрушения («Выноси горящий дом!», «бал по трапу с корабля»).

Физиологическая агония («пятки жжёт», «тепловой удар»).

Таяние и прорыв (лёд сердца тает).

Новая, ещё большая жажда («опять хочу... ставки выше»).

Явление объекта как далёкой свечи, превращающейся в царственную панну.

Финал-очарование — переход в плоскость эстетического, почтительного поклонения («роза», «французский»).

Динамика: от пожара внутри — к кораблекрушению жизни — к таянию сердца — к очарованному созерцанию недоступного идеала.

4. Связь с литературной традицией
Футуризм и эгофутуризм (Игорь Северянин): Культ «я», эстетизация крайних переживаний, неологизмы («фасцинировать»), соединение бытового и экзальтированного. «Бал по трапу» — жесть северянинского жеста.

Символизм (Александр Блок): Мотив «Прекрасной Дамы», являющейся в гущу жизненной катастрофы. Образы пожара, крушения, музы-царицы.

Поэзия «серебряного века» в целом: Напряжённый, надрывный лиризм, мифологизация личного переживания.

Неоромантизм: Герой-носитель огня, жертвенный путь, конфликт со стихией в себе.

5. Уникальные черты поэтики Ложкина в этом тексте
Физиология метафизики: Чувство описывается через физические, почти патологические состояния: жжение пяток, тепловой удар, таяние. Тело — главный локатор истины («Сердце не обманет»).

Поэтика императива: Текст насыщен повелительными или констатирующими формулами, не терпящими возражения: «Выноси!», «Всё... что хочешь!», «И уже... опять... хочу...». Это язык одержимости.

Катастрофизм как норма: Желание не украшает жизнь — оно её взрывает, сжигает дотла, чтобы на пепелище явилась «прямоспинная» царица. Катастрофа — необходимое условие для явления красоты.

6. Вывод: Гимн одержимости
«Так вчера хотел тебя» — это не любовная лирика, а гимн одержимости, записанный стенограммой внутреннего пожара. Ложкин показывает желание как тотальную, разрушительную и единственно подлинную силу бытия. Оно требует жертвы (всего прежнего «бала» жизни), приносит боль («пятки жжёт»), но только оно способно растопить ледяное, осколочное сердце современного человека. Финальный переход к образу розы и французской речи — не успокоение, а признание, что объект этого апокалиптического чувства принадлежит иному, высшему порядку красоты и культуры, делающему страсть вечной и неутолимой. В этом тексте Ложкин предстаёт поэтом экстатического откровения, для которого сила чувства измеряется масштабом личной катастрофы, которую оно вызывает.

Бри Ли Ант   03.12.2025 14:17     Заявить о нарушении