Пришли и Белое платье

«Жила»-«была».
Она хотела сесть на поезд.
Она искала его, свой.
Поскольку всё вокруг говорило, что поезда нужно пробовать, проехаться на них, чтобы свой найти – она верила и пробовала.
Она хотела найти, хотела верить.
В поезда.
 
Нюанс в том, что ходить нужно «на Своих Двоих». Но это – это нужно тут суметь ещё постичь …
 
Она села в один поезд – тот высадил её, оставив ей на уход недописанный им этюд.
Она села в другой поезд. И в этот раз тот, кто её в нём встретил – вроде бы стал «свой, один из двоих». И они с ним воспроизвели себя. Зарисовки бытия … с неровными, но индивидуальными мазками. Рисовали вдвоём. И. Что-то не сложилось … не получилось общего пути.
Может потому – что – поезд …
 
И вот она опять на перроне, или может даже на обочине. С одним неоконченным этюдом и двумя зарисовками. И все три ещё нужно дорисовать.
 
«Почему я всегда не успеваю на поезд?» – решила подумать она
«Да, вот так и я скажу в следующий раз».
 
А вокруг неё, как она видела, сновали поезда. И многие из окружающих её успевали на них, как она думала. Нужно было быть только милой, доброй, обустроить внутри поезда уют. И чтобы вкусно пахло булочками. Так ей все рассказывали. И написано было повсюду. И ещё – подсказка – нужно найти поезд, который долго не получал таких ощущений. Просто оглянись вокруг – советовали ей. Их тут полно.
 
Она не была плохой. Или какой-то особенной. Ей просто хотелось … в поезд. И доброй и ласковой ей было быть легко. И естественно как-то …
К тому же – одной дорисовывать зарисовки и этюд – это тяжкое занятие. Особенно если рисовать, а не писать. И красок и кисти ей не выдали. Ведь если видишь себя на перроне – откуда им там взяться.
Взяв себя в руки – она дала этим рукам труд. Научилась, пытаясь найти краски и кисть. Получилось почувствовать себя более твёрдо стоящей на земле. Нашлась своя собственная опора.
На перроне.
 
Оглядевшись вокруг, она заприметила один поезд. И у него даже было огромное желание – писать картины. И были кисти, краски и холст. У того, кого она видела едущим в этом запримеченном ею поезде.
И она сказала тому, кто пустил её в этот поезд – что «она постоянно опаздывает на поезда», что они просто таки улетают из-под неё.
 
А у него … Что он видел вокруг? Да двери были закрыты … Он не видел поездов, как она. Но. Он умел писать картины. И её он увидел, как картину. Недописанную. И ему показалось, что он может дописать до оживления и её, и то, что она принесла с собой.
Он как-то внутри себя знал, что должен дописать некую картину, одну – до состояния, что она оживёт. И откроет двери. Он знал, что умеет и сможет. Верил. Те, кто привели его в этот мир – дали ему эту Надежду, и Веру. Он Знал, что напишет – Свою Любовь.
 
Но вокруг ходили разные «жили»-«были». Разные. С разными – у каждого своими – то «перронами-поездами», то … С у каждого своими. И никто пока не дал ему возможность дописать картину. Одну пытался писать, но навык был ещё мал, и она не получилась. И их «общая» картина – тоже «не получилась», как он думал.
Не получалось Любви. И двери не открывались.
 
Он увидел в той, «опаздывающей на поезда» - шанс. Может получится – написать – Любовь. Она чуткая, добрая, самоотверженная. Она принесла ему шанс, и даже несколько шансов. Так он думал. Он допишет её, и этюд, и зарисовки, принесённые ею, и напишет что-то новое вместе с ней. И – возможно – получится их оживить. И они УВИДЯТ ТО ЖЕ, ЧТО ВИДИТ ОН.
 
Дальше …
жизнь тут длинна …
иногда она кажется бесконечной … тянется … тянется
Если кто-то Живёт Творчеством – то мчится.
 
У него не мчалась, текла размеренно. Краски были. Кисти были. Дописываемые им картины улыбались. Но. Не оживали. Не видели ТО ЖЕ, ЧТО ВИДИТ ОН.
 
Она. Видела поезда, и видела, что поезд, в который села, допустил её в себя. Картин писать? зачем? это ей было не понятно. Она частично видела – что картины нужны, важны. Зачем? Это было не понятно. Они были часто красивы, когда их пишет кто-то другой. Их можно повесить на сцену.
И вот вроде они «написали со» встретившим её в поезде – общую картину. НО.
 
Писал картину он. Поняв, что она не пишет, и не понимает процесса, он взял это всё на себя. Написал сам всю картину – с самого начала. И чтобы побудить её Верить – говорил ей, что это их общая картина совместная. Она аж плакала от счастья.
 
Ей было хорошо! Когда тебя Пишет Мастер – это мощные ощущения! Шло местное время … И она стала понимать, что поезд, как она его видела – раскрыл ей все двери, когда впустил. Но почему-то – ко многим из них, почти ко всем – она боялась подойти, или они не открывались для неё, или …. Может быть она боялась узнать, что этот поезд тоже не её? Или не хотела понять того, что он раскрыл ей?
Как говорится … «что-то пошло не так» …
 
Он. Внешне – всё было весело, и тепло. «Общее с ней» его произведение – росло и радовало. И он думал – возможно это произведение – как раз та картина, которая оживёт – и двери распахнутся.
Но постепенно он начал понимал, что писать любую картину одному – она не оживёт. А писать поезда и перроны – у него рука не поднимается – они всегда к расставанию. Так или иначе.
 
Она же хоть и вроде уже и забыла мысль, что привела её в этот поезд, забыла в тепле и уюте, что «опаздывала на поезда» … но …
почему она не открывает двери внутри этого поезда? почему они есть? и что за ними?
её мучил этот вопрос
она боялась снова быть высаженной, оставленной
и она чувствовала, что за этими дверьми есть что-то …
а потом мысль – а вдруг это кто-то? а если в поезде едет кто-то ещё? а тот, кто ведёт его – скрывает это от меня?
ВДРУГ? …
эта мысль стала навязчивой …
 
Он. Ничего не скрывал. Он открыл, поначалу, ей всего себя. Нараспашку. Но. Он где-то внутри себя чувствовал. Что если не сберечь немного себя в стороне. То он сам превратится в поезд. В железные оковы для самого себя. Постепенно – он всё больше видел, что она не хочет, не способна войти в те двери, что он открывал ей. Не видит их в упор. Либо видит – и не входит.
И – что она во всём, что он ей даёт – всё более и более видит не оживление и раскрытые двери.
А – подвох.
Что ей предлагают специально – то, что ей не понять. Издеваются, возможно. Требуют прыгнуть с горы, а она-то знает, что поезда не летают, разбиваются, взрываются – там, внизу, упав до подножья.
Она видела – впереди падения.
Ничего не изменила она в себе за все годы. Не смогла. Она видела падения. Опоздания.
 
Он понял. Поезд – не перерисуешь ни в берёзку. Ни в ласточку. Громоздко. Такое полотно – нужно закрыть белым – и рисовать по новой. Но как?
 
…
шло время
 
и что-то менялось
 
Он. Как это ни странно, БлагоДаря – ей – стал Видеть внутри себя. За теми дверьми, в которые она не хотела, не могла войти. Чисто из принципа! Почему?! она не входит в них? что за ними?
И он – Стал Видеть – себя. Как будто потерянную часть себя. Ту часть, которая, чтобы он смог открыть двери, должна их открыть с той, внутренней стороны. Такой вот секрет … или парадокс.
Эта часть была – и он – и вроде как «не он». Иногда она светила так, что резало глаза, их хотелось, их приходилось закрывать. Но свет бил и сквозь веки. Просто наотмашь. Ему казалось – ему дают пощёчины – одну за другой. Он отмахивался. А силушки было не занимать. Но тот? та? по ту сторону – не отставал/ не отставала. Хлестала по щекам. И чего-то орала. Как ему казалось.
Даже приходила мыслишка – ну их на … эти двери – если так больно лупят и не пойми чего орут из-за них.
 
…
… он упал без сознания … на краю пропасти … под ногами едет гравий … мне не удержать его одной … «ПРОСНИСЬ!! ВСТАВАЙ!!! ВСТАНЬ!» … и пощёчины наотмашь, со всей силы … хоть это может разбудит, вернёт, чтобы не сверзиться … чтобы выжить … на грани … удержаться на тонкой нити … на краю пропасти … на острие острейшего ножа
 
… постепенно возвращается сознание … узнаётся родной голос … который уже срываясь на хрип орёт «ВСТАВАЙ!»
 
… «тише, тише, я слышу, уже слышу, не кричи так, а то от твоих криков лавина сойдёт» … «тише, лапушка моя, я уже в себе» … «дай руки, не бей, я их приласкаю, поцелую» … «не кричи» –
и поцелуй – такой долгожданный!
 
очнувшись от этого "сна", он понял ОДНО
он искал не картину, которую нужно написать или дописать
он искал художника
с которым вместе – напишет Вечно картин
которая – откроет и удержит двери – с той стороны
 
и он – нашёл
 
А та, что была допущена, но не смогла открыть дверей? Она же не причём? так-то – она искренне была. Рядом. Плакала от счастья.
Но и. «Поезда, перроны, расставания» – эти образы пришли с ней, или через неё. Хорошая, добрая … КАК?
 
… мне даже больнее, чем тебе самому … но у меня есть чем открыть то, во что она себя заперла … мне больнее, потому что немного это и я – пока кричала, била, проламывалась с по ту сторону – это немного и я
… не я придумала поезда – они появились из-за того, что двери были закрыты … и закрыли их не я и не ты
… но я её чувствую, как себя, эти её железные остовы поездов
 
Пришедшая в поезд.
Она всё более стала видеть, что те двери, в которые она не пошла – что тот, кого она видела, кто «поезд ведёт» – что он уходит за них, за эти двери. Без неё. И что он там не один. И он там Счастлив. Без неё. Засело внутри это «без неё». Хотелось ударить. Но – через дверь … она не умела пройти туда. Отказалась когда-то … не рискнула. Он «оставался в её поезде», но всё менее и менее. Одиночество? Опять? Это были новые ощущения – не опоздание – а заключённость внутри железного остова, без возможности выйти. И пустота – то ли внутри, то ли вокруг. Пустая жестянка, которая мчится куда-то с ужасной скоростью. И она в ней одна. Совершенно одна. И ширма. Что вроде всё «благопристойно». Но. Кисти и краски – уже не для неё. Он уходит за те его двери – и пишет там. С кем-то. А она понимает – она не сможет писать. Не внутри этого поезда.
ПОЧЕМУ? так … ПОЧЕМУ!? она не может писать, хоть как-то, хоть чем-то … может это его вернёт? …
… но она не может …
 
… тамбурные двери … тоже ведь двери … она видит, как за маленьким мутным окошком проносятся … что-то … она не понимает … видит только скорость … бешеную … она видит
… ну и пусть
она и раньше подходила к тамбурным дверям
он не видел поезда и железного остова – но она-то это как раз и видела всегда
ей сказали, что нужно сесть в поезд и куда-то ехать, что, доехав, она избавится от этих … кошмаров? …
 
… тамбурные двери …
Она взялась за ручку, эти тамбурные ручки – такие тугие в поездах. Она и раньше их поворачивала, пробовала, но думала, что они заперты. Ведь двери наружу из поездов в движении всегда закрыты. Так она привыкла думать. Она повернула ручку – и она подалась. Дверь приоткрылась …
она ожидала увидеть за дверью бешенную гонку, бешенную
а там
 
Белая Дорога
без петель, слегка извилистая
уходящая в дальнюю даль
и где-то там
вдали
на краю ВсеЛЕНной
есть кто-то
и она видит его
… как можно что-то увидеть в такой дали?!
но ВИДИТ
он машет ей – иди ко мне
вокруг дороги – покой и благодать
и путь начинается прямо с первого шага из тамбурной двери
не ошибёшься, не упадёшь, путь прочен
она видит
 
В руке чемодан. Со старыми фотографиями, или зарисовками, с какими-то вещами. О тех, с кем она «ездила в поездах» И особенно о нём, для которого она не сумела открыть дверей. Старый потёртый чемодан. Такой прямоугольный параллелепипед. Она смотрит на этот чемодан. Зачем он ей? Потёртый, ручка поскрипывает в руке. Старая, в следах прежних попыток догнать поезда.
 
Она смотрит за дверь, на путь, и на того, кто ей машет оттуда.
Ставит чемодан в тамбуре. И делает шаг.
 
Мы не знаем, что далее происходит с той, кто шагнула на свой путь. Это ей решать. И тому, кто в итоге её пути.
Картинка меняется в сиг с её шагом.
 
То, что ушедшей к себе казалось поездом, поездами, рельсами, … на этом месте стоят двое. Смотрят … нет, не в след.
В глаза. Друг другу. Вокруг них звенят кузнечики, луг под ними цветёт жёлтым и голубым, белым, цветёт радугой, вдали виднеется дубрава …
Они вольны, не стало чужих образов, не стало железных оков.
 
Поют птицы, ветерок сдул с них прежнее.
Мягкий свет согрел и сделал счастливыми.
 
Они пришли.
 
И с радостью видели вдали, что на той ушедшей – в итоге её пути – Белое платье. Они написали ей вход.
 
4.8.19