Roofless. с Мариной Питько

Хайбун диалог "Roofless"
Марина Питько   -   Игорь Нехаенко Одесса



Игорь:

... Если мысли падают, то куда? Полное разнообразие невысказанных предположений. И взгляд упирается в чашку. В нея, пожалуй, можно положить, или покласть, конкретная дыра (или нора), всё зависит от калибра снаряда. В напёрстке маленькая, крохотная, на полглотка.. наперстянка.. Исчезающие, кто в кроличьих норах, кто из жизни. Как это важно, встать и уйти, не на всегда! Бывают ли ползучие мысли? ползающие... улитки на садовой дорожке после дождя. Намазываются хлебом на масло, и лицом вниз, на нижнюю строчку, в подстрочник, порой застревая в междустрочии, в перерывах между очередями. Как долго ждать, когда придут дельные мысли. Ах уж эта игра. Поиграем в мысли?

Дощатый борт грузовика
С поддоном кирпичей в кузове
Пушинка в пыли



Марина:

Мысли, проклюнувшись и вызрев,  рассыпаются перламутровыми бусинами слов, заполняя собой улиточный домик! Давая возможность его обитательнице пользоваться этим топливом, чтобы медленно передвигаться по шершавой дороге листа только себе известным маршрутом – и если в доме при движении все еще дребезжит незаполненная посуда, формой напоминающая фужер с наперсток, в нее можно накапать сырых ползучих мыслей и накрыть их крышкой – утечка  неопределившейся субстанции может поменять траекторию движения хозяйки домика! О, это топливо, дающее возможность просачиваться в кроличьи норы! Но больший КПД предполагает озерный жемчуг – да где ж его взять!..

Каждая бусина –
Снаряд размером
С упавший кирпич



Игорь:

...Дробилка. Стук в черепную коробку, тук-тук. Отбойный молоток. – Кто там? – Мысль, пришла. Обойная вата. Давление омута на уши. Завяли, отпали, уш-ли. В глазах боль. В боли по уши смысл. Он просто стирает, пена на доске, мыло брызжет, мысли. Чистенькие такие, влажные, мокренькие, вогкие, незапятнанные, входят: – Привет... – Ас-саляму алейкум, ва-алейкум ас-салям. Однако кость цела. Теле-портанты, -порты... Белая, желтоватая, как наши разговоры, китайцы, наверное, или айны... Боль покинула нас, она не общительная. А гостья всё не уходит. Привязалась. Пускай их... Их за дверь выскользнул. Пускай осталась. Скучно без нея.

Сом в глубине
Пёрышко крутит
Циркуль воды



Марина:

Рождение... Оккупированная территория от-почковавшихся. Кто-то вызреет в большое и мудрое, став опорой спинного мозга всех, кто полагает разум основополагающим состоянием приближения к истине... кто-то останется маленьким, детским и, радостно булькая радужными пузырями, подарит ощущение счастья пребывания в трогательном месте с именем тёплым Земля. Здравствуй, моя новорожденная мысль! Ты кто? Кем станешь? Во что обратишься – в процессе метаморфоз, происходящих в моих нейронов бесконечном движении?... Вы выпускаете их за сферу?! – Пускай их! Наши маленькие мысли имеют право на само-определение!... ровно в той степени, в которую возведено это право...

Боль сопутствует
Рождению
Дробилки истины



Игорь:

...Встаньте, севшие позвонки. Мысль не нова, живёт, ночует. Стройно, смирно, равняться на… Их изгибы вперёд-назад кого угодно занервируют. Спицу бы, планку, доску привязать, и к стене. Стой, строй свои мысли как по-струне, а они всё равно выгибаются луком: сверху – назад, снизу – вперёд. Это у них халябина такая. Изосмысловые модуляции. Кто там? – Мысль. – Чай, не чая ждёшь? – Чая. – А что, это мысль. Пойти закладывать новый корабль. Паром пыхтящий. Индийский, байховый. Линейный. – Что не спишь? – А не спи;шишь? – Вот как же пускать муравьёв к сахару? Вместо претории ты сидишь, мыслишься, мнишься, саванна, сафари. – Ан нет.  ;  Чего нет, того нет. Но устала стоять часовым навытяжку, вольно! Сколько свободных от дела мину;т, ми;нут, уйдут к кому-нибудь в гости. Звонишь: – Алло! Мысль мою не встречали?... – Как без неё, без нея, без её, ну так, конечно, к чаю. Чашку к губам, отхлебнув кипяток. Мысль это боль от ожога. Вот так и живёт позвоночный столб, стопочка мыслей. – По стопке?

Звон в голове,
Гулкая пустота. Стул.
Мысль сидит.



Марина:

Длинный коридор с облупившейся краской серой по стенам, жидкий свет неоновых ламп, гасящий узкий зрачок… стулья, стулья у стен – у каждой двери очередь мыслей, сидящих, стоящих, таблички мигают красным – нет входа, нет выхода… чай не предлагали на ресепшене, байховый индийский, даже воду – не предлагали! Все думали, больница в районном центре – с провалившимся крыльцом и облупленным фасадом, сервисом позапрошлого столетия, эти странные существа бестелесно сидящие больны, конечно же… Но нет! Каждая дверь выводила в свое подпространство – саванна, джунгли, небо бескрайнее, горы ввысь, жерло вулкана, ночь-день… зажглась табличка зелёным у двери с выжженной надписью на полотне деревянном: лето, велкам! Дверь открывается, мысль входит, надевает белый халат, смотрит прищурено на сжавшегося сумрачно пациента…
– Ну-с, уважаемый, а сегодня мы с вами подумаем о хорошем летнем дне, соскальзывающим за вашу спину…

Человек пуст
Мысль в белом
Лечит его тоску



Игорь:

…Циран поёт, тянет грустно мотив, заунывно, рвёт душу, плачет натянутая тишина, закостенелая, белая, на завязочках, за плечами, крылья понуро свесив, вибрируя, дрожа, сотрясая, молчит. Разве не прелесть весёлого танца нас призывает идти на костёр, плясать на углях, шажочками по стеклу, острым граням ракушек, тайком, босиком. Как прекрасна саванна зимой, трав в полный рост, аромата цветов, стрекот кузнечиков, топот слонов, вальяжной походкой, фланируя, будя здешних змей, привлекая взор львиц. Хруст в позвонках, колокольчиков звон, в медь ударяет язык, и пигмеи попрятались в джунглях, в кустистых пучках травы, стрекочут, трут крючочками лапок о крылья, надкрылья, подкрылья, исподнее, преисподнее, позднее и позднейшее. Говори, я слушаю, скажи А, высунь язык, ты ведь из язычковых. Только шипение змей безочковых. Циранопог поёт. Тень.

Слышишь мелодию
Зубьев пилы о деревья
Щёлкнувший позвонок


( * Циран – сокр. циранопог )



Марина:

В танце грузинки Циры под пенье дудуков лето сворачивает миры – восьмерками бесконечности под ногами… Длинное платье струится летними днями – бог с вами, бог с нами… плачет, смеётся мысль – рада дарить совершенство, болью и радостью по осколкам –слов, замирающих восхищенно… донно… и нощно, томно, пророщено в летнюю зелень – сквозь зим череду… мысль прорастает – и я с ней расту… плачу, надеюсь, что вылечит, бедную, колокол лижет ладонь языком – медным. Я – язычница, в навь ухом настроенная… Мысль прорастает во мне платьем грузинским скроенная… белым халатом лекаря, сарафаном в петухах красных… Слышите, как дудуки – в дудочку проливаются – не напрасно?...

Мелодия спряталась
Лес прогнулся –
Под пилой дровосека



Игорь:

…Вместо леса опушка, руки синие, деревья улыбаются, щёлочки строят, лучики, топором по воздуху, вжик-вжик, аэроплан летит…  Вырастают головы, тянутся, руки-ноги отрастают, растают, тают в просторе, воздух то очень жидкий, с киселём тумана, облака на землю сели… Встаньте, суд идёт! Кто за, поднимите руки! Прошёл, мимо…  Да не судим будешь…  Можете опустить. Только полоса взлётная мхом поросла, лишайниками, слизью, кора под ней белая серой стала, ноги скользят, зайцы падают, коньки разъезжаются, с мебелью, по разным квартирам. Не всем, ох не всем дано право летать, только щепкам.

Берёзовая дудочка
В бересте белой
Жучок точит



Марина:

Зацепилось за ветку зефирное облако, нанизалось мятно-кружевно – не сорвать ветру белую шапку с дерева! Скукожилось, заслезилось в землю, зайцем мимо пробегающую, стекло по стволу стеклом призрачным – коньки скользят поскальзываются! Обнажились вихры зеленые, шелестят радостно свободно – жара пришла, шапки – в щепки! – им щепиться на двое, летать учиться – по осени в стаи собираться да в края дальние, трущобы городские – в печке буржуйке кострами полыхать, золой становиться… зола по ветру рассеется, почву засадит – сквозь плат земли густой черный семя пробьется – в ветки к небу поднятые – к самолетику в небе , солнцем плавящимся, за зефирное облако залетающему…

Взмах прощальный
Жизнь обещает
Повторение



Игорь:

…Чей это след, на лице моём, на окнах, заячьей лапкой, с ушами, лорнетом, хламидой, косой? Дом думал о дереве летом, жара, зелень, зной, пыль, кошмары, листва… И ветви склонялись к эбену асфальта. Включи кондиционер. Вид на стены, поля, электромагнитные, спелые, зрелые, и ноги под талию, стройные, загорелые. Веснушки на ушках торчащих антенн. Ползёт по губам паровозик улыбки. Печная труба в нас, там кролик сидит, внутри у него гриб бетонный приходит в движение, так грузно, стремит свои стены в кору, всю в трещинах между писанием древних. Закончив строку, лифт сидит на суку, и двери парадных подключены к сети. Щёлк тумблером, заяц свалился в подвал, на водопроводные трубы. Спи девочка, в сказке сегодня аврал, жилетный кармашек катком отутюжен. Босые следы по гудрону прошли, прошли и забылись, в цементной пыли.

Между шерстинок ушек
Морщинки коры
В слюде окон



Марина:

Обезумевший кролик несется по лётному полю кошмара зацементированного, уши по ветру раскидав гроздьями веток грибных… замкнуты раковины ушные буфетики ключиком – скляночки-баночки дребезжат и постукивают жалобно внутрь, соскальзывают с насестов, бьются льются затекают в трещины, впитываются извилинами серого – каких метаморфоз ждать в жилетном кармашке?! Смотри! Шкурка веснушкой помеченная чешуится, плавится в скользкую рыбную слизь – в пруд водосточной трубы!

Шкурка кроличья
Полиняла
Рыбой слюдяной



Игорь:

…С теплом, падают зайцы, ляпами, кляксами, плюшево, призрачно и увесисто, в окна, в пику, в глаза, между глаз, так ромашково-трепетно, так неистово-многочисленно, что и не сосчитать всех снежинок в округе, людей на планете квартир, сорной травы всех былинок, с их заячьими ушками и заячьей капустой, чай, не на столе, не в тарелке, с подливой, из праздничных слов поздравлений, и вязкой карамели славословья, патоки дружбы, и оскомины хорошего отношения, пусть, пусть убегают, упавши, на руки, на спины, на все километры и стороны света, азимуты неполяризованных направлений, ведь сила тяжести никто не отменял, вот и падают зайцы.

В норе на дне
Лорнет в два глаза
Ушки пушистые



Марина:

Мысль, бутоньерку поправив в кармашке халата, хмыкнула многозначно, всмотрелась в лицо пациента, уютно свернувшегося под раскидистым деревом, лето поймавшим сетью листвы на краю ускользнувшего загорелого поля. «Вы здоровы», – подумала вслух мысль, «более или менее, менее или более». Извлечённый из тени излеченный счастливо закивал зефирным облаком, уютно свернувшимся на его голове, и растекся благодарной чеширской улыбкой, медленно исчезая с прозрачного полотна картины… Мысль вздохнула, взмахнула полой халата, ссыпав со стола в мусорную корзину стайку щепок, пару осоловевших кроликов, игрушечный аэроплан, мутировавшую мутную рыбу, лифт, трубу водосточную, лес, поле, пруд… Оглядев пустоту, повесила белый в веснушках халат на крючок и – выпала в дверь, за которой … стулья стояли рядами у стен в серой облупленной краске, как прежде, чай не давали индийских слоников… присела в край очереди бестелесных, тихих и зыбких, ждущих под красной табличкой «Входа Выхода нет»… Все думали, что это больница районная с обветшалым крыльцом и позапрошлым сервисом… Но нет!..

Кто же ты, Мысль?
Лекарем в белом
Халате пришла




Игорь:

...Где каждый позвонок к стене прижатый так остр как гвоздь кривой и ржавый, стоящий с горлом у клинка, раздробленного чтива месиво белесо и кроваво, и не хватает лишь звонка, двери сорвавшейся и петель, где между первым и вторым раздастся хруст, но не купюры, мы залезаем в волчьи шкуры, на зубы примеряем пасть, чтоб не упасть, и чтоб шурупы к ладоням пригвоздили масть, пусть не козырную, свою, и к стенке, будто на краю стоишь над ахающей бездной зрачка чернённого ствола, и руки тянут удила до рта разорванного, до макушки тени в коридор, открыты шлюзы, льют вино, и в пробке штопор как в кино, и кончен бал, и лишь стена, на откуп тени отдана..

на притолоке двери
из тонкой рисовой бумаги
написано "Банзай!"