Таганрогский триптих. 1. Черным-черно

Гнойные прыщи пятиэтажек
на луну свои бросают тени,
у подъезда плачет малолетка -
свезены и локти, и колени...
Высморкавшись, рядом бомж усатый
ест засохшую от гамбургера булку,
и расходятся козлиной пентаграммой
во все стороны чумные переулки.
Здесь мы были молоды, убиты,
с черными каростами на венах...
сдав немногословному барыге
фотоаппарат "Зенит" и "Смену",
я поднялся на этаж в квартиру,
раздираемую сумраком июля,
где сосредоточена вся карма мира
в небольшой эмалированной кастрюле.
Жар кухонный заползал под кожу,
кошка в полусне водила жалом,
эмбрионом скрюченное тело
в коридоре на полу лежало;
торопливые котлеты, брызжа жиром,
убаюкивали комнатную пальму,
за бамбуковой китайской занавеской
показала сиську тетя Салма,
и неторопливый, как молитва,
настигал кумар на старой койке,
доносился из окна, подобный мантре,
мерный стук колес трамвая "двойки"...
В этом склепе проходили годы
под страдания людишек и мышат,
нынче болью здесь взрываются утробы,
и надежду, точно рыбу, потрошат,
я пройду, не вглядываясь в эти окна,
в эти жуткие, потухшие алмазы,
в них увековечены посмертно
наркоманы, ****и, пидорасы!
А сейчас неторопливо лижет время
стен хрущевки раскрасневшийся кирпич,
оставляя в памяти Марину
и анализ отрицательный на ВИЧ...