Униаты

    Бабушка Сарафина (слева) с дочерьми - Фелицией и моей мамой Геленой. Деревня Переселка. 1929 г.
   В 1904 году в униатской церкви (ныне монастырь базилианок, он же ранее - Республиканский музей истории религии в Гродно) мой стопроцентный православный дед,  Онисько Владимир Семёнович, уроженец  деревни Переселка (сегодня - Гродно, проспект Строителей) абвенчался со стопроцентной  католичкой - Игнатович Сарафиной с д. Скрыники. Чтобы - ни вашим, и ни нашим.  "Чтобы в главном - вместе, в спорном - свободные, и во всем - любовь" (Святой Августин).
   Умный был дед с бабушкой! Эх, если б моя воля! Все святыни на нашей многострадальной землице сделал бы с двумя крестами - с православным и католическим, чтобы в режиме on line, и за одним столом патриарх  московского православия и папа римского католичества поделились и причастились Рождественским причастием и Пасхальным яичком. И чтобы мой самый дорогой и любимый внучек не говорил маме и отцу, что он их очень любит и обязательно сходит с мамой в костел, а с папой в церковь. Бедное дитя! Ему же предстоит определиться: кем быть - католиком (белорусским поляком), или православным (русским белорусом).
  И так было и есть в этом Крае всегда. И на польских Kresach, и в Российском Северо-Западном крае. И, как всегда, - по живому: и режут, и рвут ... И каждый раз, когда я смотрю на праздничную толпу и в церкви, и в костёле меня не покидает впечатление, что где-то там, наверху, в магнатериях Польши и России никто и не думает о десяти заповедях Божьих. Главное для них - это публичное вероисповедание, чтобы в процентах, и на весь мир заявить: полякам - о польских католиках, русским - о русских братьях православных,  будто никогда и не было на этой земле коренных жителей Великого Княжества Литовского. Прошли века, а их убеждения, как и привычки, не меняются. У белорусского поэта Мар’яна  Дуксы, который часто выступает в христианской печати, есть такие строки: " объединяйте всех нас синагога, мечеть, костёл и церковь". Нас может и объединяет - люди с пониманием и уважением относятся и к исламскому, и к еврейскому, и к православному, и к католическому вероисповеданию. И сегодня, как и прежде, нет большего преступления, чем кровопролитная борьба за веру только в единого истинного Бога. Десять заповедей, которые доминируют в каждой религиозной конфессии стали заложниками, как и их лидеры, большой глобальной политики. А в политике, как известно, все средства для достижения цели моральные. Возможно, что это и является причиной кризиса веры. Объединение, к которому призывает Мар’ян Дукса, мог сделать только один человек - Сталин. Но, как бывший семинарист, отлично знал, что если даже и завоюет весь мир, то для такого объединения предстоит совершить чудо: в пятницу умереть, а в воскресенье воскреснуть. А в чудеса он не верил. Далее шаманских голошений, - "пролетарии всех стран, соединяйтесь", - не пошёл. Как ни мудрствуй, но надо согласиться, что в духовной семинарии образование в разы лучшее, чем в современных университетах.  Мудрый был человек товарищ Сталин, не чета современным.
    Как-то спросил бабушку, или она слышала что-нибудь о великой польской писательнице Элизе Ожешко.
   - Да какая она великая? - ответила бабушка. - Я ей молоко носила от наших коровок, такая, как и все, а вот Маня носила молоко самому Снежицкому. Доктору!
  - Бабушка, а на каком языке вы с ней разговаривали? - допытываюсь у неё.
  - Как на каком? На нашем, польском.
 Бабушки "польский" я слышал не раз. Особенно сочно она разговаривала со своей подругой, которая  носила молоко доктору Снежицкому. Во время копки картофеля найдет после неё несколько картофелин и кричит: "Маня, з цябе работник, як з г…на куля: як не забила, то заляпила". Кстати, бабушка впервые задумалась о своей национальности при советской власти, когда получала паспорт. При Польше в паспорте такой графы не было. Были католики и православные, без комментария  о национальной принадлежности. Советы эту нелепость исправили, чтобы каждый знал: кто есть кто. Для моих прародителей: белорус - это тот же русский, только, как сейчас говорят, со знаком качества. И моя мама никогда не могла с этим согласиться - она была литвинка. И для этого были основания: ее любимый поэт Адам Мицкевич Литву называл своей Родиной. Не последнюю точку в осмыслении её национальной принадлежности поставил и ксёндз Бернардинского костёла в Гродно Куриллович Антоний, двоюродный  брат моего отца, который с гордостью подчёркивал, что он лицьвин (именно так - с ударением над и в первом слоге и с мягким ц). С ксендзом у меня была только одна встреча, когда после крещения младенца с нашей родни сидел с ним за одним столом. Сначала речь шла на польском языке, но когда он почувствовал, что хозяйка торжества на польском языке знает хорошо только "Отче наш" ... перешел на белорусскую. Ассоциативные сравнения владения белорусским языком ксендза Антония с современными католическими священниками не в пользу последних. От его слов исходила жизнеутверждающая энергетика с каким-то уникальным лексическим и синтаксическим содержанием. Интересно, какой доктор привил ему любовь к материнскому слову? Окружение, семья, духовная семинария? К сожалению,  время сделало своё дело, и мои вопросы  исчезают с повестки дня как ненужные, как и сама любовь к родному языку.