Посвящение отцу Ольги Аросевой 28

                ПРОЖИВШАЯ ДВАЖДЫ

           Книга, посвящённая отцу.
   Автор Ольга Аросева.

 Ольга Александровна Аросева(1925-2013), советская и российская актриса
театра и кино. Народная артистка РСФСР.

Продолжение 27
Продолжение 26 http://www.stihi.ru/2019/07/28/5749

                «4 октября
 Берлин. Пробило 12-1/2 ночи. Значит, уже утро 5.Х. Сегодня утром приехал. Усталый. Плохо спал. Получил письмо от детей. Вот и не совсем один. Но про Лену воспитательница пишет, что она упряма, характерец. И всё же они милые, мои родные дочери!
Впереди передо мной снова целой вереницей встают трудности и проблемы. Словно продираюсь в тёмном лесу один и кругом ни души. Отчего же кругом ни души? Вероятно, оттого, что я робко самостоятелен. А надо если уж быть самостоятельным, то и смелым. Ум у меня самостоятельный, а действия – нет. Приеду в Москву, буду на совершенном распутье – что делать дальше. Пойти в университет и стать профессором? Удариться в политику и пожертвовать вторую половину жизни революционной борьбе? Только писать, благо материала много. Или уйти в актёры и наслаждаться формой того, что буду давать на сцене. Это, да и писательство – самое большое наслаждение. Политика будет часто вызывать сердечные перебои и потребует непреклонности до смерти.

                13 октября
 Вчера ночью был у Молотова до 2 часов. Рассказывал о загранице.
Опять день забит мелочами, некогда писать. Но я понемногу буду продолжать свои намеченные литературные работы. О нашей современности в реалистических красках трудно писать, потому что у меня в мозгу образовался, так сказать, обычай критически воспринимать мир. Кроме того, есть мозговые пространства, которые не удовлетворяются современщиной, а долбят в какие-то вечные вопросы. Прежде всего в вопрос, можно или нельзя побороть смерть. Я не задаюсь вопросом, что такое жизнь, что такое смерть. Я это знаю, но вот как побороть смерть и сделать её приход наиболее поздним – эта задача маячит всё время перед моим духовным взором.

                16 октября
 Плохо спал. Мой сын меня всё больше и больше восхищает и притягивает к себе. Я замечаю, что мои дочери, несмотря на то, что мы теперь живём почти вместе, продолжают быть грустными. Они отчасти даже завидуют брату по отцу: он имеет всё, что нужно в нормальной жизни, и мать, и отца, имеет их тут,
у себя, вместе. А они хотя и с отцом, но он рассекается на две половинки любви – к жене и к ним. Они имеют и мать, но и мать рассекается на две части – любовь к мужу и к ним. Ближе всего в ежедневной жизни они живут с воспитательницей, очень плохой, сплетницей, лентяйкой и неискренним человеком. Другой под рукою нет, нужно искать. До сих пор был занят только квартирой, теперь она есть. Был на собрании Пленума правления Союза писателей… Почти все увлекаются писанием романов из жизни Пушкина. Много произведений о Пугачёве. Все подпираются чужой славой. А Достоевский брал какого-нибудь Раскольникова – и выходила художественная жуть. Пушкин – какого-то станционного смотрителя так описал, что волнует. Л. Толстой тот и вовсе, лошадью производит больше впечатления («Холстомер»), чем все современные исторические романы.

                30 октября
 Тепло. Дождит. Довольно оскорбительно. На два моих телеграфных запроса получил ответ – ждите приезда Германа. Значит, без него никак нельзя решить дело. А мог бы я решить и без него. По-видимому, через В. М. он затормозил решение, иначе не было бы raison d’;tre* его поездки, да и лавры бы не ему достались. Этим подчеркнута его роль комиссара при мне, а я фактически дезавуирован в глазах тех, с кем говорил. И стало быть, мне нечего было спешить приезжать первому, раз всё равно без Германа ничего решить нельзя. Тут рука Молотова, который мне не доверяет. Плакать не будем.

                12 ноября
 «Сосны». Вечер. Тишина. Просматривал Федина «Похищение Европы». О боги: чистое описание. Даже Афиногенов в «Правде» вопит против них. Вопит, конечно, вхолостую, чтоб выхода не указать и чтоб завтра же забыть, что вопил об этом и начать вопить по другому социальному заказу, данному из канцелярии. Просматривал Ольгу Форш – «Казанская помещица». Пишет с глубочайшей любовью к литературе. Хорошо пишет. Талантлива. Читал статью об историческом романе. Будто бы Ал. Толстой заходил в тыл современности. Зачем же её рассматривать с тыла, с ж… Смотрел бы он ей лучше в лицо.
И уж лучше бы через её фронт смотрел бы на историю, а не с тылу… Это не уменьшает величайшей талантливости романа «Пётр I». Величайшее произведение. Ну и оставьте его в покое. Зачем нужно его ещё объяснять как-то, кроме того что оно талантливо? Смотрел на портрет Ленина и думаю, жизнь человеческая – это по преимуществу психология. Человек – психология. Психология – это наша жизнь. Но до сих пор психология ещё не твёрдо стоит на научных ногах, т. е. наше знание о сути жизни ещё очень слабенькое. А следовательно, слабо знание и о смерти.

                19 ноября
 Поезд. Москва – Столбцы. На пути в Париж. Дочка Олечка особенно тяжело плакала. Ленушка тоже глубоко переживает разлуку. Трогательнее всех был Бумсо (Митя, мой милый сын). Он перед сном в своей пижамке тихо прижался ко мне и оставался у меня на руках некоторое время неподвижным, приложив свою щеку к моей.
                20 ноября
Заметки о некоторых наших чертах, по дороге. Когда в поезде поднимают верхнюю полку, никогда не закладывают верхний крючок, полосу, которая предназначена задержать, если б кто-либо падал сверху. Небрежность. В купе входят без стука. Лица у проводников небритые, одеты неряшливо и грязно. Смотрят как-то неопределённо, словно не уверены и в своей жизни, и в работе.

 Какое-то у меня неожиданно бодрое настроение. Всё думы о том, что больное сердце, прошли. Будто все поры организма смазали каким-то благодатным маслом. А может быть, это сознание того, что что бы я ни делал, как бы и чего бы ни добивался, всё равно пришло, и на сей раз окончательно, время быть одному. Сын Дмитрий – вот разве он ещё дольше других, думаю, будет оставаться со мной и, может быть, лучше других поймёт меня. Но он мал, и в самом главном понять ему меня ещё рано.
Что касается усталости моего сердца, то в случае перебоев или болезненного состояния кто может мне помочь? Никто. До сих пор доктора ещё не показали чудес исцеления, а лишь регистрируют болезнь или в лучшем случае дают капли, смягчающие болезненность. Следовательно, в случае моральных, материальных, физических и прочих трудностей я должен надеяться только на себя, только на свои силы.

 Гера, дети, домработница, воспитательница в течение дня, каждого дня и по всякой мелочи и малости, обращаются ко мне. Когда это прибавляется ещё к той духовной энергии и ко вниманию, какие я должен затратить по работе, то в сердце скапливается много яда усталости, переутомления. Такая жизнь, как у меня, – это невидимое сверх-стахановство! И может быть, сознание того, что меня некоторое время не будут спрашивать, куда положить штаны, как заставить домработницу вымыть пол, куда в данный выходной отвезти детей, преодолев их всегдашнее сопротивление быть на природе, какую машину и в какие часы послать за пайком, сказать шофёру, чтобы там-то ждал жену и пр. – это сознание предстоящего отвлечения внимания от мелочей жизни создаёт подъём и бодрость, вызывает желание писать и творить, творить и писать. В Варшаве меня никто не встретил. Еду дальше.

                21 ноября
 Берлин. Глухо. Тихо. Пошёл в магазин, выбрал шляпу для жены – послал.
Венцов, военный атташе в Париже, карьерист. Не очень умный. И невоспитанный, хотя и добрый. Неплохой товарищ. Едем с ним и с его семейством вместе. В одном купе его жена с дочкой, в другом – он и я. Венцов поревновал, что мне, между прочим, поручено дело, которое по природе – его (карьера-то, карьера-то что делает, стремятся все за синей птицей!). Сидел на моей постели и без зазрения так ковырял в носу, что меня охватывали ужас и омерзение. А он хоть бы что. Генерал, как он себя называет, и уже лысый. Жена у него покультурнее. Утром перед Парижем радостный, как Пан, ввалился в моё купе Краевский*2. Тоже в Париж и дальше в Америку. Наш вагон был полон русскими, богатыми и важными белогвардейцами. Даже проводник и тот был русский.

                22 ноября
 Париж. Консул встретил на вокзале. Чванный и с высохшим умом. Потёмкин не пускает в посольство. Написал письмо Гере, дочерям.
Немедленно связался с Рубакиным и приступил к работе. Никуда не тянет, хотя Париж кипит. Был в кино, видел цветные картины Микки-Маус. Очень хорошо. Также была представлена выставка итальянских картин. Будучи там, можно было в натуральную величину и в натуральных красках видеть всю галерею картин. Кино, право, поглотит все виды искусства!

                23 ноября
 Утром пешком отправился на квартиру Леона Блюма. Это не квартира, а библиотека. Вышел сам хозяин, приветливый, сметливый, тонкий и очень умный. Чем-то он напоминал мне всё время Троцкого.
Едва он успел задать мне несколько вопросов вежливости, как пришли Адлер*3 и Николаевский. Адлер не сел, а сразу врос в кресло, раздвинул коленки, выпятил неопрятный чёрный жилет и стал говорить со мной на языке, который он считал французским. Леон Блюм слушал внимательно, не выдавая своего внимания, а Николаевский, как и всегда, смотрел на всех с видом охотника, изрядно потерпевшего неудач, но теперь намеревающегося настрелять много дичи (получить большие деньги).

 Адлер заговорил, как честный австриец. Довольно наивно рассказал, что он и его друзья решили организовать специальную комиссию для учреждения центра теоретической работы для изучения Маркса и Энгельса. Комиссия эта не только для продажи нам архива, продажа лишь попутное дело. (Неужели? Как наивно!) Члены комиссии: Блюм, Лонге*4, Бракэ*5, Адлер, Модильяни*6, Дан (Фёдор, меньшевик)*7. Словно несмазанное колесо, вращался непослушный немецкий язык Адлера по ухабам французской речи. Долго исторгая слова, казалось, даже из глубины самого кресла, на котором он сидел, Адлер высказал все условия, какие они нам ставят. Кроме одного – денег. Я поставил этот вопрос. Леон Блюм немедленно отскочил к окну и встал к нам задом. Адлер назвал цифру. Я сказал, что запрошу Москву.

 Николаевский робко замолвил слово о меньшевистских архивах, прося, чтоб мы дали им фотографии их. Я отклонил. Адлер отклонил. Блюм отклонил (в это время он опять вернулся к нам и встал за моим креслом). Николаевский стал мотивировать тем, что архив неактуальный, старый, имеет чисто научную ценность… Адлер махнул рукой: «Это только всё осложнит».
Николаевский ушёл в себя, оставив наружу только барабанящие по столу пальцы. Я выдвинул предложение платить в рассрочку. Л. Блюм – опять к окну. Адлер ужасно заскрипел: кресло под ним заскрипело. Николаевский заохал. А Блюм их выручил. Поправляя бодрым жестом концы жилетки на тощем животе, сказал: «Конечно, желательно деньги получить как можно скорее». Последовал мой ответ, что буду ждать указаний из Москвы.
Адлер стал спрашивать, в какой валюте мы будем платить. Блюм при этих «финансовых» словах опять показал нам прямую спину свою. Затем Адлера охватило беспокойство, как быть с налогами, где найти хорошего юриста. Впрочем, он тут же поправился, ведь юрист-то вот он – Л. Блюм.

 Юрист действительно оказался на славу, опуская глаза и направляя зрачки на носок своего сапога, а заодно вынимая из кармана и распространяя по своему узкому лицу чистый белый носовой платок, он сказал:
– Налог платится тогда, когда договор регистрируется.
Адлер:
– Значит, можно его не регистрировать?
Блюм:
– Совершенно ясно.
Адлер (ко мне):
– А Вам всё равно, как платить?
– Всё равно.
– Самое лучшее – просто из кармана в карман, – заметил юрист, опахивая лицо душистым платком и элегантно сминая его – опять в карман.
Тут начались предположения о тексте договора. Мы назначили ближайшее свидание на 27.XI.35 г. Блюм галантно проводил меня до выхода, подал пальто. Мы ещё «пополоскались» с ним во взаимных комплиментах и расстались».

* Основание (фр .).
*2 Б. И.Краевский – председатель «Экспортлеса» Наркомвнешторга.
*3 Фридрих Адлер – один из лидеров австрийского социал-движения.
*4 внук К. М.
*5 демократ.
*6 брат Амедео Модильяни.
*7Ф. И. Дан (наст. фамилия Гурвич) – один из лидеров и теоретиков меньшевизма.
В 1922 г. был выслан за границу как враг советской власти.

 Продолжение в следующей публикации.