То, что сейчас происходит в Малороссии

Исак Бабель "Письмо"


   Вот письмо на родину, продиктованное  мне  мальчиком  нашей  экспедиции
Курдюковым. Оно не заслуживает забвения. Я переписал его, не приукрашивая,
и передаю дословно, в согласии с истиной.

   "Любезная мама Евдокия Федоровна. В первых строках  сего  письма  спешу
вас уведомить, что, благодаря господа, я есть жив и здоров, чего желаю  от
вас слыхать то же самое. А также нижающе вам  кланяюсь  от  бела  лица  до
сырой земли..."

   (Следует перечисление родственников, крестных, кумовьев.  Опустим  это.
Перейдем ко второму абзацу.)

   "Любезная мама Евдокия Федоровна Курдюкова. Спешу вам написать,  что  я
нахожусь в красной Конной армии товарища Буденного, а также тут  находится
ваш кум Никон Васильич, который есть в настоящее время красный герой.  Они
взяли меня к себе, в экспедицию Политотдела, где мы  развозим  на  позиции
литературу и газеты - Московские Известия ЦИК, Московская Правда и  родную
беспощадную газету Красный кавалерист, которую всякий  боец  на  передовой
позиции желает прочитать, и опосля  этого  он  с  геройским  духом  рубает
подлую шляхту, и я живу при Никон Васильиче очень великолепно.
   Любезная  мама  Евдокия  Федоровна.  Пришлите  чего  можете  от   вашей
силы-возможности. Просю  вас  заколоть  рябого  кабанчика  и  сделать  мне
посылку в  Политотдел  товарища  Буденного,  получить  Василию  Курдюкову.
Каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и безо всякой одежды, так что  дюже
холодно. Напишите мне письмо за моего Степу, живой он или нет,  просю  вас
досматривайте до него и напишите мне за  него  -  засекается  он  еще  или
перестал, а также насчет чесотки в передних ногах, подковали его или  нет?
Просю вас, любезная мама  Евдокия  Федоровна,  обмывайте  ему  беспременно
передние ноги с мылом, которое я оставил за образами, а если  папаша  мыло
истребили, так купите в Краснодаре, и бог вас не оставит. Могу вам описать
также, что здеся страна совсем бедная, мужики со своими  конями  хоронятся
от наших красных орлов по  лесам,  пшеницы,  видать,  мало  и  она  ужасно
мелкая, мы с нее смеемся. Хозяева сеют рожь и то же самое овес. На  палках
здесь растет хмель,  так  что  выходит  очень  аккуратно;  из  него  гонют
самогон.
   Во-вторых строках сего письма спешу вам  описать  за  папашу,  что  они
порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад с год  времени.  Наша
красная бригада товарища Павличенки наступала на  город  Ростов,  когда  в
наших рядах произошла измена. А папаша были в  тое  время  у  Деникина  за
командира роты. Которые люди их видали, - то говорили, что они  носили  на
себе медали, как при старом режиме. И  по  случаю  той  измены,  всех  нас
побрали в плен и брат Федор Тимофеич попались папаше на  глаза.  И  папаша
начали Федю резать, говоря - шкура, красная собака, сукин сын и  разно,  и
резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился. Я  написал  тогда
до вас письмо, как ваш Федя лежит без креста.  Но  папаша  пымали  меня  с
письмом и говорили: вы - материны дети, вы - ейный корень,  потаскухин,  я
вашу матку брюхатил и буду брюхатить, моя  жизнь  погибшая,  изведу  я  за
правду свое семя, и еще разно. Я принимал от них страдания  как  спаситель
Иисус Христос. Только вскорости я от папаши убег и прибился до своей части
товарища Павличенки. И наша  бригада  получила  приказание  идти  в  город
Воронеж пополняться, и мы получили там пополнение, а также  коней,  сумки,
наганы, и все, что до нас  принадлежало.  За  Воронеж  могу  вам  описать,
любезная мама Евдокия Федоровна, что это городок очень великолепный, будет
поболе Краснодара, люди в ем очень красивые, речка способная  до  купанья.
Давали нам хлеба по два фунта в день, мяса полфунта  и  сахару  подходяще,
так что вставши пили сладкий чай, то же самое вечеряли и про голод забыли,
а в обед я ходил к брату Семен Тимофеичу за блинами или гусятиной и апосля
этого лягал отдыхать. В тое время Семен Тимофеича, за его отчаянность весь
полк желал  иметь  за  командира  и  от  товарища  Буденного  вышло  такое
приказание, и он получил двух коней, справную одежу,  телегу  для  барахла
отдельно и орден Красного Знамени, а я при ем  считался  братом.  Таперича
какой сосед вас начнет забижать -  то  Семен  Тимофеич  может  его  вполне
зарезать. Потом мы начали гнать генерала  Деникина,  порезали  их  тыщи  и
загнали в Черное море, но только папаши нигде  не  было  видать,  и  Семен
Тимофеич их разыскивали по всех позициях, потому что они очень скучали  за
братом Федей. Но только, любезная мама, как вы знаете за папашу и  за  его
упорный характер, так он что сделал -  нахально  покрасил  себе  бороду  с
рыжей на вороную и находился в городе Майкопе, в вольной  одеже,  так  что
никто из жителей не знали, что он есть самый что ни на есть  стражник  при
старом режиме. Но только правда - она себе окажет, кум ваш Никон  Васильич
случаем увидал его в хате у жителя и написал до Семен Тимофеича письмо. Мы
посидали на коней и пробегли двести верст -  я,  брат  Сенька  и  желающие
ребята из станицы.
   И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы  увидали,  что  тыл  никак  не
сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно  жидов,  как  при  старом
режиме. И Семен Тимофеич в  городе  Майкопе  с  жидами  здорово  спорился,
которые не выпущали от себя папашу и засадили  его  в  тюрьму  под  замок,
говоря - пришел приказ не рубать пленных, мы сами  его  будем  судить,  не
серчайте, он свое получит. Но только Семен Тимофеич свое взял  и  доказал,
что он есть командир полка  и  имеет  от  товарища  Буденного  все  ордена
Красного Знамени, и грозился всех порубать, которые спорятся  за  папашину
личность и не выдают ее, а также грозились ребята со  станицы.  Но  только
Семен Тимофеич папашу получили, и они стали папашу плетить и выстроили  во
дворе всех бойцов, как принадлежит к  военному  порядку.  И  тогда  Сенька
плеснул папаше Тимофей Родионычу  воды  на  бороду,  и  с  бороды  потекла
краска. И Сенька спросил Тимофей Родионыча:
   - Хорошо вам, папаша, в моих руках?
   - Нет, - сказал папаша, - худо мне.
   Тогда Сенька спросил:
   - А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?
   - Нет, - сказал папаша, - худо было Феде.
   Тогда Сенька спросил:
   - А думали вы, папаша, что и вам худо будет?
   - Нет, - сказал папаша, - не думал я, что мне худо будет.
   Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:
   - А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А
теперь, папаша, мы будем вас кончать...
   И Тимофей  Родионыч  зачал  нахально  ругать  Сеньку  по  матушке  и  в
богородицу и бить Сеньку по морде, и Семен Тимофеич услали меня со  двора,
так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как
кончали папашу, потому я был усланный со двора.
   Опосля этого мы получили стоянку в городе  в  Новороссийском.  За  этот
город можно рассказать, что за ним никакой суши больше нет, а  одна  вода.
Черное море, и мы  там  оставались  до  самого  мая,  когда  выступили  на
польский фронт и треплем шляхту почем зря...
   Остаюсь ваш любезный сын Василий Тимофеич Курдюков.  Мамка,  доглядайте
до Степки, и бог вас не оставит".

   Вот письмо Курдюкова, ни в одном слове не измененное. Когда  я  кончил,
он взял исписанный листок и спрятал его за пазуху, на голое тело.
   - Курдюков, - спросил я мальчика, - злой у тебя был отец?
   - Отец у меня был кобель, - ответил он угрюмо.
   - А мать лучше?
   - Мать подходящая. Если желаешь - вот наша фамилия...
   Он протянул мне сломанную фотографию.  На  ней  был  изображен  Тимофей
Курдюков, плечистый стражник в форменном картузе и с расчесанной  бородой,
недвижный, скуластый, со сверкающим взглядом  бесцветных  и  бессмысленных
глаз. Рядом с ним, в бамбуковом креслице, сидела  крохотная  крестьянка  в
выпущенной кофте, с чахлыми светлыми и  застенчивыми  чертами  лица.  А  у
стены, у этого жалкого провинциального фотографического фона, с цветами  и
голубями, высились два парня -  чудовищно  огромные,  тупые,  широколицые,
лупоглазые, застывшие, как на ученье,  два  брата  Курдюковых  -  Федор  и
Семен.