Розарий святого Германа. сборник

I Голова без царя (05.2019)
II Все мы бывали... (01.2017)
III Вольное рондо (01.2013)
IV Немного джалло, немного любви (01.2021)
V Семейный пейзаж в интерьере (06.2014)
VI Четыре лилии на смерть республики (09.2013)
VII Оземлитель (09.2019)
VIII Маркиз Детсад и Женщины (10.2016)
IX Петербург: обратно и Туда (10.2019)
X Казачок (11.2019)
XI И поворотный круг уносит луну, уносит солнце (12.2019)
ок. ред. 2021

Голова без царя

Как в престольную ни свет, ни заря
Прикатилась голова без царя:
"Гой еси, благочестивый народ,
Кто целуй меня - вовек не умрёт!"
Рот кошачий, борода из щелей;
Вышли первыми те, что посмелей.
И настала пахота, и сева -
Аж лилась паршой из глаз синева.
Закалилась бронь волосьев седых
Красным словом "мы живей всех живых";
И неслышно, как засохлый хлебец,
Искрошился распоследний мертвец, -
Костяной мешок и волчая сыть, -
Жалясь - некому его извинить.
Да пропели ещё с того света:
"Многи лета, друзья, многи лета."

Как взрезали звездосвод корабли -
Вкусно небо, если с солью земли.
Год корпели по решётным дворам
И воздвигли человечеству храм.
Вышел отрок, девяноста на вид:
- Посмотрите, что за диво стоит?
Боже правый - ни изба, ни церква:
Человеческая голова!
Как разинула мяучащий рот:
"Кто целуй меня - вовек не умрёт!"
Рот проказный, трын-трава из щелей;
Вышли первыми те, что посмелей...
День ходила по стезям Божья Мать:
Скрежет зубьев - даже слёз не слыхать.
И никто не пропел с того света
"Многи лета, друзья, многи лета."

Все мы бывали...

Все мы бывали в той гостиной
На углу Гвардейской и Грязевской,
Где курят горечь светские дамы,
Бьют по клавишам фортепиано,
И никогда не бывает рано
Поговорить с порядочными людьми -
С восьми до семи.
А дальше - каждому своя
География;

Это жизнь говорит:
"Грустишь? Мы тебя развлечём!"
Позволь этой маленькой псине
Укусить твой сапог,
Драгоценной булавке -
Скользнуть в водосток,
И будет подумать о чём-то ещё,
Проходя мимо станции
На углу Гвардейской и Грязевской.

Пройдись до булочной, прачечной,
(Прачки любят твой сальный взгляд)
Попроси у прохожих огня
Для твоей сигареты.
Ветер воет в трубе,
В спину бьёт почтальона с письмом не тебе,
И не он виноват,
Что чернила твои устарели.

Ты позволь себе постоять
Рядом с той, что зовёт тебя в дом.
По замаранной лестнице
Ей позволь себя увести.
Чтоб дожить до шести.
Не дрожать на вечернем ветру
За углом
Гвардейской и Грязевской.

Кто-то ломится через бульвар,
Чертыхаясь;
Непонятно - молод ли, стар,
Но успел поседеть.
Фонарь подметает пристань
Пучком лучей,
Готовя дня торжество.
Для тебя одного.
Целый день, целый проклятый день.

Это жизнь говорит:
"Устал? Мы тебя отпоём!"
Неужели и вправду придётся стоять
Загражденьем у склона лет,
День за днём охраняя
Груду сердечного хлама?

Неужели и вправду хватятся
На углу Гвардейской и Грязевской
Какого-то господина,
Не спавшего ночи
В какой-то гостиной,
Ожидая
Какую-то даму?


Вольное рондо

1
Запутался в строфах, запутался в мыслях
Как старый болотник в оборванной леске;

Проснись, моя радость, взгляни в рукомойник,
Упейся ладонями чёрного Нила.

У стен зеркала как пустая могила -
Тоскуют, пока не явился покойник.

Я выгоню прочь несчастливые числа;
Уже истончает рассвет занавески.
2
Проснись, моя радость, очнись от бессилья!
Потерянный сон на крючке невозврата

Умчится блесной в молчаливые маки;
Расклеенной музыки выстави рамы!

Там кто-то идёт по канату упрямо -
За белым окном, словно дрожь по бумаге.

Как в горнице шумно. Как тихо в могиле.
Ты знаешь, как сложно идти по канату?
3
А я, словно пёс на оборванной песне,
Запутался в вечностях, звёздах и смыслах.

Мы были богаты, хотя не дарили,
Мы были пустей бесконечной Вселенной.

Ты встала над утром прекрасной Еленой -
Я рвался как порох в тревожном виниле,

Я целился в ствол перепуганных весен,
Пытаясь убить перелётные листья.
4
Летите в огонь, словно в сон без возврата!
Закройте глаза: пусть не видит покойник.

Не бойся рассвета - бессонные письма
Он в торбу сгребёт, как своё подаянье.

Проснись, моя радость, полночною ранью!
Я выгоню прочь несчастливые числа;

Ты знаешь, как сложно идти по канату.
Что вечность, когда происходит такое?

Запутался в строфах, запутался в мыслях...


Немного джалло, немного любви

красные ножницы нежно
шепнули на ушко:
"о дама червей,
ты челюсть, челесты усмешка,
духовная скрепка материков."
стань скрипкой,
чтоб с миром уснуть на грудях венков
(как школьник в партере души моей)
коронам - покорно,
кораллам - крепко,
и красной армии - всех сильней.

ливень гранатовых зёрен
сеет сердце манежа;
гарцует в венозном цирке
вся дрожь голубых коней,
блажь горлицы непокоя, но
под сенью кровавых ножниц
(под их челестиный щебет)
пусть в небо тебя поцелуют
короны - покорно,
кораллы - крепко,
и красная армия - всех сильней.

какие, какие кони
на траурном ипподроме;
морские псы и тритоны
за катафалком, - но он резвей.
немного джалло, немного любви,
и ты на жемчужном троне:
закрылась в ракушку, бледнеешь,
не слышишь хвалы ручей.
принцесса, возьми свои ножницы!
что копья, когда в тебя верят
все шутовские
короны - покорно,
все вымершие
кораллы - крепко,
и красная армия - всех сильней. 

Семейный пейзаж в интерьере

Цветник фасадов, пущенный под нож -
В петлице утра, сморщенный и вялый;
Горсть бисера - стекольное зерно
В переднике рабочего квартала;

Лоскутный шик рекламных занавес;
Фарфор небес в подарочной коробке;
Экран, драматизируя прогресс,
Даёт контраст античному барокко;

Хранит икону оловянный взвод,
Нарушив детской комнаты границы;
Под люстрой солнца старый крест блеснёт
Иголками для пальцев мастерицы:

Одной вонзает в плоть законы мод,
Другой ласкает девственную вену;
Над головой сыновний самолёт
Качается, игрушечный, военный.

Четыре лилии на смерть республики

1 Паранджанна

На гей-параде ядерных ракет
Я встретил вас, любезная Жаннет.
Рыдало солнце, как побитый раб,
Ласкало ваш загадочный хиджаб.

Шёл поезд на разрушенный вокзал -
Задержка с переменой декораций;
Вы подмигнули: вам Аллах сказал,
Что бомбы не умеют целоваться.

Вы замужем, вам стукнуло тринадцать.
И так ли важно, кто кому сказал?
Есть время перемены декораций,
Есть солнце, злое, как последний галл;

Вам лижет ноги, как последний раб,
Мурлычет в нос "имам байрам хиджаб";
Под чёрной пеленой чадры Жаннет
Цветут фиалки ядерных ракет.

2 Разоблачение

Кто украл мою голову
И пустил человечью культю
Танцевать в соляные пещеры
Соборов на грани содома
В преддверье пустыни?

Кто украл мои руки
В мясорубку войны инвалидов,
Чья безногая воля боится и солнца, и ночи,
А беззубая челюсть осилит лишь кашу из плоти
В семейном котле?

Кто украл мою память,
Кто набил её сахарной ватой покоя,
Припечатал тавро "современник"
И отправил пастись на поля
Ядовитых газет?

Кто украл моё детское сердце,
Заменил сапогом твёрдой кожи,
Обречённым стучать на себя
И давить изнутри?
Кто украл мои слёзы?

Кто украл мои слёзы,
Тот, наверно, богаче всех ротшильдов в мире
И несчастней чумного барака
С окном во всю стену, где видно,
Как смерть улыбнулась врачам.

3 Четвёртая луна

Полумесяц вцепился в луну комаром:
Наливается красным, пьёт белую кровь;
Скоро, скоро в копилку венец золотой
Загремит, поглощённый четвёртой луной.

Умирая всерьёз, наслаждайтесь игрой.
Перекошен улыбкой разорванный рот;
Это треснул бокал, или мир под ногой?
Под четвёртой луны смоляной паранджой?

Это время восстанья монет на ребро,
Это время окопов поближе к метро
И решительной смены погоды весной.

Это миг просветленья привычною тьмой.
Только голые цифры на картах таро,
Полумрак кинотеатра - над каждой тюрьмой.

4 Свобода

Я снова не могу закрыть на тебя глаза,
Принцесса в горностаевом хиджабе,
С клеймом на первой полосе;
Пролетели твои мельницы
Как фанера над Тель-Авивом;
Так стоит ли щадить твои цвета
Ради юности, спящей под переплётом,
Подобно последней спичке?
Как промолчать о тебе на русском?
Свобода, сияющая в ночи,
Словно красный фонарь
Джихада?


Оземлитель

В алых гроздьях
Театрального аппарата
Пузырятся слоги:
Ат-то при-мо, ви-ват.
Очарованного разврата
Замыкание в сто карат;
Под софитом "Электра" -
Вертер,
Шип и пенен венерин йод;
Пей же с ней, но не спи
В партере -
Оземлитель
Придёт.

Самый преданный зритель,
Обесточенный, погубленный
Сверхчеловеческим фактором;
Надвое зарубленный
Антрактором,
Помни: хрусталь - это шок звона,
Газированный лёд.
Но допустишь удар ниже тона -
Оземлитель
Придёт.

В час, когда в музейной галёрке
Оживают фигуры из воска,
И натёрты смычки озоном,
Канифолью - розга,
Если взять в одну колоду
Все на свете козырные ноты -
Мир умрёт от нехватки кислорода.
(Оземлитель -
Вот он!)

Граммофоноотвод
Для слишком бурных
Ниспровергателей
Лаптём лазурным
Мировой гармонии,
Государь страны Балконии,
Трёх рубильников князь:
Смысл.
Суть.
Связь.

И когда в подчерепном окне
С фиалончельным смехом
Распускается лотос,
Он ставит на квадратные колёса крышу,
Дабы не съехала
С opera rotos.

Кого свела судьба c прямой дорожки
На виниловый круговорот
К медным трупам (и от времени зелены) -
В час свиданья liebestod
Безумно сч'астливого раба,
Смотритель музыки,
Оземли, оземли, оземли!

Маркиз Детсад и Женщины.

I Маркиз Детсад

Маркиз Детсад вышел на площадь
С трубкой в руке;
Трубка была похожа
На зародыш лошади,
Умершей от капли никотина.
В своем плаще старинном
И новеньких кроссовках, -
Словно памятник,
Небрежно реставрированный, -
Маркиз Детсад
Отправился на променад.

На рубеже огней, у берега
Авто, излитых изобильным рогом,
Стояла леди. И была чиста
Как пьянка из куста -
В глазах Москвы, безоблачной под смогом.
Улыбаясь в 32 фарфоровые чашечки,
Она Маркизу открывала
Свой сервиз,
Маня спуститься в винный погребок
"Под красной юбкой"
Безо всяких виз.

Маркиз Детсад
Был встрече очень рад.
В своем двухкомнатном особняке
Хранил он лучший в мире самосад
И ма-аленькую вилочку
Из серебра - потомка родовитых вил,
Которыми прабабка вздела барина...
Короче, в гости леди пригласил.

Достали свечи. Время потекло
В беседе умной и витиеватой.
Но лишь открыла леди наготу -
Маркиз застыл, красней античных статуй,
Уже и позабыв, чего хотел:
Он перенёсся в век соборов кафедральных,
Красот романтик нереальных
И запаха давно немытых тел.

"Маркиз, вы импотент."
Сказала леди - вовсе не со зла.
И разбудила спящего козла!
И полетела как фанера над Парижем
С балкона сто второго этажа...
"Ужасно жаль! - сказал,
Прийдя в себя, Маркиз Детсад, -
Вы были как цветущий сад!
Теперь - сплошная грыжа.
И тем не менее, я вас
Швырнул бы вновь с десяток раз..."

Но леди рассмеялась:
"Я ваш сон!
Какая страсть вас гложет
Швырять с балкона дам?
Пожалуйста, швыряйте хоть вагон!
То не поможет
Вам.
Вы головой ударились в карете?
Вам вышибло мозги?
И нежный плод
Катился несколько столетий,
Превращаясь
В избитых мыслей розовый компот?
О, как печально!

...И вы опять кидаете меня,
В пятидесятый раз, - и вам всё мало.
Взгляните-ка! Вы тоже сон, и вместо глаз
У вас над носом два кинжала!"

Маркиз от страха побелел,
Остановился.
Смеялась леди:
"Паспорта и визы
На что в приюте сонном?
И чья здесь власть?
Ну сколько можно мне летать с балкона?
Пора бы ВАМ упасть!"

Кровоточащими руками
Она маркиза обняла,
Изломанными позвонками
Застрекотала как юла.
Сперва нахлынуло стесненье,
Но грянул в сердце чёрный май!
И в мрачном восхищеньи,
Маркиз воскликнул:
"Девственность, прощай!"

... Наутро, проклиная о_пиум и книги,
Припоминая сна блаженный миг,
Из койки вытащив свои вериги,
Он обнаружил - нет, не труп, но стих.
Ну что поделать - грезить не позорно...
...Умыв сервиз, начистив свой фасад,
С любимой трубкой и в кроссовках чорных,
Маркиз отправился на променад.
На остановке встретился с приятелем.
Сел на трамвай до станции "Детсад" -
Где он работал воспитателем.

II Печальная Аделаида Морт

Полдня, уткнувшись белой щёчкой в торт,
Лежала грустная Аделаида Морт.
Ещё портвейн не выветрился из
Вороньих кудрей, и бокалы свой стриптиз
Не завершили, оголившись изнутри,
До пояса всего лишь, изнурив
Графины ожиданьем возлияний -
Как вырос, будто в призрачном сиянье,
Гонец на входе в залу, пьян и горд,
С запиской для Аделаиды Морт.

Из торта приподнявши лик поддатый,
Перчатку вынув из прокисшего салата,
Адела погрузилась в чтение письма...
Письмом была поражена весьма!
И затаив его в бездонных складках платья,
Стерев желе со лба, найдя серьгу в салате,
Вуаль и веер в подзастольных закромах,
Пошла на встречу с автором письма...

... У склепа рядом с траурным фонтаном
(Какой-то чаровницей безымянной,
Безносой, и безрукой, и безглазой -
Обворожительней китайской вазы.)
Сидел месье с лицом похожим на аборт
И ждал печальную Аделаиду Морт.
С таким лицом он здесь сидел с утра,
Сонетами исписывал тетрадь:
Про то, как он печалию гоним.

Вдруг - шорох. И возникла перед ним...
Его неразделенная мечта?
О, нет! Глазница мёртвая пуста!
На голом черепе два волоса всего!
Месье присел и прошептал:"Да вы чего?"
Месье присел, ну а точней сказать - упал,
Такой красой сражённый наповал.

Не так он представлял свою мечту!
А девица поправила фату,
Букета мумию, и смрада не тая,
Запела: "О, любовь моя!
Меня вы не узнали, лорд?
Ведь это я, Адела Морт!
Вы вирши посвящали мне:
"Что жизнь моя течёт во сне"
"Пусть небо спящую хранит"
А сердце мёртвых - не гранит.
А сердце мёртвых - не скала.
Меня вы звали - я пришла!"

... Месье, как ни был в декадентстве твёрд,
Упал без чувства от такой Аделы Морт.
Она же, поцелуй запечатлев, -
Поволокла добычу в склеп.

Возле которого в ненастный вечерок
Любила девушка гулять порой;
И прочитав над дверью в царствие Аида,
Что "Здесь покоится Аделаида
Морт" - звучным псевдонимом нареклась.
(В миру же дева Юленькой была)

И в день свидания прождав у склепа час,
Ногтями и зубами отстучав
Какой-то вальс, подол измазав в грязь,
Ушла, под нос тихонько матерясь.
Записку - на клочки разорвала!
Портвейн оставшийся - весь с горя попила!
И с криком "все месье - козлы!", упала в торт
Лицом - печальная Аделаида Морт.

III Песнь о прекрасных сёстрах и несчастной любви

1
Венчал девическое тело
У каждой, голый как юла,
Блестящий череп - что ж поделать?
Такими мать произвела!

Итак, одна звалась Татьяной.
Другая - Ольгой. Чорт возьми!
Но героинями романа
Им быть - и хоть ты ляг костьми!

В обычный день они скучали,
Терзали дружно клавесин:
Гремела музыка печали -
Хоть со святыми выноси!

Потом, исполненные лени,
Брели вдоль парковых дерев
С открытым томиком Верлена,
В немой душе бессловно пев.

Одна - печальная орлица,
Другая - скорбный соловей;
Но одинаковых сестрицы
Чистейших траурных кровей.

Как два серебряных кинжала,
Две чёрных розы на снегу.
Лишь бледных губ им не хватало...
Увы, но не хватало губ.

К рассвету, в полутёмном доме,
Сны у мечтательного лба
Встречали в сладостной истоме,
Но исключительно - в гробах.

Проснувшись в полдень, брали маски,
И выбив моль из париков,
Катили в город без опаски -
Вливаться звоном каблуков

В бульварной брани ликованье,
Фонтаны чистой красоты!
Какой-то нищий оборванец
Им нёс увядшие цветы;

Какой-то старый извращенец
И прифракованный нахал
Им ручки, плотоядно щерясь
От предвкушения греха,

Сжимали, звали веселиться,
Из ложи к ложу перейти.
Но кто бы знал, какие лица
Скрывали маски взаперти:

Два отшлифованных оскала,
Две пары угольных глазниц...
Но большинство предпочитало
Любить, не зрев любимых лиц.

В который раз вернувшись с бала,
Они скучали как могли.
Читали. Спали. Всё сначала...
Незарифмованной печалью
В веках минувших отдавалось
Вращенье черепа Земли.

2
Итак, одна звалась Татьяной.
Другая - Ольгой. Чорт возьми!
Но быть героем без романа
Не выйдет, хоть ты ляг костьми!

Непризнанный, как всякий гений,
С фамильной бледностью лица,
(Как мор_финист в аптечной сени)
Ночами что-то там писав,

Он жил, тишайше угасая,
Скрывая лик от света дня.
Лишь тусклый свет огарков сальных
Тревожил старый особняк -

Соседний с тем, где сёстры жили.
(Но заросла к нему тропа)
Вернее - тоже шли к могиле,
С тоской помадя черепа.

...Был вечер тих, как смерть от яда.
(В такой неплохо бы казнить)
И в окнах встретились их взгляды,
На миг отклеившись от книг.

Впервые в жизни покраснел он;
Забыв про этикет и такт,
Воскликнул робко и несмело:
"Люблю обеих, это факт!"

Он покорил сердца сестричек.
С тех пор, по долгим вечерам,
Они, склонившись над страничкой,
Сидели. Изредка игра

На клавесине - сов пугала,
А он чего-то там читал,
Пока заря свой взор устало
Не бросит в полутёмный зал.

Все ожидали дивной сказки,
Никто не знал, с чего начать...
И вот сестрички сняли маски,
И стали друга целовать!

Но слишком остры были зубы,
Но слишком пламенною - страсть...
И только треск да хруст безлюбый
Произвела двойная пасть.

С лихвой насытились мечтами!
И обняла сестёр печаль:
Качали на руках останки,
Но не сумели откачать.

Читали скорбные сонеты,
В слезах уснули как могли...
Кружилась медленно планета
В объятьях траурного лета,
И лунный диск печальным светом
Склонялся к черепу Земли.

___________________________________________


Петербург: обратно и Туда.

На станции Площадь А. Невского
Гроба - два кубика в чай.
Бомж просил закурить;
Под ногтём ветровое стекло
Синевело десной.
От подземки до пропасти  - час.
Бессветное счастье,
Я вновь часовой.

У кого только дырка от пули и дуля его,
Кто стоит на мосту (и с моста - ничего),
В треугольнике ада, на дне хит-парада
Ещё не закрытых планет.
Триумфальный артроз, малахитная плесень
Из роз - цвет июльских ланит.

Безо всяких крестов,
Я хочу зазубрить на корсете Невы:
Не дарить той бумажных цветов,
Кто глотает живых.
Сколько в ней побывало,
И сколько пропало под ней.
Ей не семь, хоть одно покрывало б,
Но "Кладбище - это музей".

Сыну Павла с Петром -
Мат со льдом в эрмитажном поклоне.
(Грохот, страх - только взмах
И рука на айфоне.)
Ты построен в Китае
И жёлт, как его божество;
Креатиды дробили асфальт,
Высветляя штрихи ар нуво,

Девы пили вино; Не помню, с какого...
Какого
Днём с огнём я пытался найти
Хоть кого-то земного:
Неземля, невода, нету курса для странных валют,
Здесь играл только рок;
Ангел глянца и двух революций -
Храни мой Кулёк*:

Между Марсом и лабрисом
Двойню, зелёную брешь.
Прикорми воробьёв, дай им руку
Непойманных - съешь,
Неразбитых распей,
Перелей на имперскую медь.
Ты опять у меня за спиной...
Накажи никогда на тебя не смотреть.

*здесь - СПбГУКИ

Казачок

Кончая с чистого листа,
Ожги невинные уста
Бенгальской стекловатой.
Пока тебя не свистнул рак,
Коню педали жми, казак
Лихой, придурковатый.

На небеси ярным-ярно,
Луна возделась как ярмо;
Расколотой посудой
Блюёт космический экран,
Он пьян. И даже камень пьян,
Тебе летящий в зубы.

Как брызнет жёлтая роса,
Познаешь неделимость пса
И дробь для полуволка,
Лобзая кость своей оси;
Пусть солнце будет керосин,
Земля те - царской водкой,

И русским духом, и свинцом,
Твоим весёлым мертвецом
На провлочном каркасе.
Весна Красна, сложи свой меч,
Плачь о безвременно и веч-
Но юном пидорасе.

Ещё зубами чок-почок;
В гробу педальном казачок
Спокоится не споро:
Глядишь - верт'ится что есть сил;
Знать, старый бог тебя любил
За новенькие шпоры.

И поворотный круг уносит луну, уносит солнце

День юбилея

грезя в гирляндах
газовых труб морфея,
город готовится к юбилею
самой прекрасной тюрьмы.
синие, жёлтые переплёты
белоствольной избы-читальни,
крылья блочного самолёта,
взлетающего вертикально,
песок шоссейной киноленты,
дожди - танцоры и музыканты,
бронзовый мяч головы монумента -
к ногам инфанты.
и поворотный круг уносит луну,
уносит солнце, чтобы скорей
день стал юбилейным,
и ночь - бессонной.
изломом рук, достойным овации:
пусть каждый гвоздь его декорации
подгонит стальной каблук.
именинница сотрёт улыбку своей тоски,
взмахнёт тополиными рукавами
пустая кость, по-над ветром вставая:
она сушит длинные женские ногти
белой собаки с лицом нелюдским.
пусть солью напудрит два розовых плаца
убийца, девица - ей только пятнадцать
столетий из света, из тьмы.
заря. как флаги глазниц алеют!
пей, детка, пей, это день юбилея
самой прекрасной, чистой, младой тюрьмы.


Перчаточные куклы

в душный час,
час пик, знаешь ли,
как страшны бывают
эти кожаные куклы из перчаток
вдоль неспешных кулис эскалатора?
незримые пальцы ищут впустую:
слишком много материи,
слишком узки сердца для Руки
в их безумный час, час пик.
но спокойны они,
недвижимые, неколебимые
вдоль кровавых кулис эскалатора -
словно толпы героев, умерших стоя
за три звонка до битвы.
(и поворотный круг уносит луну,
уносит солнце)

p.s. <вышел немец из тумана...> :
в такие минуты
мне хочется стать
чёрной кожаной перчаткой
на руке моего ангела -
блестящей, как смерть в венеции,
и новенькой, как лебединый камень.
(у кого в глазах не царили
кровавые мальчики?)
я гость. я итальянский дож.
я немец и в туманы вхож.
с тобой, принцесса лож(ь),
я буду паж мечей.
и этот длинный острый нож -
не спрашивай, зачем.

Заброшенная фабрика

на кирпичной трибуне,
на размякшем хребте молчаливой фабрики
белорукий оратор в зелёном
с каждым летом всё выше поднимает голос,
а зимой дирижирует вертолётами,
отводя от греха:
слишком долгого, свежего поцелуя
пять лет некурящей трубы,
по грудь утопшей
в намольенном крепкрышине.
и что за мех - пятнистая кошка:
лапа навыворот, уши раздроблены,
кустарная требуха льёт в прорехи
беспомощное тепло;
то был не гололёд
как неучтённая египетская казнь,
не пьяный за рулём небесной колесницы,
не синяя птица на красный свет:
её размазало поворотным кругом.

Чёртик из коробочки

в прохладном доме желаний
нетленны форточные проколы:
квадратные сосцы
колеблют бронзовые цепочки -
ветер западный, ветер восточный.
напротив: многоэтажное вымя
с высот кибелина трона
в круговорот огня и серы
струит поток электронов,
желтит ресницы как дождь песочный:
ветер западный, ветер восточный.
знаток ветров,
мой старый знакомый,
человек с головой-метрономом,
готовит желаньям прокрустовый гроб
меж двух щелчков.
все ветры в ландах и грозы мая -
на "раз-и, два-и".
запри под пульс своё ритардандо,
не то останешься без рук.
сплошной, как весь из голых граней -
вот он вступает, поёт и давит,
вращая поворотный круг;
за нитки дёргает на височках
ветер западный, ветер восточный,
сплошной, как скрученная струна.
(в картонном доме желаний
отпала северная стена,
впуская ватную седину,
пайетки, ворох узорных тканей -
трещит рассохшийся сундучок...)
и поворотный круг уносит луну
сомнений, уносит солнце
моих страданий в один
щелчок.