Мой любимый туркмен... 2 часть

Первые две навигации дедовского капитанства я ещё в рейсы не ходила - родилась младшая сестрёнка Мариша, которую я обожала и с удовольствием няньчила, ведь мама пошла работать через полтора месяца после родов.
А когда сестричку определили в ясли, мои летние каникулы окрасились в яркие и незабываемые краски туркменских рейсов! С первой минуты нахождения на теплоходе я чувствовала себя совершенно в другом мире, который манил и подразнивал, увлекая в нереальные мечты! Двухпалубный красавец был сделан с комфортом и даже шиком, по тому времени! С пристани по трапу я сразу попадала в зеркально-ковровый холл, где на ключах сидела проводница, и где две внутренние полукруглые лакированные лестницы по бокам зала, спирально спускались в третий класс. Тот всегда был полон пассажиров, потому что билеты в третий класс были самые дешёвые. В кормовой его части находился кинозал, где пять лет подряд крутили только два фильма - Гуссарская баллада и Ключи от неба. Мы с кузиной знали эти ленты наизусть, но с завидным постоянством каждый рейс шли на сеанс!
Так же на юте третьего класса был колпит, где заведовал кок - у моряков это называется камбузом, а у речников колпитом - коллективное питание! Но правда, про колпитного кока я узнала не сразу... Был такой у бабушки с дедушкой маленький металлический заварной чайничек, как игрушка - блестящий и притягательный! И вот в один из первых рейсов, когда я ходила без сестрицы, деда Ваня дал мне этот чайничек и задание, отнести его колпитному коку. Я всегда была девочка ответственная, бегом взяла чайник, а переспросить, что такое колпитный кок, почему-то постеснялась. Добежала до трубы с зелёным диваном и окончательно расстроилась, так как понятия не имела, куда эт меня послали! Сижу я с чайничком на зелёном плюше, слёзы закипают в ресницах, но переспросить строгого капитана не могу - я ОБЯЗАНА знать всё на теплоходе, я же капитанская внучка! И вот так я страдаю полчаса, раздираемая противоречиями, девятилетняя юнга. А дед ждёт заварку, ему надо завтракать и проверять посты, а меня всё нет и нет! Наконец, он не выдержал, вышел в коридор, а я вот она, сижу на слезе с пустым заварником. Начал было он по привычке отчитывать меня, как матроса - и тут я не выдержала, заревела - и сквозь мои всхлипы он понял, что я не знаю, куда идти! Хохотал он от души! Я реветь прекратила, не поняла такой реакции, думала накажет! А он сквозь смех мне и объяснил, что такое колпитный кок! Тут и я с ним закатилась от смеха! Мухой слетала по крутым трапам за заваркой - а "колпитный кок" в нашей семье стал притчей во языцах! А сколько раз потом мы с Иринкой на перегонки бегали к коку за заваркой и по дороге назад, по очереди выцеживали из блестящего носика чайничка всю горьковатую жидкость. И приходилось снова бежать в колпит. Иногда, до трёх раз!
Ещё ниже первой палубы находился трюм и дизельный зал, на уровне ватерлинии. В трюме располагался грузовой отсек и жильё команды - матросские кубрики с круглыми иллюминаторами прямо над водой, из которых можно было пощупать волну! А дизельный зал являлся сердцем теплохода, там густо пахло машинным маслом и соляркой, а гул стоял такой, что крика не было слышно! Уровневые переходы высоченного отсека были сделаны из металлической решётки, под ногами виднелись огромные машины и их молоточки, шныряющие вверх и вниз, и вызывающие у меня восхищение и мистический трепет. Среди этого шума и грохота чувствовала я себя песчинкой, и всегда ступала на цыпочках - такой благоговейный восторг рождало это огромное механическое сердце!
И совершенную противоположность этому шумному машинному залу являла собой палуба первого класса. Во всю длинну теплохода, от бака до юта, то есть от носа до кормы, тянулся коридор с узорчатой дорожкой, под мягким ворсом которой тонули шаги, и ходить по ней было одно удовольствие! В носовой части находился салон с диванами, креслами и роялем, с игровыми столиками для карт и шахмат. Полусфера салона была полностью остеклена и прекрасный вид открывался из неё на волжские просторы и дАли! А на юте длинный коридор оканчивался рестораном с выходом на палубу для танцев. В середине коридора был знакомый нам зеркальный холл с двумя выходами на оба борта со створками для причального трапа, а внутри длинного коридора находились каюты первого класса.
И только первая дверь ресторанного коридора не была оборудована каютой, а представляла собой проход на верхнюю палубу и вела крутой лестницей в трубу, где находился круглый зелёный плюшевый диван и столик. От дивана вперёд к баку тянулся недлинный коридорчик прямо в рулевую рубку - слева от которой находилась люксовая капитанская каюта с комнатой, спальней и ванной, а заканчивалась левая часть радио-рубкой, где хозяйничал радист Олег Палыч. А на правой стороне от рубки находились две люксовые гостевые капитанские каюты, в которых мы с Иринкой отбывали порой своё наказание. Пол в коридоре также был устлан ковровой мягкой дорожкой до самых ступенек, ведущих в святая святых, рулевую рубку - мозг теплохода! Из неё открывался шикарный панорамный обзор, остекление начиналось в полуметре от пола и передняя панель вся была утыкана кнопками и рычажками, до которых, ни Боже мой, нельзя было даже дотрагиваться, не то что нажимать! Царём здесь был огромный штурвал, который еле  удерживался двумя руками - а над ним висел металлический треугольник на стальной проволоке, уходившей в потолок. Это был голос нашего Туркмена! Густой бас с присвистом можно было вызвать, потянув с силой треугольник вниз. Мне в ту пору силёнок не хватало, и приходилось всем малым весом своим висеть, держась за треугольник! И так радостно вскачь билось сердечко, когда оглушающий рёв Туркмена будоражил окрестности и слышался за многие вёрсты! Всегда просила деду Ваню, когда навстречу шло судно - "Деда, дай подудеть! Дай подудеть!!!" И когда он снисходительно кивал, висела на гудке, поджав ноги, приветствуя собрата по волжской волне!
Из рулевой рубки тоже было два выхода на каждый борт, там имелся прожектор и капитанский мостик, на котором деда Ваня в парадном кителе отдавал честь, уходя в рейс! Любовь и гордость переполняли меня в ту минуту! И хоть я всегда мечтала летать, в этот момент я не возражала стать морячкой!
С капитанского мостика была видна вся верхняя палуба - за пристройкой с каютами, называемыми полубаком, плавно оканчивающимися трубой с красной полосой, была почти пустая палуба, с низенькими леерами и с двумя шлюпками по бортам, накрытые от дождей брезентом, в которых мы с Иринкой тоже любили играть. Здесь у нас не было запретов, это полностью капитанская территория и мы не могли никому помешать нести вахту. Единственное, нельзя было подходить близко к леерному ограждению, оно было низкое и любое неосторожное движение могло привести к падению за борт. Очень жалко, что в проекте теплохода на верхней палубе не был предусмотрен бассейн, поэтому всё здесь было нами быстро и досконально изучено, верхняя палуба и салон с роялем были полностью в нашем распоряжении, но нам это скоро наскучило, белых пятен здесь уже не было и нас манила неизвестность!
С дедом в рейс нас отправляли исключительно вместе с Ириной, боялись, что по отдельности мы натворим чево-нибудь, а так мол, старшая сестра присмотрит за младшей. Эх, как они глубоко ошибались! Именно с Иришкой мы и нарушали все возможные правила и совершали немыслимые вояжи по теплоходу! Деда Ваня, прекрасно зная волжский фарватер, никому не доверял ночные вахты, всегда их стоял сам до четырёх утра, а днём отсыпался, снова готовясь к вахте с полУночи. У бабушки Дани были больные ноги, она всегда находилась в каюте и следить за нами просто физически не могла. И нам, шустрым и любопытным, это было на руку, мы оставались неподконтрольны, и весь теплоход был НАШ! Не было такого места на Туркмене, куда бы мы не влезли, и не сунули свои любопытные детские носы!
Правда, были конечно у капитана свои соглядатаи - проводницы на ключах в зеркальном холле первой палубы - которым мы старались не попадаться на глаза, а то обо всех наших передвижениях доложат деду! А наказание было суровым - нас запирали в гостевой капитанской люксовой каюте до конца рейса, и только лишь приносили еду. Деда Ваня всегда сам определял степень наказания, но надо отдать ему должное, никогда не жаловался на нас родителям. Рейс длился четверо суток, и в зависимости от того, когда нас посадили под замОк, столько времени соответственно оставалось до выхода на волю. Но нас это нисколько не пугало и не огорчало! Окна в тех каютах открывались только снаружи, а изнутри створка отходила только на проветривание. Но моя голова в эту щель пролазила, и с помощью сестры, которая пропихивала меня худышку в это отверстие, я выбиралась на палубу и открывала окно, чтоб выпустить вторую пленницу! Нагулявшись по теплоходу, мы проделывали обратный путь тем же методом - Ирина через открытое окно свободно попадала в каюту, я запирала за ней окошко снаружи, и она втягивала меня внутрь через узкую щель. Вот такие мы были юные проказницы и нарушительницы! Главное было, при передвижении по судну не попасться на глаза стюардессе, а то тогда нас вообще могли не взять в рейс! А это уже было немыслимо! Ничего плохого мы, конечно не совершали, просто изучали красавец теплоход, но деда Ваня не разрешал нам ходить в определённые опасные места, и поэтому наше самовольство становилось наказуемо.
Дед и понятия не имел, что мы вязали морские узлы, драили нижнюю палубу и мочили швабру за бортом, хотя это было, ой как не просто и опасно - швабра была сделана из верёвок, на руку надевалась петля на черенке, чтоб не уронить её в воду, но эта петля и скорость теплохода с течением реки, плюс тяжесть намокших верёвок, так и норовили утянуть тебя за борт, поэтому намочить швабру было целым искусством! А деда думал, что ево девочки-припевочки играют в салоне на рояле, читают книжки на палубе в плетёных креслах, ну максимум помогают колпитному коку почистить картошку! А то, что мы почти в драку, кто зачерпнёт для кока в ведро забортной воды, на полном ходу, или что его немолодой боцман тайно обучает любознательных капитанских внучек вязать морские мудрёные узлы, а юнги и молодые матросы натаскивают их в приёмах самбо, а в перерывах все вместе дуются в подкидного, вместо того, чтобы отдыхать перед вахтой - об этом он и понятия не имел, что у него под боком уже готовые юнгши, внучки-матроски! Иначе прекратил бы наши рейсы на теплоходе! Кое о чём догадывалась бабушка Даня, но она была мудрая женщина и правила в своей вотчине истинно женскими методами!
А уж то, что мы находились в рулевой рубке ночью, и нам давали ПОРУЛИТЬ судном вахтенные матросы, когда дед ещё не заступил на вахту в полночь, это было за пределом его представлений! Погудеть и порулить он нам давал сам днём, но ночью, без его ведома, это было строжайшее нарушение! Он знал, что команда его уважает и слушает беспрекословно, он был настоящим капитаном и дисциплина у него была железная! За небольшую провинность он строго отчитывал, но прощал, а за серьёзные нарушения гнал с теплохода. А вот мы с Иринкой как-то вписались в их коллектив и искренне любили и деда, и команду, и Туркмен, и нас никто ни разу не сдал. И мы тоже ни разу никого не сдали, а наоборот, были случаи, что брали вину на себя...
Однажды, молодой матрос Сашка, как все звали юнгу, забыл закрыть на щеколду борт, после того как убрали трап и теплоход отчалил. Это было грубейшее нарушение техники безопасности - при движении створка борта раскрылась и любой пассажир мог угодить в воду! И надо же, что это заметил не кто-нибудь, а сам капитан! Сразу все вахтенные матросы и боцман были вызваны на ковёр, мы слышали, как деда Ваня отчитывал боцмана, что не проследил за матросом, а на Сашку кричал, что безоговорочно спишет его с судна! И тут вошли в рубку мы с Иринкой, и перебивая друг друга, покаялись, что это мы отомкнули защёлку из любопытства и забыли закрыть отбратно. Весь капитанский гнев за разгильдяйство на теплоходе обрушился на нас, и пришлось нам арестантками отсидеть сутки до окончания рейса в своём люксовом карцере, но матрос Сашка не был списан на берег и боцман не получил взыскание. И наше реноме заметно укрепилось среди матросов, мы перестали быть только капитанскими внучками, а стали негласной частью команды! Теперь и боцман не смотрел на нас косо, когда мы приходили в кубрик, а сам стал учить нас речным премудростям, и уже садился играть с нами в подкидного.
Мы и кушать любили в колпите вместе с командой, хотя у них было совсем другое меню! Деда Ваня бурчал, мол для вас готовят капитанские блюда, а вы едите с матросами. Но мы чувствовали себя юнгами и уплетали кашу за обе щёки! Хотя дома накормить меня кашей не было никаких шансов, лучше буду голодать, чем есть кашу! А на судне любая шрапнель приобретала такую романтическую подливку, что казалась вкуснее котлет и уплеталась, на ура! Хотя потом бабушка и котлеты нам скармливала, ведь мы были вечно голодные, потому что тратили массу энергии, шарясь по теплоходу и чувствуя искреннее хорошее отношение к нам всей команды. И мы гордились причастностью к ней, тем более, что дед был её капитаном! И мы тоже находились под его началом!