Шопенгауэр и Хемингуэй

Шопенгауэр в философии – примерно то же, что Хемингуэй в литературе. Оба презирали «фокусы» (Шопенгауэр), «штучки» (Хемингуэй). Стремились писать «честно». Ценили ясность. Исходили из наблюдения (созерцания, опыта) – там, где это было возможно. Оба открыто декларировали эти принципы. И чаще следовали им, чем не следовали.

ШОПЕНГАУЭР

А так как я, со своей стороны, в последующей части не задаюсь подобными фокусами, но желаю поступать честно и не выдавать принцип этики в то же время за ее фундамент, а, напротив, имею в виду вполне отчетливо их разграничить…

Итак, мы должны теперь оставить твердую почву опыта... Но что нас не должно оставлять, это – прежняя честность приемов: мы не будем, подобно так называемой после-кантовской философии, пускаться в мечтания, угощать сказочками, стараться импонировать словами и пускать читателю пыль в глаза, — нет, мы обещаем предложить немногое, честно данное.

В философских размышлениях удивительным образом только то, что каждый продумал и исследовал для себя самого, впоследствии идет впрок и другим, а не то, что уже с самого начала было предназначено для других. В первом случае размышления отличаются прежде всего безусловной честностью: ведь самих себя мы не стараемся обманывать и не дарим себе пустых орехов; вот почему всякая софистика и всякое пустословие отпадают, и каждый написанный раздел тотчас же вознаграждает усилия, потраченные на его прочтение. Вот почему мои сочинения так явно носят на своем челе печать честности и искренности, что уж одним этим они резко отличаются от произведений трех знаменитых софистов послекантовского периода.

Вообще, истинный философ будет всюду искать света и ясности и постоянно стремиться походить не на мутный стремительный поток, а на швейцарское озеро, которое благодаря своему спокойствию обладает и великой глубиной, и великой ясностью – и именно эта ясность обнаруживает его глубину. "La clart; est la bonne foi des philosophes", – сказал Вовенарг. Наоборот, мнимый философ будет стараться скрывать словами, правда, вовсе не свои мысли, как советовал Талейран, а свой недостаток в них, и невразумительность своей философемы, вытекающую из неясности его собственного мышления, он будет взваливать на совесть читателя.

Вполне правдивыми и честными, а потому и бессмертными люди бывают лишь в том случае, если они все время исходят из созерцания; ибо лишь тогда человек — чистый, безвольный субъект познания.

ХЕМИНГУЭЙ

Я лишь добросовестно расскажу о тех вещах, которые постиг на личном опыте. Для этого я должен быть честным до конца или хотя бы приложить к этому усилия…

Нет на свете дела труднее, чем писать простую честную прозу о человеке. Сначала надо изучить то, о чем пишешь, затем нужно научиться писать. На то и другое уходит вся жизнь.

Еще у него [писателя] должен быть четкий замысел и высокая мораль, непоколебимая настолько же, как эталонный метр в Париже, чтобы не допускать вранья.

Я хочу, чтобы меня знали как писателя, а не как охотника, бузотера или выпивоху. Я хотел бы быть честным писателем и пусть меня судят как такового.