918. Мертвый дом

«Мертвый дом!» — говорил я сам себе, присматриваясь иногда в сумерки, с крылечка нашей казармы, к арестантам, уже собравшимся с работы и лениво слонявшимся по площадке острожного двора, из казарм в кухни и обратно. Сколько тысяч еще таких дней впереди, — думал я, — всё таких же, всё одних и тех же! Всякий каторжник чувствует, что он не у себя дома, а как будто в гостях. На двадцать лет он смотрит как будто на два года и совершенно уверен, что и в пятьдесят пять лет по выходе из острога он будет такой же молодец, как и теперь, в тридцать пять. Да и кстати сказать: неужели заковывают человека в ножные кандалы для того только, чтоб он не бежал или чтоб это помешало ему бежать? Совсем нет. Кандалы — одно шельмование, стыд и тягость, физическая и нравственная. Потеряв цель и надежду, человек с тоски обращается нередко в чудовище...
  Страшно было смотреть на это длинное-длинное тело, с высохшими до кости ногами и руками, с опавшим животом, с поднятою грудью, с ребрами, отчетливо рисовавшимися, точно у скелета. На всем теле его остались один только деревянный крест с ладонкой и кандалы. Сняли и ладонку. Минут через десять он умер. В ожидании караульных кто-то из арестантов тихим голосом подал мысль, что не худо бы закрыть покойнику глаза. Другой внимательно его выслушал, молча подошел к мертвецу и закрыл глаза. Увидев тут же лежавший на подушке крест, взял его, осмотрел и молча надел его опять на шею; надел и перекрестился. Между тем мертвое лицо костенело; луч света играл на нем; рот был полураскрыт, два ряда белых, молодых зубов сверкали из-под тонких, прилипших к деснам губ. Слышно было, как унтер-офицер, уже в коридоре, посылал кого-то за кузнецом. Следовало расковать мертвеца...

          Ф.М. Достоевский «Записки из мертвого дома»


***

Воротишься с острога, но куда,
И что тебе чрез десять лет свобода?
Ну, с Богом! С Богом. Первая звезда
Восходит на привольном небосводе.

Поднимешь кандалы. Живуч народ!
Он ко всему привыкнет: к жесткой койке,
К холодным нарам. Падок, но не сброд,
И каждый копит деньги на попойку.

О чем еще расскажет Мертвый дом?
Одни кончают сроки и уходят,
Другие умирают, но в Содом
Ссылают новых. Встретят, оприходят.

Аршинный коврик, карты и майдан –
По вечерам, а утром – на работы.
Мечты здесь презирают, как обман,
Зато доносы чтут и ждут расчетов,

Кишок бычачьих с водкой. Дон-Жуан
По-арестантски здесь «Кедрил-обжора»,
На Рождество играют свой бедлам –
Единственная радость и умора

Разбойников, что резали детей,
Солдатиков, стрелявших в офицеров,
Жидов, стерпевших шестьдесят плетей,
Отцеубийц и прочих изуверов.

Здесь никого ничем не удивить,
Пожалуй, только утонченным словом
Ругательств ядовитых из любви
К поэзии художественной, зову;

Контрабандист отчасти тут поэт,
А гаденький поляк – скрипач – зазноба
Всех плясок: он тебе и менуэт,
И песенную сбряцает с порога…

И многократно битый вспомнит век
Стыда и палок, боли и надлома –
С острога может выйдет человек,
Но не покинет Мертвого он дома.



19 декабря 2018 года



Иллюстрации Б. Непомнящего.