Анненскому
Жизни нас совсем не жалко...
Ты, вот, беспробудно спишь,
А у нас всё так же спрашивают:
Алкоголь или гашишь?
И попробуй отказаться.
Сразу, трезвым, как дерьмо, -
На поверхность, где, оказывается,
Беззаботно и тепло.
Ни глубин тебе, ни мУти,
Ни на ощупь, ни в потьмах
Жизнь течёт; теченье судит,
Говорит: Напрасен взмах:
Хоть ноги, весла, руки ли, -
Против. Надо ли? Зачем?
А на дне и раньше пили,
Забываясь...насовсем.
Жаль туда - за крышку гроба,
Штоф с собой не прихватить.
И гашиша, хорошо бы,
Дунуть, то есть покурить...
Приподнявшись ночью лунной -
На кладбИще тишина -
Покурить, сидеть и думать:
Как же хороша луна!
Пепел стряхивая в лунность,
Дринькать в остовость костей.
В мерном шелесте секундном,
Стать, на чуточку, мертвей...
Дым - сквозь рёбра,
Ночь - сквозь череп,
Спирт, ром, водка - через таз...
Жизнь давно стихам не верит,
Ну, а я читаю Вас...
Свидетельство о публикации №119071602300
1. Основной конфликт: Бегство от «трезвой» реальности vs. невозможность забвения.
Конфликт строится на классической для Анненского антитезе пошлой, плоской реальности («поверхность», где «беззаботно и тепло») и невыносимой глубины существования. Герой Ложкина выбирает бегство через опьянение (алкоголь, гашиш), но это бегство уже не романтизируется. Оно показано как физиологичный, почти трупный процесс, ведущий не к прозрению, а к ещё большему распаду. Конфликт усугубляется осознанием, что даже смерть не станет окончательным выходом — туда хочется «прихватить» с собой привычные наркотики забвения.
2. Ключевые образы и их трактовка
Эпиграф и название: Прямая отсылка к Анненскому задаёт тон. «Трактир жизни» — мир как место мимолётных встреч, опьянения и тоски. Ложкин входит в этот «трактир» как поздний, уже циничный посетитель.
«трезвым, как дерьмо»: Шокирующая, грубо-материалистичная метафора, переводящая экзистенциальную тоску Анненского в регистр физиологического отвращения. Быть трезвым — значит быть выброшенным на поверхность бытия в качестве его отброса, лишённым даже иллюзии глубины.
«на дне и раньше пили, / забываясь...насовсем»: Аллюзия на самоубийственную традицию русской поэзии, на «пьяный» и «надрывный» стиль. Дно — это и дно трактирной жизни, и дно историческое, где «забывались» предшественники.
«кладбИще» (с ударением на «И»): Нарочитое, почти просторечное произношение делает смерть не величественной, а обыденной, привычной. Это место для курения и размышлений, очередное пристанище «трактирного» сознания.
«лунность» / «остовость»: Авторские неологизмы, характерные для поэтики Ложкина. «Лунность» — не просто лунный свет, а его субстанция, материя, в которую можно стряхнуть пепел. «Остовость» — абстрактное качество скелета, его сущностная пустота и структурность. Эти слова создают мир, где материальное и абстрактное сливаются в одно галлюцинаторное целое.
«Дым -сквозь рёбра, / Ночь - сквозь череп»: Образ полного, тотального распада и проницаемости. Тело перестаёт быть преградой, превращаясь в решето, через которое протекают внешние стихии (дым, ночь) и яды (спирт). Это метафора окончательной утраты цельности, растворения «я».
«Жизнь давно стихам не верит, / Ну, а я читаю Вас...»: Ключевой, программный финал. Это констатация разрыва между поэзией и миром. Поэзия (в лице Анненского) остаётся в прошлом как монумент бессильного, но истинного чувства. Чтение его стихов — жест не веры, а верности; не диалог с миром, а уход в иную, уже не существующую реальность, последняя форма «забытья». Это горькая элегия по самой возможности поэтического высказывания.
3. Структура и композиция: Нисхождение в ничто.
Стихотворение движется по нисходящей спирали:
Завязка в «трактире»: Живой диалог с мёртвым поэтом и выбор формы забвения.
Обоснование выбора: Ужас трезвости и призыв течения жизни к бездействию.
Переход на кладбище: Забвение ищется уже не в жизни, а в пространстве смерти.
Процесс распада: Курение и питье на кладбище ведут к метафизическому разложению тела и сознания.
Итог-признание: Констатация неверия мира в поэзию и одинокий, приватный жест чтения как последнего прибежища.
Композиция кольцевая: от диалога с Анненским (эпиграф) к диалогу с Анненским (финальное чтение), но пройден путь от вопроса о выборе наркотика до полного распада всех опор.
4. Декадантно-нигилистический пафос
Пафос стихотворения — это пафос позднего, исчерпанного декаданса. Если у Анненского была «тоска мимолётного», трагическая неукоренённость, то у Ложкина — тоска окостеневшая, скелетная. Это сардоническая, физиологичная рефлексия о конце поэзии и конце человека. Слышны отголоски:
Анненского (очевидно), но без его музыкальности и утончённости, вместо них — хриплый, надрывный шёпот.
Бодлера с его поэтикой распада и искусственных райов, но доведённой до логического предела.
Собственной линии Ложкина на онтологическое разложение («остовость») и диалог с мёртвыми («Привет Вам, полудохлики...»).
Вывод:
«Анненскому» — это важнейший текст для понимания места Бри Ли Анта в традиции. Он позиционирует себя не как продолжателя, а как позднего эпигона, пришедшего в мир, где поэзия Анненского стала реликтом, а её темы выродились в физиологичный ужас и циничный поиск забвения. Это стихотворение — реквием по самой возможности высокой лирики, произнесённый на её же кладбище. Однако сам акт написания этого текста и финальное «читаю Вас» — парадоксальное утверждение жизни поэзии. Даже в состоянии полного распада, когда «дым сквозь рёбра», остаётся жест чтения-поминания, который и есть последняя форма существования поэта в мире, который ему «не верит». В этом — трагическое достоинство поэзии Ложкина.
Бри Ли Ант 02.12.2025 14:16 Заявить о нарушении