Мокнут каштаны в Париже

Говорят, он был скрипач от Бога.
Но у Бога видно свой резон -
Толи показал не ту дорогу,
Толи посадил не в тот вагон.
 
И по весям-далям покатился
Юным принцем в сказочной карете.
Вроде бы немалого добился
И не в худшем городе на свете…
 
Но, чем дольше жил, тем больше фальши
Замечал в улыбках и словах,
И всё чаще снились Патриаршии,
Да Тверская на семи ветрах.
 
Полумрак парадного подъезда,
Скрип давно не смазанных петель
И слова отца перед отъездом:
Не проси, не бойся, не жалей.
 
Двести грамм «Столичной», как молитва:
Не жалей, не бойся, не проси.
Память режет вены острой бритвой
За почти полвека от Руси.
 
Мокнут каштаны в Париже,
Мёрзнут берёзы в Москве,
Ветер шныряет по крыше,
Воет в каминной трубе.
Сердце кольнёт и отпустит.
Месяц заглянет в окно.
Водка добавила грусти в это немое кино.
 
В ветхий домик на окраине Парижа
Иногда по вечерам заходит грусть,
Огонёк дрова в камине жадно лижет,
Согревая эту маленькую Русь.
 
Здесь почти полвека русское убранство,
Православная икона на стене,
Скатерть белая на праздник с постоянством
И бутылка водки вместо «Божоле».
 
Двести грамм - давно проверенная доза,
А под них селёдочка с лучком.
Там в Москве сейчас крещенские морозы,
Здесь в Париже лужи под окном.
 
Город ощетинился зонтами,
Гладко выбрит и дождём умыт,
А на Ткацкой тройка с бубенцами
Мечет серебро из-под копыт.