Айрис Мёрдок. Ранние стихи, 1933-1939

Сегодня, в день столетнего юбилея великой английской писательницы Айрис Мёрдок, я начинаю публикацию практически никому не известной (не только у нас, но и в Англии) поэтической части её творческого наследия. Стараниями двух энтузиастов, Йозо Муройи и Пола Хуллы, все публикации  стихотворений Мёрдок, осуществлённые в разных изданиях (включая даже школьную газету), были отысканы и в 1997 году собраны под одной обложкой. Книга стихотворений Мёрдок «Poems by Iris Murdoch» была издана в Японии мизерным тиражом 500 экземпляров. Все стихи из неё я перевёл и время от времени буду выкладывать на Стихи.ру. Сегодня предлагаю вниманию читателей ранние стихи Айрис Мёрдок, написанные ею в 13-20 лет, а также стихотворный цикл «Год птиц» (1978 г.)

ГИБЕЛЬ «ДЕЙЗИ ЛИ»
(баллада)*

Шёл морем капитан сэр Джон.
Стоял перед командой он.
Отважен был сэр Джон, пират –
Рука что сталь, холодный взгляд.

Он рек: «Ещё не ляжет мрак –
Я в пыль сотру один маяк.
На нём смотрителем мой зять –
Я жизнь его намерен взять».

Смотритель маяка вдали
Заметил вскоре «Дейзи Ли».
Сэр Джон, маяк узрев, тотчас
Готовить пушки дал приказ.

Сказал смотритель маяка:
«Жена! Убить, наверняка,
Меня собрался твой отец.
Скорей бежим, иль нам конец!»

Но поздно! С грохотом в боку,
Пророча гибель маяку,
Уже слал ядра «Дейзи Ли».
То был конец! Представим ли,

Как шумно рушился маяк, –
Повсюду слышно было, как!
Сэр Джон, вперив в руины взор,
Ладони радостно потёр

И крикнул: «Друг мой, вам помочь?
Примите от меня и проч.!» –
И ветер, дующий с земли,
Повёл обратно «Дейзи Ли». 

Ещё немало лет сэр Джон
Жил, промышляя грабежом,
Невзгод не ведая, – и вот,
В Ирландском море он плывёт.

Ночь, холод, ветер, берег скрыт
И всё вокруг беду сулит;
Темна за тучами луна,
Взлетает за волной волна.

Сказал сэр Джон: «На карте знак:
Здесь, рядом, должен быть маяк;
Но мы среди кромешной тьмы, –
Неужто заблудились мы?»

Сэр Джон помощника позвал:
«Боюсь, мы не заметим скал –
Ведь был же здесь, невдалеке,
Для нас огонь на маяке?»

Сказал помощник: «Сэр! Не вы ль
Маяк когда-то стёрли в пыль?»
И только это он сказал,
Как налетел могучий шквал,

Отбросивший лихих вояк
Туда, где раньше был маяк:
Трах! бах! – и все на «Дейзи Ли»,
Разбившись, под воду ушли.

(1933)

*Эту балладу Айрис написала в тринадцать-четырнадцать лет


The Fate of The Daisy Lee (1933)
(a ballad)

Sir John, the captain, stood on board,            
And high above the seagulls soared.             
Sir John was pirate, brave and bold;
His hand was strong, and his eye was cold.

Quoth he: “I know of a lighthouse tall, 
That will crumble to dust ere darkness fall,
For my daughter is the keeper’s wife,
And for this thing will I take his life.”

The lighthouse-keeper looked o’er the sea,
And far away spied The Daisy Lee.
Sir John looked at the lighthouse large,
And bade the gunners the guns to charge.

Said the lighthouse-keeper to his wife:
“Here comes Sir John to have my life!
Come, take our things and let us fly,
Unless you wish to stay and die.”

But ’tis too late; with a mighty boom,
That spelt the tall lighthouse’s doom,
Off went the guns of The Daisy Lee;
It was the end; for see, O see,

The tall white lighthouse crumbled down,
With a crash that was heard all o’er the town.
Sir John, the captain, rubbed his hands
And gazed at the ruins on the sands.

Quoth he: “So much for you, my friend;
Our wishes and farewells we send.”
A wind came rushing o’er the sea,
And far away went The Daisy Lee.

For many years Sir John did plunder,
And never once did make a blunder,
And now he sails up the Irish Sea,
With all sails set on The Daisy Lee.

The night was dark and the wind was chill,
And the atmosphere it boded ill;
The moon was dark behind a cloud,
And the waves were large and wild and loud.

Quoth Sir John: “My chart is wrong, I fear,
For there ought to be a lighthouse near;
I hear the waves upon the coast;
Indeed I fear me we are lost.”

He called his friend, the second mate,
And said, “I fear for the good ship’s fate.
Tell me; a lighthouse should be nigh.
But I see no light in this darkened sky.”

Said the second mate: “Why, Sir, you know
That on a morning long ago
Your gun did make that lighthouse dust.”
And as he spoke, came a mighty gust,

Which drove the ship upon the shore,
Where the lighthouse stood so long before.
The ship broke up and the wild wind roared;
Down went The Daisy with all on board.


НЫРЯЛЬЩИК

В блестящей форме, влажен и солён,
За воздухом наверх всплывает он.
Затем, забравшись на торчащий риф,
Стоит на нём, задумчиво застыв,
И вновь ныряет в глубь холодных вод.
Мелькает форма чёрная в волне
И тут же пропадает в глубине.
Глаза открыв, чтоб цель была видна,
Над зарослями, вдоль морского дна,
Искатель озабоченно плывёт.

С искусной силой путь торит он свой,
Ласкаемый у дна морской травой;
Вокруг него цветы, чья красота
Опутала подводные места,
А также рыб глазеющих поток.
Он руки тянет к белому пятну –
За ним он и приплыл на глубину, –
И, задыхаясь, мчится вверх скорей:
Удушье, испусканье пузырей –
И долгожданный воздуха глоток.

Затем, на ослепительных песках,
Пытается взломать, держа в руках,
И пальцы раня, устрицы жильё,
Чтоб завладеть сокровищем её.
И вот, открылся вожделенный клад!
Сидит он и, дыханье затаив,
Как если б совершал опять заплыв,
Любуется жемчужиной морской,
Чей в раковине прерван был покой.
Затем через поля спешит назад.

(1936)


The Diver (1936)

His dark, lithe form gleams wet with salty drops
As on the green sea-verge for breath he stops.
Then clambering on a dry out-jutting ledge
With dripping feet, he poises on the edge,
Then cleaves the cold blue waves in milky foam.
His dusky form a moment can be seen,
A vague dark shadow, merging into green;
While he with open eyes swims silently
Along the weedy floor of the dim sea,
An eager searcher ’neath the azure dome.

With strong and skilful strokes he makes his quest
Along the ocean floor, his limbs caressed
By slimy sea plants and by soft sea flowers
Whose tangled beauty floats in watery bowers —
And fishes, silvery-finned, pass staring by.
He reaches out towards a patch of white
Which glistens dully in the greenish light...
At last with bursting lungs he upward speeds
’Mid crystal bubbles to the air he needs,
And gulps and gasps beneath the sunny sky.

Then, swimming into rest on shining sands,
He tries to open with his dusky hands.
The silvery oyster shell; tears it apart
With trembling, bleeding fingers, till the heart
Its pearly treasure trove reluctant yields.
Then breathless does the bright-eyed diver gaze
As still beside the laughing waves he stays,
And feasts his eyes upon the glancing pearl
Enshrined and cradled in its silver shell —
Then turns and hurries back across the fields.


БЕЗ НАЗВАНИЯ (I)

Мощь – это наверняка
Славная вещь: сталь поёт,
Мощно стремит свой полёт
Техника сквозь облака.

Мирная жизнь, на века, –
Славная вещь: пашет плуг;
С розовым яблоком сук;
Ярмарка шумно-громка.

Что ж, полна крика,
Носится смерть в облаках,
С кровью в ужасных глазах?
Мир, эй, не спи-ка!

(1937)


Untitled (I) (1937)

Power is a beautiful thing.
Strength of the singing steel,
Delicate might of the wheel,
Cloud-cleaving grace of wing.

Peace is a beautiful thing.
Quiet curve of the plough,
Red fruit on orchard bough,
Calm that fair cities bring

Why then the screaming
Horror of death that flies —
Fear with its blood-bright eyes?
Wake, world, you’re dreaming!


БЕЛОНОГАЯ, ПРИДИ

Белоногая, приди,
Потанцуй со мною тут –
На песке, от всех вдали,
Где свой танец волны ткут.

Будет ветер целовать
Руки-ноги нам с тобой,
Будут волосы взлетать,
Развеваясь за спиной.

Ты кружись, скачи, пари
В танце радостном, пока
Кони утренней зари
В глубь не спрыгнут свысока.

Будут вскидываться ввысь
Наши руки под луной.
Белоногая, явись,
И танцуй, танцуй со мной.

(1938)


Come, Pale Feet (1938)

Come, pale feet, and dance with me,
On the lone and desolate shore,
Where the white waves of the sea
Weave their dance for evermore.

And the wind shall kiss our limbs,
And our hair shall stream behind us,
Till the joy-cup overbrims.
Child of man shall never find us.

On the night-enchanted shore
Leap and whirl, earth’s dark-eyed daughter,
Till the horses of the dawn
Spring from underneath the water.
We will toss our arms in air,
While the foam-light from the sea
Gleams on white brows, deathly fair.
Come, pale feet, and dance with me.


ЖИВОЙ КАК ФЕНИКС

Когда явилась из глубин вовне
Гвань-Инь*, богиня, в голубой волне,
И Феникс, свой конец найдя в огне,
Родился тут же вновь, – во все века

Жила душа Китая с этих пор:
В поэте, ведшем с миром разговор
Из скита в вышине, где пики гор,
Белея, проникают в облака,

В художнике, чьи тщания видны –
Сложить мир из длины и ширины,
В девице, чьей рукой нанесены
Драконы золотые на шелка,

В литейщике, корпевшем до утра
Над колоколом, в лепке гончара,
Чьи миски не весомее пера,
В правителе, чья мудрость велика.

Да, дух Китая древнего был жив:
Осуществлял он свой императив,
Японию искусствам обучив
И вразумив ордынские войска.

Но в небе нынешних времён,
Где древле, как летит дракон,
Глаза поэта видели во мгле, –
Стрекоз блестящих легион,
И всюду пыль взметает он,
Пыль саваном ложится на земле.

Но сила лишь недвижна, не мертва:
Поднимется Гвань-Ини голова,
И Феникс, догорев дотла едва,
Восстанет гордо в собственной золе.

(1938)

*Персонаж китайской, вьётнамской, корейской и японской мифологий, божество, выступающее преимущественно в женском обличье, спасающее людей от всевозможных бедствий


The Phoenix-Hearted (1938)

As from the blue, pale-flowering wave doth rise
Kuan Yin, the goddess, with her still sad eyes,
And as the phoenix flame-enraptured dies,
Yet with a fiery crest is born anew;

So China's soul lived on. In every age,
The poet pensive by the torrent, sage
Dark-browed with thought in mountain hermitage,
Where white peaks pierce the cloudy heavens through,
 
The patient artist striving  to confine
All nature's loveliness within a line,
The maiden working with a silk so fine
Dragons of gold upon a cloth of blue.

The founder toiling through the midnight hours
To cast the sonorous bell, the subtle powers
Of potters making bowls like fragile flowers,
The emperor wise, administrator true,

The farmer, whom the furrow's narrow span
For centuries contented – through all these there ran
Old China's life-blood. And from these Japan
Learnt gentle arts, these tamed the Tartar crew.

But now across those peaceful skies
Where in the past the poet's eyes
Imagined dragons of the mist and cloud,
Stream hosts of glittering dragon-flies
To fill with dust those quiet eyes
And cover ancient beauty with a stormy shroud.

But strength in stillness lies. She is not dead.
Kuan Yin again shall raise her gracious head,
And though it fall in flames of bloody red
The phoenix shall arise with plumage proud.


ЗВЕЗДОЛОВКА

У мисс молодой было
          Важное дело:
Удить ночью звёзды
          Во Млечном Пути:
С азартом в глазах василько-
          Вых, сидела,
Болтая ногами,
          Часов до пяти.
Являлись по пятницам к ней,
          При папашах,
Кузины её, чтоб
          Устроить пикник,
С ней звёзд наудив: были
          В красных гамашах,
С подмогой из толстых
          Поваренных книг.

Три старших сестры её, –
          Важные крали,
Ни в чём от подобных им
          Помощи нет, –
Созвездия в дар получив,
          Ей связали
Ко Дню платья колли
          Красивый жакет.

Сильнее других одного
          Домочадца
Любила она: был ей
          Дедушка мил;
Любил он со скользкого
          Неба примчаться,
В слезах свою внучку,
          Обнявши, топил.

Однажды в семействе её
          Где-то взяли
Коньяк Астрономский
          (Царь всем коньякам!):
Кутёж до небес был! На нём
          Привязали
Цветную капусту
          К кометным хвостам.

(1938)


Star-Fisher (1938)

There was a young lady whose
          Chief occupation
Was fishing for stars in the
          Milky Way.
With bluebottle eyes and a
          Sense of vocation
She dangled her legs on the
          Banks of the day.
With touching affection her
          Uncles and cousins
Would come every Friday to
          Bait all her hooks,
They sat on the bank in their
          Scores and their dozens
With red velvet gaiters and
          Cookery books.

Her three elder sisters and
          Ravid relations
Were all much too haughty to
          Help with the rest,
But when she had sent them some
          Choice constellations,
On Collyfrock’s Day they would
          Knit her a vest.
But the one she liked best in her
          Family Circle
Was Grandfather Gangle, with
          Garrible ears,
Down slippery skies he would
          Slide to encircle
Her wishoppy waist and half
          Drown her in tears.

And when they had had some un-
          Usually rousing
Astronomal liquor in
          Fulginous pails,
They deafened the stars with their
          Noisy carousing
And tied cauliflowers to the
          Comets’ bright tails.


ПРИХОД АПРЕЛЯ

Весна вторгается. В садах
Кружатся золото и зелень,
И вишни в пене сплошь.
Схватил мой взгляд:
Каштана почки – куклы на руке:
Их дрожь на солнце бьёт.
Ступни Апреля в зелени блестят;
Пришёл украсть он душу, с пеньем птах.

(1938)


The Coming of April (1938)

Spring breaks upon the land. Waves roll
Of green and gold into the gardens,
Foam white on cherry trees.
Yes, I have seen
The little puppet hands of chestnut buds
That flutter at the sun —
April’s pale feet that glitter in the green,
April with bird-song came to steal my soul.


«НИЖЕ, ЧЕМ АНГЕЛЫ»

После миллиона лет каменных,
Миллиона лет сплошь в грязи,
В суток-дней-ночей хаосе почти,
В мир, под песнопенье мощное
С лязгающих звёзд Млечного Пути,
Человек явился как Бог.
И к чему же ясноглазый Царь
Проявляет интерес?
Землю он видит, и кровь на земле,
Шею свою, как безумцу вняв,
Книзу сгибает: в рабском ярме,
Он не видит уже небес.
Что же, Вечность затем начала
Свой трудовой процесс,
Чтобы львов сотворить золотых,
Рыб бесстрастных, крылья орла? –
Все труды – ради бренности их?
Чтоб в итоге пометил здесь
Божий лик поцелуй Дьявола?

(1938)


“Lower than the Angels” (1938)

Out of a million years of rock
And a million years of mud,
Out of the chaos of night and day,
Out of the song the Mighty One struck
From the clanging stars in the Milky Way,
Came man in the image of God.
And how does this clear-eyed King fulfil
His glorious destiny?
He sees the earth and the blood on the earth,
Bowing his neck at a madman’s call
To the yoke of servitude and death —
And the heavens he cannot see.
And did Eternity toil for this? —
Working so patiently,
Out of the lovely soulless things,
Golden lions and passionless
Fishes that glide in the green and wings
Of eagles, to fashion such frailty,
To mark God’s face with the Devil’s kiss?


СТИХОТВОРЕНИЕ

Прекрасна земля, чудесна,
Когда юна.
Фруктовым деревьям
Известно, чем полнятся почки их
К мукам сладостным плодоношенья.
Жизнь раскачивает
Вечный маятник свой:
Почка, цветик и плод, раз за разом.
Корень звёздам поёт – аж парит,
А цветок под опекой у звёзд.
Я коснулась деревьев рукой:
Как трепещет их юность от сока,
Поднимающегося вверх! –
Обожглась головнёй их цветенья;
Буйство крови я
В пульсе земли ощутила.
Юность, весна, красота
Блекнут, вянут, гибнут –
От копья раскалённого,
Жизни жгущегося острия, –
Как и время мечтать.
Дыханье, любовь – боль и чудо.

(1939)


Poem (1939)

Lovely is earth now, splendid
With year-youth.
Fruit trees know the gentle
Unfold of the white bud, remembering
The sweet agony of the fruit season.
Life the pendulum swings
From white flower toned fruit
Forever, and holds no other meaning.
The root sings to the stars — soars
Starward in flower now. I have touched
The quivering youth of trees,
Invincible locks of earth, and trembled
In swift upsurge of sap —
Fired my frame at a brand of blossom,
And felt blood’s fury
At earth’s centre beating.
Beauty and youth and spring
Flow, fade, fuse
Into one glowing spearhead,
One burning point of life.
The time-dream dies. To like,
To breathe, is pain and wonder.


ОКСФОРДСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Попробуйте в самых обычных вещах
Найти ловкий повод для необходимой беседы –
Для броских банальностей, для не своих
Суждений про жизнь.

Как дрожит тишина
С приближеньем собак!
Поражён яркой молниею
Неминуемый путь.
Мириады умов
Всё скользят по дуге,
Заключённые в круг
Неглубоких идей.
Острый скальпель любви
И поэзии нам
Нужен, чтобы пронзить нас,
Возродить к новой жизни.
Нож до кости дошёл,
Только свежая кровь уж иссохла.
Текст исследуйте вновь,
Но уж откомментирован он.
Одинокая суть
Моря без парусов и песка,
Где следов нет, – безлюдных, пустых –
Ранит сердце моё.
Из ужасных метафор,
Никогда не бывавших в ходу:
Кромки режущих лезвий
На цветущем льду мысли.

(1939)


Oxford Lament (1939)

Deliver me from the usual thing,
The clever inevitability of the conversation,
The brilliant platitudes and second-hand
Remarks about life.

Sheeted silence vibrates
With an imminence of hounds,
And an ineluctable road
Is lightning-stricken to sight —
Many minds moving
On the well-greased thought-arc,
Myriad minds pent
In the facile thought-circle.
The subtle lancet of love,
Fine poetry’s unspoilt
Inviolable splendour fail
To stab us to new living.
The knife is at the bone
But the freshness of blood is parched.
We can scan the text again
But our comments were made before.
Longing for loneliness
Of the sea unsailed and sands
Unprinted, unpeopled, unsung,
Pierces and pains my heart.
O for the tangent terror
Of the metaphor no one has used –
The keenness of cutting edges
On fresh green ice of thought.


БЕЗ НАЗВАНИЯ (II)

Жизнь берёте украдкой и быстро вы.
Ваши ноги едва задевают
Гладь проносящихся лет.
Каждый след ваш – к трансмиссии в центр земли,
Где жизнь изобильна: вглубь на миллион
Морских саженей там – богатства.
Могилу слепого червя если вспомнить,
Древесного корня изгибы,
И труху от листвы прошлогодней,
И алмаз, сжатый в недрах, и кудри
На головках подземных цветов, –
Всё это ныне
Прыгает в вас, расцветает,
Сока почувствовав мощь.
Вверх-вверх, к вашим пальцам, губам! Крик
Тут – приветственный, это не страх
От кружащих голову пересечений –
Связей всего меж собой.
Что почва есть, в сущности? Смерть.
Но в зерне она жизнь создаёт.
Ужас реален. Реальна и
Уверенность в том, что доступна
Вся сложность событий уму,
И что прошлое спит в настоящем,
Где будущее пробуждается.
Бьёте насквозь, уместив
В секунде всё время. Теперь
Вы на страже могил и сокровищ.

(1939)


Untitled (II) (1939)

You take life tiptoe. Too swift. Your splendid feet
Hardly touch the year’s spinning surface,
Spurning the buoyant earth. Know
Under each toe-print shafting to earth’s centre
Existence lies rich — a million fathoms
Of shifting splendour deep. Remember
The blindworm’s sensitive cell, the hungry
Sinuous curve of the tree-root
And last year’s leaves a-rot — the crushed
Diamond in the making — the curled
Heads of flowers underground. These
Spring in you upward,
Blossom and speak in you. Tarry,
And feel the sap-strength a-flow,
Up, up to your hands, to your lips. Cry
In salute of life — not in dread
Of dizzy cross-sections of being — relating
All things to all. The black soil
My fingers divide is death,
Yet it crumbles to life in a seed.
Horror is real; but real too
The unashamed certainties — knowledge
Of intricacies of events,
Of the past in the present fixing
The future’s invincible waking-point.
Strike to the bone and create
All time in a second. For now
You tread tiptoe on tombs and treasure.