Царевич

В полуденном краю, на шаг от тени,
на площади разрушенных усадьб
я уничтожен грохотом растений,
ломающих расплавленный асфальт.
Какая глушь! Лишь эта тишь занозой
сквозь голову и говор хуторской
заместо сердца, вымещая воздух,
вплетает посвист пополам с тоской.

И я растёкся, нет меня, но всё же
проходят мимо люди второпях
с коричневой сухой горячей кожей
и пьяными повадками бродяг.
Они немеют словно утром пальцы,
как будто их отлёживал Господь:
средь них первейший спутник и страдалец,
отрезанный и брошенный ломоть,
стена без щели, добрая соседка,
готовая всегда быть понятой,
ребёнок, игнорирующий седер,
родившийся под гаснущей звездой,
немой старик, рассвет, закат, причастье...
Он рядом с ними, обнаживший меч,
а я стою отдельно безучастно,
теряю смысл и ломаю речь.

Такая пропасть между мной и ними
по краю тени гулко пролегла,
что я опять нуждаюсь в никотине,
глядя на их поджарые тела.
Вдыхаю дым углей. Играю в тычку.
Не ведаю, что все кругом враги,
но завожу полезную привычку -
упрямо прятать шею от Нагих.