Цветок папоротника

   В этой истории нет ни капли вымысла, и даже имя героини подлинное. Она прожила достаточно длинную и не плохую для тех трудных лет жизнь.  Историю свою она поведала почти в самом конце жизни, и не верить ей у меня оснований не было.

  - Только бы не уснуть, только бы не уснуть! – как заклинание твердила Алёна, ворочаясь на застеленном самотканой постелкой* сене. Вот уже несколько ночей они со старшей сестрой ночевали на сеновале. Стоял тёплый, душистый июль, ночи были короткие, напоенные ароматом созревающих в лугах трав. Спалось на сеновале гораздо лучше, чем дома в тесной хатёнке, в которой ютилась семья из десяти человек. Старики, бабушка и дедушка, спали на печке, мать с отцом  на телятнике – специально сделанной клетушке между печкой и стеной для того, чтобы зимой содержать новорождённого теленка или ягнят. Дощатая крыша этой клетушки и служила лежанкой, на которой спали родители. Дети, все шесть человек, спали на полу,  на набитых сеном или соломой матрасах. От долгого использования сено в матрасах приминалось, и они становились тонкими настолько, что создавалось впечатление, что их и вовсе нет. Спать на них было неудобно и жестко.
 
 То ли дело спать на сеновале, на толстом-толстом слое сена. Спишь как на перине, да ещё и воздух не спёртый, как в хате, а свежий, легко просачивающийся через щели плетённых их орешника стен. Правда, немного комары беспокоят по ночам, ну так они и в хату забираются. 
 
  Алёна всегда быстро засыпала, только стоило лечь, а сегодня ей спать было нельзя. Иначе то, что она задумала, не сможет сделать. А потом ждать надо целый год.  Ещё в прошлом году, когда работала с бабами на сенокосе, ненароком подслушала у взрослых, что один раз в год, в ночь на Ивана Купалу ровно в полночь расцветает папоротник. Цветёт он всего один только миг, но если человек этот цветок увидит, а ещё лучше сорвёт, то всю жизнь ему будут сопутствовать удача и счастье. Сильным будет этот человек, многие тайны откроются ему. Но стережёт этот цветок нечистая сила. Мало кто отважился пойти за этим цветком, потому что если доведется сорвать этот цветок, то до самого дома нечистая сила будет гнаться. Один только способ есть совладать с ней: нужно запастись зубчиками чеснока и кидать им через плечо, ни в коем случае не оборачиваясь, что бы не происходило за спиной.
   
  Чеснок Алёна приготовила заранее, расщипала на отдельные зубчики, завернула в тряпочку и спрятала в уголок тут же, на сеновале. Когда сквозь щели  в стене, выходящей на западную сторону, стала видна узенькая светлая полоска заката, Алёна осторожно, чтобы не разбудить спящую рядом старшую сестру, потихоньку выбралась с сеновала, прихватив приготовленный узелок с чесноком. На улице было ещё достаточно светло, но Алёне вдруг стало так страшно, что она уж хотела было отказаться от своей затеи и вернуться на сеновал. Но, поразмыслив немного, она начала креститься и читать молитвы «Отче наш» и «Живый в помощи». Так учила её мать, говоря, что всегда, когда страшно или трудно, надо читать эти молитвы.
   
  Помолившись, Алёна собралась с духом и всё-таки решила не отступать от намеченного. Она перекрестила дорогу впереди себя и достаточно твёрдой походкой направилась к околице. Дорога, согретая июльским солнцем, ещё не успела остыть. Босым ногам было тепло и приятно ступать в мягкую дорожную пыль.
   
 Деревня, уставшая от бесконечных летних трудов, спала. Даже собаки, и те не проявляли никакого интереса к проходившей мимо хат девочке. Ни одна из них не залаяла, как будто боясь побеспокоить по пустякам своих вымотанных за день хозяев.  Да и чего впустую лаять, если по деревне идёт не какой-нибудь незнакомый прохожий, а всего-навсего тринадцатилетняя девчонка, которую каждая собака знает. 
 
 За околицей с дороги пришлось свернуть на тропинку, что вела к ближайшему логу, а потом и вовсе идти по изрядно смоченной выпавшей росой траве. Но об этом Алёна не думала. Все мысли её были устремлены туда, где в верховье лощины растёт  небольшой лесок. Там она с сестрой совсем недавно собирала землянику, и приметила огромный куст папоротника, на который как будто кто специально её вывел.
   
  Когда Алёна подошла к заветной лощине, стало уже совсем темно. Сколько было времени, она определить не могла, поэтому поспешила поскорее спуститься в лог, чтобы, не дай Бог, не проворонить тот самый долгожданный момент, ради которого она сейчас терпит такой страх. Осторожно, придерживаясь за ветки деревьев и кустарников, Алёна  начала спускаться в лощину, к тому месту, где рос папоротник. Глаза, хоть и привыкшие к темноте, когда Алёна шла по полю, теперь еле-еле могли разглядеть заросший густым кустарником спуск. Наконец она спустилась на дно лощины,  отыскала белевшую на противоположном берегу, стоящую особняком берёзку, которая выбрана была ею в качестве ориентира.  Алена знала, что если встать прямо напротив этой березки, пройти двенадцать шагов вперед, а потом повернуть налево, и еще пройти сорок три шага, то как раз и выйдешь к тому самому кусту папоротника, который и был конечной целью её ночного путешествия.
 
  Здесь, внизу было ещё темнее, чем на поле или на краю лога, и сказать, что Алёне было страшно – не сказать ничего. Ей было жутко страшно. Каждый шорох, каждый треск сломанного сучка, случайный крик птички – все это вызывало в ней неимоверное чувство животного ужаса. Даже читаемые непрестанно молитвы и накладывание креста уже не спасали её от этого дикого чувства страха. Но она уже была у цели, и отступать от задуманного не хотелось.
   
  Трава в логу была густая, высокая, едва не доходившая ей до пояса, хотя Алёна, не смотря на свой довольно небольшой возраст, девка была не по годам крупная. Пока она пробиралась сквозь густую, покрытую росой траву, подол платья её сильно намок, и теперь прилипал к ногам и неприятно холодил кожу.
   
  В своих расчетах шагов Алёна не ошиблась. К папоротнику она вышла точнёхонько, примяла возле него траву, присела около раскинутых во все стороны узорчатых листьев, подобрала ноги под себя, прикрыв мокрым подолом коленки, и стала ждать. В логу наступила оглушительная тишина.  Алёна подняла глаза к небу, посмотрела на звёзды, чтобы хоть как-то сориентироваться во времени, но на том небольшом, не закрытом макушками деревьев пространстве звёздного неба, видневшемся над головой, не было видно тех привычных звёзд, по которым можно было легко определить который сейчас час. Тогда она решила не отвлекаться от папоротника, смотреть на него непрестанно, чтобы не проглядеть тот момент, когда он расцветёт. А  в том, что именно этот папоротник расцветёт в эту самую ночь, у неё сомнения не было. Хотя всё, что слышала она от женщин тогда на лугу, могло ведь быть просто вымыслом, народным преданием. Но её полудетское сознание легко поверило в эту сказку,  и ей очень-очень хотелось, чтобы эта сказка стала явью. И ещё ей хотелось, чтобы она была всю жизнь потом счастлива, жила не так, как живут её родители – в постоянных трудах и в нищете. И вот ради всего этого и сидела она сейчас, этой ночью, в ожидании Чуда.
   
  Алёна, не мигая, уставилась  в ту точку, которая казалась ей самой сердцевиной куста папоротника, и стала пристально вглядываться. Но вокруг была непроглядная чернота, глаза стали быстро уставать от такого напряжения, слезиться, и вскоре Алёна уже и не совсем понимала, закрыты у нее глаза или нет – все равно она почти ничего не видела. Время тянулось медленно, в логу становилось всё прохладнее, и Алёна в своем ситцевом тоненьком платьишке начинала мерзнуть. Сначала у неё мелко застучали зубы, потом дрожь усилилась, и от влажной земли и намокшего платья ей становилось всё холоднее и холоднее. По её расчетам полночь вроде бы уже должна была наступить, но никакого цветка пока не было.
 
  Дрожа от холода и страха, Алёна уже стала думать о том, чтобы подняться и что есть силы бежать домой, в тёплую, нагретую сестрой постель. Чувство досады и обиды охватило её. Это надо же было поверить так глупо, по-детски в выдуманную кем-то сказку! От всего пережитого у неё вдруг градом посыпались слёзы, которые она стала вытирать кончиком платка.  Вдруг раздался не очень громкий треск совсем рядом с ней, похожий на звук переломленной напополам лучины. Алёна от неожиданности вздрогнула, резко убрала платок от глаз и сквозь слёзы увидела расплывающийся алый огонёк в самой сердцевине папоротника. Огонёк не мерцал, как например пламя свечи, а ровно светил. Её охватило полное оцепенение, длившееся несколько мгновений. Потом она, до конца ещё не осознав происходящее, вдруг протянула руку к огоньку, и обнаружила, что тепла от него не исходит. Алёна резким движением руки схватила этот огонёк и почувствовала, что в руке у неё что-то осталось. В это мгновение вдруг у неё за спиной раздался резкий крик, похожий на крик филина, Алёна вскочила и бросилась бежать по путавшей ноги траве. Её преследовали душераздирающие крики, топот бегущих за ней ног, хохот, и Алёна, плохо соображая от переживаемого ею ужаса, неслась со всех ног  вверх по склону лощины. В кулаке у неё был зажат цветок, который она сжимала  мёртвой хваткой, боясь потерять. В самый последний момент, когда ей вдруг показалось, что преследователи схватили её за подол платья, Алёна вспомнила о чесноке.  Судорожно нашарив в небольшом кармашке платья зубчик чеснока, она, не оглядываясь, бросила его через плечо, стараясь размахнуться так, чтобы чеснок упал как можно дальше от неё. И тут  за спиной у неё раздался дикий визг, а потом всё резко стихло на некоторое время.
   
  Не останавливаясь ни на миг, Алёна выскочила на поле, теперь ей бежать было легче, но до деревни было ещё очень далеко. Через несколько шагов она снова услышала за спиной топот настигавших её ног, тяжелое дыхание и  крики. Но теперь она уже совладала со своим страхом, и сразу бросила зубчик чеснока. Всё повторилось так же, как и в первый раз. 
 
  У Алёны оставалось ещё несколько зубчиков чеснока, когда она подбежала к околице деревни. Но преследование вдруг прекратилось. Алёна, не переводя дух, пулей пронеслась по деревне и остановилась только у двери сеновала. Теперь почему-то она посчитала себя в полной безопасности и решила посмотреть, что же у неё в руке. С непередаваемым трепетом, осторожно, как будто у неё в кулаке была зажата муха, которая может вылететь в любой момент, разжала Алёна кулак. На ладони лежал маленький, похожий на полевую гвоздичку, цветок. Только цвет у него был не малиновый, а алый и от него исходило едва заметное свечение.
   
  Алёна, чтобы не потерять цветок, аккуратно завернула его в уголок платка и завязала узелком. Теперь её переполняло чувство великой радости, чувство неимоверного счастья. Но она твердо решила, что никому, даже матери, не расскажет о том, что произошло с ней сегодня ночью. Она боялась, что если кто-либо узнает о том, что она все-таки сорвала цветок папоротника, то у неё его отнимут, и тогда она никогда не будет счастлива в этой жизни. А после всего того, что пережила она в эту ночь, Алёна этого допустить не могла.
 
  Начинало  светать. На восточной стороне неба появилась едва заметная светлая полоска зари, перечеркнутая в нескольких местах темными росчерками облаков. Где-то закричал самый ранний петух, ему откликнулись другие. Начиналось утро. Утро новой Алёниной жизни, и она, нагнувшись к траве, смочила ладони в росе и протёрла прохладной росой лицо, счастливо улыбнулась и, на ходу снимая мокрое платье, снова осторожно, чтобы не разбудить сладко спящую сестру, улеглась на мягкую постель. Спать ей оставалось от силы пару часов.
*Постелка – грубая домотканая ткань, служившая  как простыней, так и легким одеялом в деревнях Орловской губернии.

7.07.2019