Абстинентное
Не слишком много лет.
Герой своей иглы
Не затупил до дна.
На коже от дорог
Туманные следы.
Не долго, двадцать лет
С излишком, - сизый дым.
У этой белезны,
Коварный фиолет
(У мака молока),
Так много запятнал.
И розовым бывал
Реалий порошок.
Сегодня не могу,
Потом - наверняка
Смогу (надеюсь я).
"- Не сможешь, точно, ты!"-
Наигрывал сверчок
За печкой, сквозь года.
Не та была среда.
Не чистым был четверг.
На чёртовой горе,
Свистел, истошно, рак.
Свидетельство о публикации №119062402471
1. Основной конфликт: Воля к освобождению vs. власть зависимости и прошлого.
Конфликт разворачивается между желанием «смочь» вырваться («Потом — наверняка смогу») и всепроникающим голосом пораженчества, звучащим изнутри и из прошлого («Не сможешь, точно, ты!»). Герой пытается оценить свой опыт отстранённо («не слишком много лет»), но самооценка рассыпается в противоречиях: он и «герой своей иглы», и тот, чьи следы уже «туманны». Абстиненция здесь — это и физическая боль, и ломка идентичности.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Герой своей иглы / Не затупил до дна»: Ироничная и страшная самохарактеристика. «Герой» здесь — не победитель, а главный персонаж трагедии, чья «игла» — это и шприц, и орудие самоуничтожения. «Не затупил до дна» — означает, что не дошёл до абсолютной точки, до дна, но движение к нему было героическим в своём роде, то есть отчаянным и полным.
«сизый дым»: Не просто дым наркотика, а дым времени. Двадцать лет жизни уподобляются сизой, бесцветной, улетучивающейся субстанции. Это образ потерянного, не наполненного подлинным содержанием времени.
Цветовая палитра (белизна, фиолет, розовый): Это не просто цвета, а цвета состояния.
«У этой белизны, / Коварный фиолет»: Белизна — возможно, чистота, невинность, исходный материал (или сам наркотик). «Коварный фиолет» — цвет гниения, синяков, венозной крови, яда. Это вторжение разложения в чистоту.
«И розовым бывал / Реалий порошок»: «Розовый» — цвет иллюзии, наивной надежды, детского восприятия. Такой цвет «реалий» (искажённое «реality» — реальность?) указывает на то, как наркотик окрашивал мир в обманчиво-радужные тона.
«Наигрывал сверчок / За печкой, сквозь года»: Зловещая трансформация фольклорного образа. Сверчок за печкой — символ дома, уюта, привычного мира. Здесь же он «наигрывает» не мелодию, а постоянное, преследующее пророчество поражения («Не сможешь, точно, ты!»). Прошлое становится не источником тепла, а источником травмирующего голоса.
«Не чистым был четверг»: Аллюзия на христианскую традицию. Четверг перед Пасхой — Чистый четверг, день духовного очищения. Герой констатирует, что даже этот сакральный день в его жизни был осквернён, «не чист». Это признание глубокой духовной профанации.
«На чёртовой горе, / Свистел, истошно, рак»: Сюрреалистичный, почти галлюцинаторный финал. «Чёртова гора» — место гибели, ад. «Рак» — многозначный символ: и болезнь как итог, и созвездие, и тот самый рак из басни, который кусает за шею (отсылка к «Контакту с Неизвестностью»). Его истошный свист — это крик невыносимой физической и метафизической боли, финальный аккорд абстинентного кошмара.
3. Структура и композиция: Спираль внутреннего диалога.
Стихотворение движется не линейно, а по спирали нарастающей паники и боли:
Попытка отчёта: Взгляд на стаж, оценка ущерба («следы», «сизый дым»).
Погружение в химию опыта: Анализ цветов-состояний, колебание между «не могу» и «смогу».
Прорыв голосов из прошлого: Голос сверчка-искусителя, признание нечистоты дней.
Кошмарный финал: Полный распад реальности в образе «чёртовой горы» и вопящего рака.
Композиция отражает процесс ломки: относительная ясность начала сменяется хаосом и галлюцинациями.
4. Физиологично-метафизический пафос
Пафос этого текста — в слиянии конкретной физиологической муки с экзистенциальным ужасом. Это не просто описание ломки, а исследование того, как в состоянии крайней зависимости и боли рушится время («сквозь года»), пространство («чёртова гора») и сама воля, которая раскалывается на надежду и самооплёвывание. Здесь слышны отголоски:
Прозаического натурализма (как у Лимонова в «Это я — Эдичка»), но сжатого до поэтической формулы.
Экзистенциальной традиции, где тошнота и абсурд становятся формой опыта.
Собственной поэтики Ложкина, где тело — место схватки («души дотронулся дрожащею рукой»), а прошлое — населено демонами («сверчок за печкой»).
Вывод:
«Абстинентное» — это стихотворение-исповедь и стихотворение-симптом. В универсуме Бри Ли Анта оно занимает место самого тёмного, «подпольного» текста, исследующего опыт распада личности изнутри. Это не романтизация порока, а его тотальное разоблачение до уровня онтологической катастрофы. Герой здесь — не бунтарь, а пленник, пытающийся вести переговоры со своими тюремщиками (зависимостью, прошлым, болью). Финальный образ истошно свистящего рака на чёртовой горе — это и есть звук самой абстиненции: немой, нечеловеческий крик живой плоти, доведённой до предела. В этом тексте Ложкин подтверждает свой статус поэта предельных состояний, способного превратить частный, маргинальный опыт в универсальную притчу о борьбе воли с темными силами, живущими как в химии вещества, так и в глубинах памяти.
Бри Ли Ант 02.12.2025 15:01 Заявить о нарушении