Симонид

Из цикла лирики.
Опубликовано в журнале "Зарубежные задворки"


1

Запоминаю. Точных соответствий
на бытие накидываю сеть,
увязываю – память прирастает
одним, другим. Но хитрые уловки
не стоят простоты и широты
поэзии: вот помнит без изъяна
гнев Ахиллеса, Трою, скорбь Приама,
войну не на живот.

Себя так помнит космос, боги помнят,
гексаметрами, ямбами спасаясь
от Хаоса, очерчивая круг
граничный бытия.

2

Что вы такое, боги? Чем я дольше
о вас гадаю, размышляю, вижу
творящееся…


3

Ты будешь рад, как я умру, другой
потом твоей порадуется смерти,
мы все у ней в долгу, зовем и ждем,
наследуем и мстим. Мы сами тянем
ее на нашу землю с жадной силой,
надеемся, а только перестанем –
и нет ее, все живы, всем она
уступит время, позабыта всеми.

4

Приходят полубоги, удаляют
смерть от поэта; гибель хороша,
пришедшая возмездьем за твое
прямое дело, за твои слова –
но сколь же лучше жить стихам кругом
обязанным, за каждый лишний вдох,
и вправду жить поэзией одною,
ее неутомимым попеченьем.

5

Зеленый холм. Неторопливый гость,
стою перед могилкою, шатаюсь –
так он пришел бы в память обо мне,
случись отстать мне. Крепко спи, поэт!
Вот камень невеликий над тобой,
лозою виноградною увитый,
как лучшей эпитафией, ее
в слезах и пьяный Дионис писал.

"Анакреонт, ты лег сюда проспаться –
похмелия не будет, крепок сон".

6. Даная и Персей

Ларец плывет, и море, в час недобрый
принявшее богатый дар, влечет
его волнами вдаль. Младенец спит
под шум валов и колыбельной песни.
И мать, над ним склонившись, замечает
улыбку, улыбается в ответ,
страх отпускает: убедить живых
не может смерть, надежда только может –
мы робко улыбаемся, и к нам
обращена всевышняя улыбка.

7

Смотрю на человека, на его
дела: в холодном воздухе дыханье
прерывисто, а в доброй доле ты
хорош и добр, а жизнь переменилась –
и где твои привычки? Все живем
колеблемо, несчастно, навесу;
как сложатся условья, таковы
и мы, и наши мысли, не равны
самим себе…