Сатирический роман 28

          ПОД ПЯТОЮ ГЛУПОСТИ

     Автор Игорь Бестужев-Лада

 Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.

  https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич

Продолжение 27 романа.
Продолжение 26 http://www.stihi.ru/2019/06/15/3007

          ПОКЛОНЕНИЕ МАМОНЕ БЕЗ ПОКАЯНИЯ

 «Никогда не бывает так, чтобы не было ещё хуже».
Чешская народная мудрость

 «Нет такого положения, из которого нельзя было бы выйти с позором».
Русская народная мудрость

 «Самою большою ошибкою городничего Марии Верблюдовой был не погром двух капустных грядок, не посягательство на пропойную дикость глуповцев и даже не попытка перевода заведомо стойловых животных на подножный корм при беспривязном содержании, а, стыдно сказать, просто неудачный выбор одной из сонма горничных.
Дело в том, что в Глупове к той поре мужеский пол превратился в чисто декоративный, непригодный даже для размножения, вообще никчемный, способный производить разве что удорожание ложек к обеду. Поэтому если где и объявлялся реликтовый Настоящий Мужик, бабы гурьбой сбегались хотя бы издали понюхать истого мужеского запаху. Словом, о мужиках и думать забыли, так что горничных Машке подбирали без лишней опаски.

 И доподбирались. То ли в слободе Извозной, то ли в слободе Проказнице издавна произрастал будочник, за ретивость произведённый ещё при Брудастом-Втором в квартальные, по имени Буслай Наломаевич Ёлкин-Палкин. Косая сажень в плечах, ухватки и стать сугубо мужичьи, любил поесть и особенно попить отнюдь не по-бабьи. Одно слово – мужик и мужик. Кто его за бабу принял, кто в горничные определил – поди теперь спроси. Спросили только имя, а так как ответ был неразборчивый, то ли Варька, то ли Борька, вот и определили Варькою при Машке.
 Всё бы хорошо, да с самого начала случился конфуз. Только что прибыв по месту новой службы, а Варьку зачислили не просто горничною, а с титлом городовой, она сразу же, с места в карьер. Вместо того чтобы, как прочие, перед зеркалом вертеться, пересекла в городе всех до единого квартальных. За разные упущения. А потом так и выгнала их на улицу прямо со спущенными при порке штанами – обывателям на смех.
Вообще-то, как выяснилось впоследствии, секла Варька квартальных совершенно напрасно: она требовала, чтобы во вверенных им кварталах глуповцы наконец проснулись и стали жить по-человечьи. Но разве такое по силам квартальному? Впрочем, это обнаружилось только впоследствии, и ни Варька, ни её начальница Машка понятия о таких сложных материях не имели. Ну, высекли и высекли – эка невидаль!

 Но набранные вместо высеченных новые квартальные спустя сутки тоже были пересечены поголовно. За те же упущения. И тоже выгнаны на улицу со спущенными штанами. А Варька уже мочила розги для третьей очереди квартальных. Это было уж слишком. Один из побитых квартальных, придерживая штаны и рыдая, весь в слезах и соплях, прибежал к Машке и сделал навет, клеветнически донеся, будто Варька мочит розги теперь уже не для квартальных, а для самих горничных и грозится распластать на скамье саму «подьячиху», как она якобы говорила.
Лжедонос, как и все доносы в Глупове, возымел немедленное действие.
Варьку вызвали в Управу Благочиния и перед лицом всех горничных потребовали покаяния. Однако вместо покаяния она произнесла нечто неслыханное и несуразное:
– Н-не уважаю!
 
 Видимо, как и всякая баба, перебрала валерьяновых капель для успокоения.
За это вместо предполагавшегося мягкого наказания ей назначили невообразимо жестокое: оставили той же горничной, но с титлом не городового, а окольничего – на целых три чина выше, хотя и менее почётно.
А она, вместо благодарности, воспользовалась общим замешательством с повальным переименованием квартальных в городничие, стакнулась с какими-то крамольниками и была провозглашена городничим среднего квартала города Глупова, в пределах коего, кстати, возвышалась Управа Благочиния. Так в центре Глупова объявились два городничих: общегородской и просто городской. Два медведя в одной берлоге.

 Это было уж не просто слишком, а весьма очень чересчур. Да как она посмела, где же бабья застенчивость? Было назначено дознание, и выяснилось – о, ужас! Что Варька, кто бы мог подумать? – отнюдь не баба. Поглядели – в предбаннике за мячом гоняется. Ясно, что не девочка – мальчик! А-а-а, вот теперь всё ясно: ошибочка вышла.
Но было уже слишком поздно. Что только не делала Машка, чтобы «оную беспутную Варьку в первобытное состояние произвести», как гласят документы того времени. И допьяна её напаивали, а потом по улице водили – стыдили. И в мешок зашивали, в воду бросали. И под замок запирали. Ничего не помогло. Напьётся, проспится и снова дерзить начинает:
– Н-не уважаю!..
Мешок под водой разрежет, выплывет и опять дерзит. Замок кулаком собьет и снова за своё. Просто хоть отправляй, как Поджилкина, в слободу на огород капусту сажать.

 Не учла Верблюдова и того, что в Глупове отношение к униженным и оскорблённым прямо противоположно фултаунскому. В Фултауне, коли тебе не повезло, пиши пропало: от тебя отвернётся последняя дворовая собака. В Глупове всё с точностью до наоборот: кому везёт. завидуют и едят поедом, кому не везет, утирают слёзы-сопли и ведут за руку, куда скажет. А уже ежели очень не везёт, ставят на первый попавшийся пьедестал и начинают поклоняться как страстотерпцу-великомученику. И чем больше Машка измывалась над Варькою, тем горячее были симпатии глуповцев к страдалице. Дело дошло до того, что Варьку ещё раз провозгласили городничим, причём без уточнения, каким именно. И получалось, что излюбленная Варька как бы более городничая, нежели всем постылая Машка.
И вот в этот-то момент тьма глуповских новогородничих совсем распоясалась, а Машка с рыданиями заперлась в нужнике. Шестеро её горничных, напившись допьяна и пошептавшись с ней, выбежали на крыльцо с грозным криком. По улице поскакали два драгуна с пиками наперевес, а все до единого новогородничие напустили и наложили в штаны от страха, кто как сумел.

 Мы оговорились – «до единого», потому что один-единственный, по понятным теперь нам причинам, повёл себя не по-бабьи. Он встал перед драгунами, скомандовал: «Стой! Пики на плечо! Кругом марш!» Кони вздыбились, пики отсалютовали, драгуны повернули к Управе Благочиния, псевдо-Варька пошагала следом, беспрепятственно вошла в Управу Благочиния (горничных, выкрикивавших с крыльца угрозы, вслед за Лушкою, Глашкою и Эликашкою словно ветром сдуло, а Машка всё еще сидела в нужнике) и уселась на градоначальничье место, превратившись в городничего Буслая Наломаевича Ёлкина-Палкина. Так что, когда Верблюдова выглянула наконец из своего нужника, ей не оставалось ничего иного, как занять на выбор два единственных не занятых ещё места: либо на панели, либо на паперти у храма Божьего.

 Так свершилась очередная смена власти в городе Глупове.
Правда, Верблюдова оставалась ещё формально общегородским городничим. Поэтому, чтобы избавиться от неё, был предпринят хитрый демарш: Наломаич стакнулся с такими же новогородничими слободы Негодницы и слободы Проказницы по имени Тарас Чикчик и Славутий Чикчикич. Будучи личными смертельными врагами, они переименовали Глупов в Совражество Одинаково Глуповых. И тем самым Верблюдова осталась с носом, то есть городничим без города.
Сколько потом народу сгинуло за такое озорство, не сосчитать! Но разве в Глупове кто-нибудь когда-нибудь думал о таких пустяках? Здесь главное, врезать супостату, даже если при этом мир перевернётся».

 Продолжение романа в следующей публикации.

  16.06.2019