Ошибочный диагноз или вид сверху

Ты там шибко не ёрничай (сам такой), но главное – не унывай! Я тут намедни и вовсе накручивал…

«Небытие»

Зеркала, зеркала… Светы разные.
А в бездонье – Каверна и Мрак.
Вера в Ад – абсолютно напрасная
В зазеркалье – тотальный антракт.
Сам театр – лабуда, наваждение.
Незатейливый морок. Каприз.
Тени призраков… Пусто за тенями!
Замираний и судорог фриз.

12-13.2019

«Иначе, чем у Фибоначчи»

А на дачу – хорошо б!
Лишь бы не канатчиком.
Скушай, детка, пирожок.
Чай заешь калачиком.
Кролик Кэрролла. Туннель.
Кто куда опаздывал?
Жизнь – фальшивое турне.
Разве, чуть опасное.
Всё напрасно и вотще.
И фатально кончится.
Отщипнуть и утащить
в норку не получится.

13-14.06.2019
PS:
Последовательность Фибоначчи была хорошо известна в древней Индии, где она применялась в метрических науках (просодии, другими словами – стихосложении) намного раньше, чем стала известна в Европе.
На Западе эта последовательность была исследована Леонардо Пизанским, известным как Фибоначчи, в его труде «Liber Abaci» (1202). Он рассматривает развитие идеализированной (биологически нереальной) популяции кроликов, предполагая, что: изначально есть новорождённая пара кроликов (самец и самка); со второго месяца после своего рождения кролики начинают спариваться и каждый месяц производить новую пару кроликов; кролики никогда не умирают. Сколько пар кроликов будет через год?
Труд Леонардо Фибоначчи «Книга абака» способствовал распространению в Европе позиционной системы счисления, более удобной для вычислений, чем римская нотация; в этой книге были подробно исследованы возможности применения индийских цифр, ранее остававшиеся неясными, и даны примеры решения практических задач, в частности, связанных с торговым делом. Позиционная система приобрела в Европе популярность в эпоху Возрождения.
Леонардо Пизанский никогда не называл себя Фибоначчи; этот псевдоним был дан ему позднее, предположительно Гийомом Либри (Guglielmo Libri Carucci dalla Sommaja) в 1838 году. Слово Fibonacci – сокращение от двух слов «filius Bonacci», появившихся на обложке «Книги абака»; они могли означать либо «сын Боначчо», либо, если интерпретировать слово Боначчи как фамилию, «сын Боначчи». Согласно третьей версии, само слово Боначчи нужно тоже понимать как прозвище, означавшее «удачливый». Сам он обычно подписывался Боначчи; иногда он использовал также имя Леонардо Биголло – слово bigollo на тосканском наречии значило «странник», а также «бездельник».

Белый Кролик (.The White Rabbit) – персонаж книги Льюиса Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес». Он появляется в самом начале книги, в 1 главе, одетым в жилет и бормочущим себе под нос:
«Ах, боже мой, боже мой! Как я опаздываю!» («Oh dear! Oh dear! I shall be too late!»)
Поначалу Алисе это не кажется особенно странным, и только тогда, когда Кролик вынимает часы из жилетного кармана и, посмотрев на них, убегает дальше, Алиса в изумлении вскакивает на ноги и бежит за ним, ныряя в кроличью нору, с которой и начинается погружение Алисы в удивительный мир Страны чудес. Второй раз Алиса встречает Кролика, когда тот путает её со своей служанкой Мэри-Энн. Она оказывается запертой в домике Белого Кролика из-за того, что, съев пирожков с надписью «Съешь меня», она увеличилась до громадных размеров.

В каком аспекте этот Кролик ассоциируется со Смертью или смертностью? – Спросите у Кэрролла. А истолкований предостаточно.
Да. А по настояещему удачлив тот, кто не родился. Это уже к Фибоначчи и его «кроликам».

«Сострадание»

Быть или не быть?..
– для Гамлета вопрос, чего скрывать,
исчерпан и надуман.
Давно он принял край Небытия.
Тогда о чём душа его манкует?
Смущает призрак.
Копия отца.
Не может кануть дух не отомщЕнным.
Не может смертный обрести покой…
О, если бы не это наважденье!
Блуждающее в выемках зеркал.
Не будь его – и:
Здравстуй, Пустота!
Прими, Ничто, в объятия Свободу!
Бобо мертва! Без всяких лишних «но».

14.06.2019

Самурай между жизнью и смертью всегда выбирает смерть. Любую! – Это вам не вальяжный Фалес, полагавший, что между ними нет никакой разницы (вероятно, в силу их равной бессмысленности, хотя…). Потому, якобы он и не торопился сводить счёты… А с «хотя» – я о «математике»: Не забудем, кем являлся великий милетец.
Перед его взором мелькали пределы и беспредельное, непрерывное и разрывы. В такой чересполосице смысл обретает кое-какие очертания… Вернее, собственно смыслом оказывается именно их (П-Б, Н-Р) единство. Число, множество…
Самурай…Смерть честнее! Жизнь – насквозь лжива. Как скользкая узорчатая змея. То – кусающая себя за хвост, то норовящая выскочить из собственной шкуры.
Недурно бы умереть самому. Не дожидаясь, когда тебя подвесит на крюк такая же сволочь, или когда сердобольные садисты-гуманисты станут менять на твоём овоще обосранные памперсы. Какой-никакой, а акт свободы. Достойный, пусть и сомнительного, но духа. Ведь нас никто (Ничто?!) не спрашивал(о), по поводу нашего же рождения (вкупе с творением). Точно также и смахнут нас с этого сукна (доски, сцены…) неизбежно и, опять-таки, без какого-либо согласования с нами. Балаганчик, одним словом.
А вот тут-то к месту и возмутиться! Да закатить цыганочку с выходом, à la Мисима. Улизнут ведь всё одно не удастся… Да и зачем?! Ради дальнейшего участия в этом фарсе? До трагедии он как-то не дотягивает – Музыку, Ницше – Музыку!
Выборы в обманке жизни – мелочь. Суета сует. Вот выбор смерти… С Вызовом! Не Смерти, а закланию. Но прежде всего обманщице-иллюзии. Жизни! С её соплями о «соловьях на рассвете» и «вершинах любви».
По первое: не цепляться за жизнь. Она того не стоит!
Ну, и – Честь… Как То, чем мужчина не поступается. Прежде всего, когда вопрос ставится ребром. Если «дело чести» проиграно, жить дальше точно не стоит. Такое дело, как на «орла и решку». Проиграл – на Выход! А потому и само дело должно быть безнадёжным. Как вся эта жизнь. Или, точнее, как это издевательство.
Тем более, что… – хотя это несколько и снижает значимость подвига.
А что же религиозные догматы? Ну, да – ну, да… Человек насквозь парадоксален! Настроение-с… Эрос и Танатос.
А вдруг!? А вдруг «это» ещё не всё?! И… Ну, не в ад, так по карме.
А погаси все желания-подвязки – глядишь, сансара и прекратится.
Не нравится Будда, давай по Плотину. У того – не радикальный Нигилизм, а только Апофатика.
И парадоксальна у Плотина Душа, а не природа как таковая. Низшее в душе (человеческое, собственно природное) обращено к материи. К плотности и темноте. Вот вам и свод пещеры. Зеркало. Мир теней-призраков: демонов, людей, животных, растений и минералов.
Высшее (в ней голубушке – в Душе, значит) причастно божественному и обращено к духу (бесконечности и свету, стало быть).
А отчего это Арсений Николаевич Чанышев, так взбрыкнувший своим трактатом о Небытии, не привечал неоплатоников? А ведь не привечал! Почитайте его «истории философии»… За их непоследовательность? За то, что вместо одного зеркала, подсовывают другое? Или они явились ему укором за собственное «трусомыслие». Мальчики-угланчики, кролики-колики…
Держите Кролика! Убейте в себе труса…
Мальчики… «А был ли…». Ну, раз ворохнулся Пушкин, да ещё в «Борисе Годунове» – воздадим и ему.

«Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог».

Это – из «Пира». Не платонового, а того, который «во время чумы». А «чума»… Чума – метафора. А то и символ. Здесь – Жизнь. Вся! Вся История наша. Человеческая. Все мы – на «пиру». Жизнь – пир Смерти. Ну, а мы… У каждого своё отношение. К этому. Когда прижмёт. Луиза, Мери, Вальсингам…
У Вальсингама – вызов, бесстрашие. А вызов-то – кому? Смерти?! Или – Жизни, с её обманками и неизбежной плахой с топорами в итоге. Или – прав Фалес? И Жизнь – всего лишь Смерть, растянутая в умирание. Мнимая беспредельность.

«Годунов»… Метания Бориса. Не только…
Возьмём хотя бы это место:

Всё тот же вид смиренный, величавый.
Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева...

Ну, это – слова Григория Отрепьева (сцена «Ночь. Келья в Чудовом монастыре»). А почто вспомнилось? «Добру и злу внимая равнодушно…». Здесь, якобы о душевной чёрствости и аморальности, а не о плотиновой аскезе и созерцании.
А в «Памятнике (спустя одиннадцать лет – за год до… а «Пир», кстати – в 1830-м, как бы посерёдке), почти самоцитата, но с иным посылом:

Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

А двумя строфами выше:

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит –
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Трусомыслие, понятно… Доколь в подлунном мире... А ведь и пиитов не станет. Да и самого «подлунного».

Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман…
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран…

Поэт – Другу. В «Герое». В том же, как и «Пир», 1830-м. С завершающим (от Друга): «Утешься».
А ну их всех! Самураев, Плотина… Хотя Пушкина люблю. Прав оказался разбойник (я о словах из того «Памятника»).

Прости, что длинно и занудно. Мог бы и парой строк обойтись…
Но… Несмотря на!
В.Н.

Вольф Никитин   15.06.2019 11:25   •   Заявить о нарушении